Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение
12
Мария Давидовна задумчиво смотрела на экран монитора. На чистом листе текстового редактора черные буквы заголовка и несколько десятков строк вымученного текста. И всё. Она должна написать заключение по Макарову, из прокуратуры уже звонили и спрашивали, когда ждать результат. Но она сейчас думала о Михаиле Борисовиче Ахтине. Впрочем, Мария Давидовна думала о нем в последние дни почти всегда. Даже ночью, когда он приходил в её сны. И эти сновидения ей нравились.
Услышав какой-то посторонний звук, она не сразу поняла, что кто-то стучит в дверь.
— Да, войдите, — громко сказала она. И повернулась к двери.
— Здравствуйте, Мария Давидовна, — майор Вилентьев, как ни в чем не бывало, улыбался, стоя на пороге, — я могу войти?
— Да, конечно, вы уже это сделали, — кивнула она, и показала на стул, на котором обычно сидели пациенты, — садитесь здесь, Иван Викторович. Я сейчас.
Майор сел, положив черную папку на колени, и молчал, пока она сохранила текстовый файл, и, нажав на кнопку, превратила голубой экран в черный прямоугольник. Затем, сняв очки для компьютера, она повернулась к посетителю.
— Если вы здесь, то, значит, вы поняли, что это не Парашистай, — сказала Мария Давидовна спокойным голосом, пристально глядя в глаза Вилентьеву. Майор поморщился и повернул голову в сторону, словно хотел осмотреться в кабинете. Книжный шкаф, забитый специальной литературой, спокойный натюрморт на стене, светло-коричневый стол со стопками бумаг на краю, ваза с розой на подоконнике. Хаотично перемещающийся по предметам обстановки взгляд. Она знала, что признать себя неправым может далеко не каждый мужчина.
— Ладно. Давайте, Иван Викторович, говорите, с чем пришли.
— Сегодня рано утром было третье убийство. Снова молодая девушка. И снова типичный набор — удар по голове, выдавленные глаза, вскрытый живот и изнасилование. Отличие от предыдущих двух случаев только лишь одно. Теперь у нас есть свидетель, — Вилентьев говорил сухими отрывистыми фразами, словно говоря, что как бы там ни было, он не собирается извиняться и ни в коем случае не перестанет подозревать в происходящих сейчас убийствах Парашистая.
— Свидетель? Кто-то видел, как убивали девушку?
— Да. Пьяный мужик вечером не дошел до дома, проспав всю ночь в кустах, утром замерз и проснулся. Вот на его глазах всё и произошло.
— Он видел убийцу?
— Видел, — майор снова поморщился, — как бы видел, бред какой-то несет. Не очень-то я ему верю. В овраге еще темно было, да и он еще наверняка не протрезвел к этому времени. А может вообще это приступ белой горячки. И я даже не удивлюсь, что это он и убил, а потом придумал эту сказку.
— Так что он видел? Рассказывайте уже, Иван Викторович, вы ведь хотите, чтобы я вам помогла?!
— Жертва, Марина Бержевская, двадцать пять лет, шла через лог по тропе, как мы выяснили, это был её обычный путь на работу, споткнулась и чуть не упала. Неожиданно сзади появилась приземистая черная тень, которая двигалась странными скачками. Мужик сравнил это движение с прыжками обезьяны, которую он однажды видел в зоопарке. Затем эта тень выпрямилась и стала собакой, стоящей на задних лапах. Потом удар лапой по голове, и женщина упала в кусты. Собака набросилась сверху и стала её терзать. Достаточно долго — мужик сказал, что этот ужас продолжался целую вечность. Затем всё стихло. А мужик смог встать и выйти из кустов, где он прятался, только, когда взошло солнце. Ну, вы видите, что это горячечный бред. Собака убила женщину весом около ста килограмм и затем растерзала труп, а мы на месте преступления имеем разрезанный ножом живот, извлеченные внутренности, выдавленные глаза, и сперму во влагалище жертвы, которая один в один сходится с семенной жидкостью, найденной во влагалище предыдущих жертв.
Вилентьев наконец-то посмотрел на Марию Давидовну, словно ждал, что она подтвердит его предположение про белую горячку. И увидел, что женщина улыбается.
— И что смешного я рассказал?
— Ничего, — по-прежнему улыбаясь, помотала головой доктор Гринберг, — скажите мне, Иван Викторович, этот ваш свидетель смог сказать какого роста была эта собака, стоящая на задних лапах, по отношению к убитой женщине?
Майор хмыкнул. Она задала именно тот вопрос, который возник у него при разговоре со свидетелем. Но это вопрос возник у него далеко не сразу.
— Они были примерно одинакового роста. И предвосхищая ваш следующий вопрос — рост у жертвы сто пятьдесят пять сантиметров.
— Ну, теперь-то вы согласны, что это не может быть Парашистай. Если вы помните, его рост составляет сто восемьдесят пять сантиметров.
— Мария Давидовна, — майор снова повернул голову в сторону, упрямо поджав губы, — возможно, Парашистай именно в этом случае и не причем, но кем убиты две первые жертвы, я пока не знаю, и не собираюсь отказываться от его поисков.
Женщина пожала плечами, как бы говоря, — вы следователь, вам и решать, что делать. И сказала:
— Фотографии принесли?
— Да.
— Оставьте мне их. Я следила за новостями и знаю, что происходит в городе. Я посмотрю ваши фотографии, подумаю, и завтра буду готова обсудить с вами возможный психологический портрет убийцы.
Майор Вилентьев достал из папки конверт и положил на стол. Подойдя к двери, он повернулся и сказал:
— Надеюсь, вы помните о тайне следствия? Эти фотографии никто не должен увидеть. Мне бы не хотелось, чтобы эти снимки оказались в средствах массовой информации.
— Я всё знаю и помню. До свидания, Иван Викторович, — сказала Мария Давидовна, надев очки и глядя поверх них.
— До завтра.
Когда дверь закрылась, Мария Давидовна протянула руку к белому конверту, но пересилила себя. Сначала она должна закончить заключение по Макарову, а потом уже эти фотографии.
Доктор Гринберг перевела взгляд на картину, висящую на стене. Букет темно-желтых подсолнухов. Глубоко вдохнув, она неторопливо пересчитала лепестки всех соцветий, и медленно выдохнула. Простое упражнение на концентрацию, которое всегда помогает ей.
Время сейчас на её стороне. Теперь, когда она уверена, что молодых девушек убивает и насилует не доктор Ахтин, можно не спешить. Она спокойно напишет заключение по Макарову, и только потом будет смотреть фотографии, которые принес Вилентьев.
Она повернулась к монитору, нажала на кнопку и, дождавшись возвращения окна приветствия, вернулась к прерванной работе.
13
В полночь я возвращаюсь домой. Мертвая луна дает мало света, но мне хватит — тропа сама приведет назад. В правой руке полная корзина грибов, в голове поселилась вязкая и неприятная боль. Чтобы отвлечься от неё, я монотонно говорю слова, ставшие молитвой для меня:
Сегодня Смерть стоит передо мною,
Как исцеление после болезни,
Как освобождение после заключения.
Сегодня Смерть стоит передо мною,
Как запах ладана,
Словно как когда сидишь под парусами
В свежий ветреный день.
Сегодня Смерть стоит передо мною,
Как запах цветка лотоса,
Словно как когда находишься на грани опьянения.
Сегодня Смерть стоит передо мною,
Как молния на небе после дождя,
Как возвращение домой после военного похода.
Сегодня Смерть стоит передо мною
Подобно сильному желанию увидеть свой дом,
После долгих лет, которые ты провел в заключении.
Почти все жители деревни встречают меня, когда я подхожу к дому. Нет только старухи Прасковьи. Впрочем, она очень редко выходит из своего дома, особенно ночью. Когда она умрет, мы, вряд ли заметим это сразу.
Соседи втроем сидят на лавке у дома Ивана. И, как обычно, пьют самогон.
— Ну, вот, слава Богу, и он, — заметив меня, выкрикивает Лида. Она даже не понимает, что почти кричит.
— А мы думали, что ты заблудился в лесу, уже ночь, а тебя всё нет и нет, — говорит Иван, закашлявшись в конце фразы.
— Какой повод сегодня?
Поставив корзину на землю, я смотрю на пьяные лица соседей. В свете луны их лица кажутся мертвенно серыми. Движения рук заторможены. Слова громки и бессмысленны.
— Никакого повода, — качает головой Семен, — мы просто общаемся. Так сказать, интеллектуально проводим время.
— Ну, раз так, то давай, Семен, налей и мне. Интеллектуальное общение — это как раз то, что мне надо.
— Вот это дело.
Булькающий звук льющейся жидкости. И протянутый стакан.
— Ну, выпьем? — они смотрят на меня, в нетерпении сжимая свои стаканы. Им не важно, за что пить, но — они ведь не алкаши какие-то, чтобы пить ради пития. Тот, кто пришел последним, должен что-то сказать.
— За наших родителей, — говорю я, — за папу и маму. Пусть им будет хорошо на том свете.
Выдохнув, я выливаю в горло полный стакан самогона, который горячей струей обжигает пищевод и взрывается в желудке. Пары сивушных масел забивают дыхательные пути. Я не могу вдохнуть, и, закрыв глаза, зажимаю рукой рот.
