Нил Гейман - Все новые сказки
Дата: 6 апреля, 19:58:22
Кому: [email protected]
Привет, Эмери.
Я только что узнал, что наша Мэгги Бливин очень тяжело больна. Перед Рождеством я ей писал, но ответа так и не получил. Фуад Эль-Хадж говорит, что прошлой осенью у нее выявили рак груди в поздней стадии. Перспективы так себе. Она живет в Фейеттевилле, насколько я понял, в хосписе. Хочу ее навестить, но не знаю, как она это воспримет. У меня есть одна вещь, которую я хочу ей подарить, но сначала я должен потолковать с вами.
Л.— Ох-х-х, — вздохнул Робби. — Господи боже, страшное дело.
— Да. Прости за дурные вести. Но я решил, что ты захочешь об этом узнать.
Робби рассеянно ущипнул себя за нос. Четыре года назад от рака груди умерла его жена Анна, и горе подкосило его, точно яд, как будто в его вены накачали те же химикаты, которые не смогли спасти ее. Анна работала медсестрой в онкологической клинике, и этот факт поначалу позволял им отпускать несмешные черные шутки, но в итоге отбил все робкие надежды: они не могли верить в альтернативную медицину или тешиться иллюзией, что врачи ошиблись с диагнозом.
Оказалось, что Робби некогда оплакивать Анну: их сыну Заку было тогда всего двенадцать лет. От собственной скорби и подростковых выходок Зака Робби так пал духом, что первую стопку бурбона с кока-колой стал выпивать еще утром, когда выпроваживал сына в школу. А через два года Робби выгнали с работы, из Окружного управления по делам парков.
Теперь Робби работал в транспортном цехе «Смоллз» — магазина уцененных товаров в унылом торговом центре, смахивающем на небольшой заброшенный аэропорт. Как ни странно, обстановка успокаивала Робби нервы — по ассоциации с музеем. Точно такие же безликие внутренние дворы и блеклое ковровое покрытие, такое же равномерное освещение — солнечный свет, процеженный через тонированные стекла, те же туповатые на вид люди бредут от «Все за доллар» в «Мир очков» — так же, как из «Введения в авиацию» они перемещались в «Космический суп».
— Бедная Мэгги, — сказал Робби, возвращая смартфон. — Я о ней много лет не вспоминал.
— Я встречусь с Леонардом.
— Когда? Может, и я с тобой…
— Прямо от тебя и поеду, — Эмери положил под свою бутылку двадцать долларов, встал. — И ты со мной.
— Чего-о?
— Тебе за руль нельзя — ты лыка не вяжешь. Еще раз застукают — останешься без прав.
— Застукают? Это меня-то? Это я-то выка не лежу?.. — Робби осекся. — …Лыка не лежу. Ты неправильно сказал.
— Замнем, — Эмери взял Робби за плечо и подтолкнул к выходу. — Пошли.
Эмери ездил на дорогом гибридном автомобиле, которому от Роквилля до Утики, штат Нью-Йорк, хватало одного бака бензина. Номер у него был специально подобранный: Марво, окаймленный стикерами типа «Людей убивают не пистолеты, людей убивают фазеры второго типа», а также FRAK OFF! (так ругались в «Звездном крейсере «Галактика») и еще что-то непонятное — если верить Эмери, на клингонском языке[123].
Эмери — единственная знаменитость, с которой Робби лично знаком. В начале 80-х он стал делать на местном кабельном телевидении передачу «Тайный космос капитана Марво». Снимал все сам, в подвале родительского дома. Эмери позировал перед объективом, одетый в скафандр из пищевой фольги, и, облокотившись на картонный пульт управления звездолетом, комментировал малобюджетные научно-фантастические сериалы 50-х. Попутно он перешучивался со своим вторым пилотом Корнеплодом — куклой, которую смастерил их общий приятель Леонард.
Передача была просто уморительная, если перед просмотром покурить травы. «Капитан Марво» стал широко популярен в узких кругах, а потом и в широких, когда один крупный телеканал стал транслировать эту передачу в блоке для полуночников. Эмери ушел из музея и снял студию в Балтиморе. Через несколько лет он продал права на передачу, и его немедленно заменили разбитным актером в люрексе и блестящим роботом. «Космос капитана Марво» проскрипел с грехом пополам еще один сезон и был закрыт. Фанаты Эмери уверяли: передача держалась только на их кумире-раздолбае и не пережила его отстранения от дел.
А может, просто люди теперь меньше курят, рассудил Робби. Как бы то ни было, в наше время «Капитан Марво» нежданно воскрес в Интернете: Зак, сын Робби, смотрел архивные выпуски вместе с друзьями, а Эмери неплохо зарабатывал на продаже сувениров через свой официальный сайт.
Пока они добирались до Вашингтона и искали место для парковки возле Национальной аллеи, прошел почти час. Робби достаточно протрезвел, чтобы пожалеть, что не остался в баре.
— На, — Эмери выдал ему таблетку для освежения дыхания (мятную, без сахара). Подергал за воротник рубашки — ядовито-зеленой, с пурпурной нашивкой «СМОЛЛЗ». — Фу, Робби, ну у тебя и видуха. — Открыл сумку, стоявшую на заднем сиденье, достал черную футболку, приготовленную для похода в спортзал. — Надень-ка.
Робби переоделся и, спотыкаясь, вылез на тротуар. Дело было в середине апреля, но уже припекало: теплый влажный воздух подрагивал над асфальтом, сладко пах яблоневым цветом и охладителем из бесчисленных кондиционеров. Только у самого музея, заметив мельком свое отражение в стеклянной стене, Робби разглядел, что на футболке изображено моложавое лицо Эмери в блестящем шлеме с подписью «О капитан! Мой капитан»[124].
— Футболки с саморекламой носишь? — спросил он, входя вслед за Эмери.
— Только в спортзале. Да я ни одной чистой не нашел, пришлось эту взять.
Они подождали в приемной, пока охранник проверял документы, звонил Леонарду, вносил их данные в книгу и фотографировал их лица. Только после всех этих процедур им выдали разовые пропуска.
— Подождите Леонарда: он сам должен проводить вас наверх, — сообщил охранник.
— Не то, что в старые времена, а, Робби? — Эмери обнял его за плечи и повел в Зал полета. — Мы с тобой сетчатку гостей не сканировали.
В самом музее мало что изменилось. Те же самолеты и космические корабли, сверкая на солнце, парили под потолком. Туристы толпились вокруг пирамиды из оргстекла, внутри которой хранились образцы лунной породы. Загорелые здоровяки — татуированные, стриженные под армейский бобрик — разглядывали макет кабины Ф-15[125]. Повсюду ощущался специфический запах старого музея: букет из легкой вони от грязных ковров и машинного масла. Из буфета, где на прилавках с подогревом лежала еда, попахивало словно замоченным бельем.
А вот «Головы» больше не было. Интересно, помнит ли еще кто-нибудь знаменитого ученого, он ведь давно умер, задумался Робби. В зале «Введение в авиацию», где Эмери с Леонардом когда-то управляли тренажерами и впервые увидели Мэгги Бливин, теперь разместилась экспозиция «Персональные летательные средства» — макеты ранцев с реактивными двигателями, надетые на плечи зловеще-жизнеподобных манекенов.
— Произведения Леонарда, между прочим, — Эмери замялся у фигурки ребенка, который точно парил над скейтбордом, получающим энергию от солнечных батарей. — Он мог бы и в Голливуде неплохо устроиться.
— А что, может, и устроюсь. Еще не вечер!
Робби и Эмери обернулись. Бывший коллега подкрался к ним со спины.
— Леонард! — воскликнул Эмери и обнял его.
Леонард отступил на шаг, склонил голову набок:
— Робби, тебя я и не ждал.
— Сюрприз, — заявил Робби. Они сдержанно пожали друг другу руки. — Рад тебя видеть.
Леонард вымученно улыбнулся:
— Взаимно.
Все трое направились к служебному лифту. В старые времена у Леонарда была роскошная грива светлых волос, свободно ниспадавшая на форменный китель цвета детской неожиданности. Леонард, Эмери и другие ассистенты из «Введения в авиацию» (в кители их нарядили, чтобы походили на настоящих пилотов) инструктировали туристов, которым не терпелось взяться за штурвал. За всамделишного летчика мог сойти один Леонард — аристократический красавец с суровыми серыми глазами.
Теперь же он внешне напоминал нечто среднее между Оби-Ваном Кеноби и Вилли Нельсоном[126]. Поседевшие волосы, заплетенные в две косы, свисали до пояса. Ходил он теперь не в дешевой синтетической форме, а в белой льняной тунике и просторных черных брюках, заправленных в видавшие виды ковбойские сапоги. На шее — ожерелье из необработанной бирюзы и кораллов, в ухе серьга в виде черепа величиной с большой палец Робби. На воротнике поблескивали фальшивые пилотские «крылышки», когда-то украшавшие его музейный китель. Леонард всегда относился к своим служебным обязанностям чрезвычайно серьезно, особенно после того, как Маргарет Бливин пришла работать на вновь созданную должность «хранитель отдела предавиационной эры». Робби, напротив, из принципа плевал на свои обязанности. Потому и находился с Леонардом в напряженных отношениях все эти годы, хотя из музея давно уволился.
