Карел Чапек - Война с саламандрами (сборник)
Я уже сказал, что у этой женщины низкий духовный уровень, но он обусловлен не примитивностью, а дисгармоничностью ее натуры, весь почерк проникнут притворством, он как бы старается быть красивее, чем на самом деле, но только в мелочах. Особа, чей почерк мы исследуем, в мелочах заботится о порядочности, старательно ставит точки над «и», а в больших делах она неряшлива, безответственна, аморальна – полная распущенность. Особенно обращают на себя внимание черточки над буквами. Почерк имеет обычный наклон вправо, а черточки она ставит в обратном направлении, что производит странное впечатление – точно удар ножом в спину… Это говорит о вероломстве, коварстве. Фигурально выражаясь, эта женщина способна нанести удар в спину. Но она не сделает этого из-за лени… и потому, что у нее слишком вялое воображение. Полагаю, что этой характеристики достаточно. Есть еще у кого-нибудь образец почерка поинтереснее?
Рубнер пришел домой мрачный, как туча.
– Наконец-то! – сказала жена. – Ты уже ужинал где-нибудь?
Рубнер сурово взглянул на нее.
– Опять начинаешь? – угрожающе проворчал он.
Жена удивленно подняла брови:
– Что начинаю, скажи пожалуйста? Я только спросила, будешь ли ты ужинать.
– Ага, ну конечно! – с отвращением сказал Рубнер. – Только и можешь говорить, что о жратве. Вот она, низменность интересов! Как это унизительно – вечно пустые разговоры, грубая чувственность и скука… – Он вздохнул, безнадежно махнув рукой. – Я знаю, вот так мужчина становится тряпкой!..
Жена положила шитье на колени и внимательно посмотрела на него.
– Франци, – сказала она озабоченно, – у тебя неприятности?
– Ага! – язвительно воскликнул супруг. – Проявляешь заботу обо мне, не так ли? Не воображай, что ты меня проведешь! Не-ет, голубушка, в один прекрасный день у человека раскрываются глаза, и он видит всю лживость, видит, что женщина вцепилась в него единственно ради материального благополучия… ради низкой чувственности! Бр-р-р, – содрогнулся он, – какая гнусность!
Жена Рубнера покачала головой, хотела что-то сказать, но лишь сжала губы и стала шить быстрее. Воцарилось молчание.
– Поглядеть только кругом! – прошипел через минуту Рубнер, мрачно оглядываясь по сторонам. – Неряшливость, беспорядок… Ну конечно, в мелочах она сохраняет видимость порядка и благопристойности. Но в серьезных вещах… Что это тут за тряпка?!
– Чиню твою рубашку, – с трудом произнесла жена.
– Чинишь рубашку? – саркастически усмехнулся Рубнер. – Ну конечно, она чинит рубашку, и весь мир должен знать об этом! Полдня будет говорить о том, что она чинит рубашку! Сколько разговоров и саморекламы. И ты думаешь, что можешь командовать мною? Пора положить этому конец!
– Франци! – изумленно воскликнула жена. – Я обидела тебя чем-нибудь?
– Откуда я знаю, – накинулся на нее Рубнер. – Я не знаю, что ты натворила, о чем думаешь и что замышляешь. Вообще мне ничего о тебе не известно, потому что ты чертовски ловко все скрываешь. Я даже не знаю, каково твое прошлое!
– Позволь! – вспыхнула пани Рубнерова. – Это уже переходит всякие границы! Если ты скажешь еще хоть… – Усилием воли она сдержалась. – Милый, – сказала она в испуге, – да что с тобой случилось?
– Ага! – восторжествовал Рубнер. – Вот оно! Чего ты так испугалась? Ясно, боишься разоблачения, которое грозит твоему мещанскому благополучию? Не так ли? Знаю, знаю! Ты ведь, при всей твоей лени, не упустишь случая завести интрижку, а?
Жена просто окаменела от обиды.
– Франци, – произнесла она, глотая слезы. – Если ты имеешь что-то против меня, скажи лучше прямо. Умоляю!
– О, ровно ничего! – провозгласил Рубнер с уничтожающей иронией. – В чем я мог бы тебя упрекнуть? Это ведь совершенные пустяки, если жена распущенна, аморальна, лжива, непорядочна, вульгарна, ленива, расточительна и ужасающе чувственна… Да к тому же с таким низким духовным уровнем, что…
Жена всхлипнула и встала, уронив шитье на пол.
– Прекрати! – с презрением крикнул Рубнер. – Самая подлая тирания – это тирания слез!
Но жена уже не слышала этого: сдерживая рыдания, она убежала в спальню.
Рубнер трагически расхохотался и сунул голову в дверь.
– Всадить человеку нож в спину – ты вполне способна, – воскликнул он. – Но и для этого ты слишком ленива!
На следующий день Рубнер зашел в свой излюбленный ресторанчик.
– Как раз читаю вашу газету, – приветствовал его пан Плечка, глядя через очки. – Расхваливают графолога Енсена. В самом деле, это крупный успех, а, господин журналист?
– И какой! – ответствовал Рубнер. – Господин Янчик, подайте-ка мне антрекот, только не жесткий… Да, скажу я вам, этот Енсен просто чудо. Я видел его вчера. Почерк он анализирует абсолютно научно.
– Значит, это жульничество, – заметил Плечка. – Сударь, я верю чему угодно, только не науке. Как с этими витаминами: пока их не было, человек знал, что он ест. А теперь не знает. Теперь в этом антрекоте есть неизвестные «жизненные факторы». Плевать мне на них! – недовольно воскликнул Плечка.
– Графология – совсем другое дело, – возразил Рубнер. – Долго рассказывать, что такое психометрия, автоматизм, первичные и вторичные признаки и всякое такое. Но я вам скажу, что этот графолог читает по почерку, как по книге. Так распишет характер человека, что вы буквально видите его перед собой. Расскажет вам, кто он такой, какое у него прошлое, о чем он думает, что скрывает, ну, словом, все! Я сам слышал, пан Плечка!
– Рассказывайте! – скептически пробурчал собеседник.
– Я вам приведу один пример, – начал Рубнер. – Один человек – не буду называть его фамилии, ее все хорошо знают, – дал этому Енсену почерк своей жены. Енсен только взглянул и сразу говорит: «Эта женщина насквозь лживая, неряшливая, ужасающе чувственная и поверхностная, ленивая, расточительная, болтливая. Дома она командует, прошлое у нее темное, да еще хочет убить своего мужа». Представляете себе, этот человек побледнел как смерть, потому что все это была чистая правда. Вы только подумайте, он жил с ней счастливо двадцать лет и решительно ничего не замечал! За двадцать лет брака он не увидел в своей жене и десятой доли того, что Енсен обнаружил с первого взгляда! Здорово, а? Это должно убедить и вас!
– Удивляюсь, – сказал Плечка, – что же за шляпа этот муж, если за двадцать лет ничего не заметил?
– Не говорите! – поспешно возразил Рубнер. – Эта женщина так ловко притворялась, что муж с ней был вполне счастлив… Счастливый человек слеп. Кроме того, знаете ли, он не владел точным научным методом. Вот, к примеру, вы видите невооруженным глазом белый цвет, а при научном анализе он распадается на несколько цветов. Личный опыт, друг мой, ничего не значит, современный человек верит только в научное исследование. И потому не удивляйтесь, что этот муж и понятия не имел, какая стерва его жена: просто он не подходил к ней с научных позиций, вот и все.
– А теперь, наверное, он с ней развелся? – вмешался в разговор ресторатор Янчик.
– Не знаю, – небрежно ответил Рубнер. – Такие пустяки меня не интересуют. Мне важно одно: как по почерку можно узнать то, что иначе никак не узнаешь. Представьте себе, что вы знакомы с человеком много лет, всегда считали его порядочным и честным, и вдруг – хлоп! – по его почерку узнаете, что он вор или закоренелый негодяй. Да, друзья мои, внешности нельзя верить. Только научный анализ покажет, что скрыто в человеке!
– Ну и ну! – удивлялся подавленный Плечка. – Выходит, что и письма-то писать рискованно.
– Вот именно, – подтвердил Рубнер. – Представьте себе, какое значение графология получает для криминалистики. Вора можно будет посадить раньше, чем он украдет что-нибудь: допустим, в его почерке нашлись «вторичные воровские штрихи» – ну и хвать его в кутузку. У графологии огромное будущее! Это настоящая наука, в этом не может быть никакого сомнения! – Рубнер взглянул на часы. – Гм, десять часов. Мне пора домой.
– Что сегодня так рано? – осведомился Плечка.
– Да, видите ли, – мягко сказал Рубнер, – чтобы жена не ворчала, что я все время оставляю ее одну.
Бесспорное доказательство
– Видишь ли, Тоник, – сказал следователь Матес своему лучшему другу, – это дело опыта: я лично не верю никаким оправданиям, никакому алиби, никаким словам; не верю ни обвиняемому, ни свидетелям. Человек лжет, сам того не желая. Например, свидетель клянется, что не питает никакой вражды к обвиняемому и сам при этом не понимает, что где-то, в глубине души, ненавидит его из скрытой зависти или из ревности. А уж показания обвиняемого всегда заранее продуманы и подстроены. Свидетель же в своих показаниях может исходить из сознательного или неосознанного стремления выручить или утопить обвиняемого. Я всех их знаю, голубчик: человек – существо лживое.
Чему же я верю? Случайностям, Тоник! Этаким непроизвольным, безотчетным, я бы сказал, импульсивным побуждениям, поступкам или высказываниям, которые бывают свойственны всякому. Все можно изобразить и фальсифицировать, всюду царит притворство или умысел, только не в случайностях, их видно сразу. У меня такой метод: я сижу и даю человеку выболтать все, что он заранее придумал, делаю вид, что верю ему, даже помогаю выговориться и жду, когда у него сорвется случайное, невольное словечко. Для этого надо быть психологом. Иные следователи стараются запугать обвиняемого, то и дело прерывают его, сбивают с толку, так что человек наконец сознается и в том, что он убил императрицу Елизавету. А я ищу полной ясности, хочу действовать наверняка. Вот почему я сижу и терпеливо выжидаю, пока среди упорного вранья и уверток, которые на юридическом языке называются показаниями, случайно мелькнет частица правды. Понимаешь ли, чистая правда в нашей юдоли слез открывается только по недосмотру, когда человек проговорится или сорвется.
