И. Хо - 666. Рождение зверя
– Надо же, посмотрите-ка: святая Агнесса Римская в публичном доме! – с трудом ворочая языком, сказал он. – Присаживайтесь, молодой человек.
Потемкин сел за стол.
– Я извиняюсь, – пробормотал он. – Я, собственно, Беатриче ищу. Она здесь была?
– Была, – подтвердил писатель.
– И где она сейчас?
– Такая информац-ция, – «Сорокин» взял рюмку, – стоит очень дорого.
Кирилл вытащил из кармана чековую книжку.
– Сколько?
Классик рассмеялся:
– На хуй мне деньги? Ваше здоровье! – Он опрокинул в себя очередную порцию кактусового самогона, положил на язык соль и закусил лимоном.
– Чего же вы хотите? – удивился Потемкин.
– Вы разделите мое общество в этот вечер.
Писатель исподлобья вопросительно посмотрел на Потемкина. Кирилла слегка тряхнуло.
– Это в каком смысле?!
– Да не в этом, не в этом! – успокоил его «Сорокин». – Посидим, выпьем, потусуемся. И тогда я, может быть, – на словах «может быть» он поднял палец, – приведу вас к вашей Беатриче. Не бойтесь, я же не серый волк. Да и вы совсем не похожи на Красную Пашечку.
Потемкин задумался. «В принципе я ничего не теряю». – Он пожал плечами и протянул руку:
– Согласен. Кирилл Потемкин.
– Михаил.
– Но вы ведь, кажется, Владимир?
– Какой, в пизду, Владимир?
– Сорокин, классик русской литературы.
– А… Этот… Ну, все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Вот, глядите. – Он поставил пустые рюмки в стопку. – Если свет падает с одной стороны, то, конечно, Михаил. А если с другой, то почему бы и не Владимир.
Выстроенная им Пизанская башня со звоном рухнула. В этот момент в кабинет вошел Михель с подносом. Он убрал руины, протер стол, поставил новую текилу для «Сорокина» и заказанные Потемкиным виски и колу.
– Ладно, за знакомство, что ли.
Кирилл звякнул своим стаканом об его рюмку и выпил. Он окончательно запутался, пытаясь понять, с кем разговаривает. Сходство сидящего перед ним человека с известным писателем было стопроцентным.
– То есть вы хотите сказать, что вы не Владимир Сорокин? Ну так тем лучше. Современная русская литература что-то не радует нас откровениями. Унылое говно.
– Не надо грязи! Современная русская литература – это я!
Михаил ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула, стоявший на краю бокал с колой опрокинулся на Кирилла, залив штаны и рубашку. «Дежа вю», – подумал Потемкин, стряхивая на пол липкую коричневую жидкость.
– И кто же вы такой, батенька? – с иронией спросил Кирилл. – Смею предположить, что вы точно не Татьяна Толстая.
– Я Виктор Пелевин, – торжественно объявил Михаил. – Точнее, часть его.
«Ясно, – сочувственно посмотрел на него Потемкин. – Белая горячка».
– В каком смысле «часть»? – уточнил он.
– Виктор Пелевин – это не человек.
– Не понял. – Потемкин окончательно утвердился в своей версии насчет собеседника.
– Это несколько человек. Как Ильф и Петров, только авторов побольше. Романтическая история, знаете ли.
– Расскажите, будьте любезны. – Потемкин вытащил папиросу и закурил. – Раз уж у нас с вами задушевный разговор.
– В начале восьмидесятых на филфаке МГУ учились трое провинциальных юношей – Саша Пеньков, Миша Левинсон и Коля Винниченко. Они жили в одной комнате в общежитии, и отношения их были более чем дружескими… Ну, вы понимаете, о чем я… Кроме радостей мужской любви, ребята баловались грибами – единственным доступным в то время наркотиком и интеллектуально развлекались тем, что под кайфом сочиняли разные истории. Игра заключалась в том, что один задавал тему, все трое излагали свои версии, затем вместе начинали с хиханьками да хаханьками все это склеивать, добавляя новые детали. Отсюда, кстати, кажущаяся эклектика и нестройность сюжета в творчестве так называемого «писателя Пелевина». Пеньков, увы, увлекся тяжелыми наркотиками и умер от передозировки, а Винниченко, сильно нетрезвого, сбила машина, когда он переходил улицу в неположенном месте. Но Левинсон всю их пургу скрупулезно стенографировал. Годами. А когда перестройка и гласность открыли шлюзы, Миша решил превратить литературное наследие в коммерческий проект. Он привлек к этому еще несколько молодых дарований. Таким образом сложился творческий коллектив. В память о друзьях Левинсон сложил фамилию в названии проекта. А имя, понятное дело, Victor – победитель. Коллектив стабильный, пять – семь человек, но время от времени меняется, как в группе «На-На» или Backstreet Boys. Лет пять назад один умелец написал для них специальную компьютерную программу. Теперь им даже не обязательно встречаться. Есть сайт, через который они общаются. Каждый резидент, находясь в любой точке мира, может написать текст и загрузить его туда. Программа потом все это компонует, редактирует, расставляет сноски, формирует в законченные произведения и отсылает издателю. Научно-технический прогресс, знаете ли. Вот сейчас трое из них пребывают тут. Совмещают, так сказать, приятное с полезным.
– Вы хотите сказать, что русский писатель Виктор Пелевин – это даже не псевдоним, а несколько обдолбанных пидарасов и компьютерная программа? – усомнился Потемкин.
– Можно сказать и так, – усмехнулся Михаил.
– А как же официальная биография, воспоминания друзей, одноклассников? Как же тот человек в черных очках, который подписывает книжки на презентациях?
– Ну вы меня просто удивляете. Прямо как маленький. – Михаил посмотрел на Потемкина сверху вниз. – Когда вы держите в руках книгу, вам ведь не приходит в голову мысль, что красивая обложка – это и есть книга. Так и здесь. Манекен, визуальный образ. Обратите внимание, что он практически никогда ничего не говорит.
Кирилл допил виски и отставил пустой стакан.
– Да, пожалуй, вы правы. Но у меня два вопроса: а откуда вы-то обо всем этом знаете и почему говорите об этом мне?
Он ожидал услышать любой ответ, только не то, что услышал через секунду.
– Насчет того, почему, mon cher ami, так это же очевидно – я пытаюсь вас соблазнить, хотя вижу, что это будет совсем не просто. А вот насчет источника информации… – Михаил тяжело вздохнул. – Хочу доложить, что моя фамилия по пачпорту – Левинсон.
Кровь прилила к лицу Кирилла, сделав его пунцовым. «Обозвать такого человека „обдолбанным пидорасом“, – он был готов сгореть со стыда, – просто ужас, как неэтично».
– Вы меня неправильно… – начал было Потемкин.
– Не надо извиняться, голубчик, – прервал его Михаил. – Во-первых, вы не знали. Во-вторых, вы неплохо сформулировали, мне даже понравилось. И вообще, я никогда ни на что не обижаюсь. Как говорят урки, обиженных в жопу ебут. Хотя в моем случае это вряд ли можно отнести к разряду угрозы, хм. Я вам вот что скажу. Благодаря этому проекту я чувствую себя бессмертным. Сами подумайте: даже если со мной что-то случится – ну, например, я, как Винниченко, под машину попаду, остальные останутся, а программа будет продолжать работать. Perpetuum mobile современной литературы!
– Раз такое дело, давайте выпьем на брудершафт! – Потемкин потянулся за стаканом, но, увидев, что он пуст, чертыхнулся.
– Это мы сейчас исправим. – Левинсон нажал на кнопку у себя за спиной.
Через считаные секунды в проеме вырос Михель.
– Нам повторить. – Михаил обвел рукой стол.
Михель кивнул и пошел выполнять заказ.
– А если что-то случится сразу со всеми? – продолжил тему Кирилл.
– Исключено. Поэтому мы никогда и не собираемся вместе. Если один воин уйдет в Валгаллу, на его место встанет другой. Разработана специальная процедура кооптации. Даже есть шорт-лист кандидатов.
– А они об этом знают? Что они кандидаты?
– Нет, конечно. А какая разница? – Расплывшись в пьяной улыбке, Михаил пожал плечами. – Покажите мне молодого литератора нетрадиционной, как у вас говорят, ориентации, который откажется стать частью бессмертного Пелевина.
– Послушайте, Михаил, – назойливо продолжал бурить тему Потемкин. – Но ведь все люди смертны. Миф хорош тогда, когда он выглядит правдоподобно. Даже виртуальный Пелевин вряд ли может прожить больше ста лет, не говоря уж о вечности. Никто же просто не поверит в эту сказку.
– Какой же вы дурачок, Потемкин. – Левинсон окончательно окосел. Его лицо выражало блаженное умиление, глаза заплыли, язык заплетался. – Очень скоро вам придется убедиться, как вы далеки от истины. Только запомните одну вещь. Беатриче – это не женщина. Это вечная жизнь. Но, чтобы обладать ею, надо пройти через все круги ада и чистилище. Такие, брат, дела.
Занавеси раздвинулись, и в кабинет опять зашел Михель. Он убрал пустую посуду и начал выставлять заказ, искоса поглядывая на Потемкина. Сам Михель между тем был предметом пристального изучения, но несколько иного рода. Потемкин заметил, что Левинсон смотрит на халдея не как на официанта, которому хорошо бы поскорее сделать свое дело и убраться, а как на объект, в отношении которого у писателя возникли некие далеко идущие намерения. С лицом потемкинского собутыльника произошла разительная перемена: он пожирал Михеля глазами, его рот был раскрыт в кривой улыбке, по бороде стекали слюни.
