Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач
Она медленно кивнула и спросила.
— И нет уже никакой надежды? Ни для нее, ни для тебя, ни для меня?
— Нет, — сказал он. — Этого никто не переживет, дорогая.
— Наверное, завтра у меня не будет сил, чтобы дойти до ванной. Питер, дорогой мой, лучше покончить с этим сегодня и взять Дженнифер с собой. Ты думаешь, это бесчеловечно?
Он поцеловал ее. — Я думаю, это разумно. Я тоже пойду с вами. Она неуверенно заметила.
— Ты не так болен, как мы. — Завтра и мне будет хуже, — сказал он. — Ни к чему затягивать это. Она прижала к себе его руку.
— Как мы это сделаем, Питер? Он задумался.
— Я налью горячей воды в грелки и положу их в постель. Потом ты наденешь чистую ночную рубашку и хорошенько укроешься, чтобы тебе было тепло, а я принесу тебе Дженнифер. Потом я закрою дверь и дам тебе горячий коньяк. Мы выпьем и примем таблетки.
— Не забудь выключить электричество, — напомнила она. — Мыши могут перегрызть какой-нибудь кабель, тогда будет пожар.
— Хорошо, выключу, — заверил он. Она взглянула на него со слезами на глазах.
— Ты сделаешь все с Дженнифер?
Питер погладил ее по волосам.
— Не беспокойся, сделаю.
Он налил горячей воды в резиновые грелки и положил их в кровать, поправил белье, чтобы постель выглядела красиво и свежо. Потом проводил Мэри в спальню, а сам пошел на кухню, в последний раз поставил чайник и, пока грелась вода, внимательно прочел указания, напечатанные на картонных коробочках.
Затем наполнил кипятком большой термос и с подносом, на который поставил еще два стакана, коньяк и тарелку с половинкой лимона, вошел в спальню. Потом перенес туда же кроватку Дженнифер. Мэри с трудом села, когда он подвинул к ней кроватку. Он спросил:
— Дать ее тебе? — Ему пришло в голову, что она захочет подержать дочь.
Мэри покачала головой.
— Я слишком больна. — Она сидела, глядя на ребенка, потом устало опустилась на подушки. — Я хочу запомнить ее здоровой. Сделай это, Питер, и пусть все скорее кончится.
Верно, подумал он, лучше сделать это быстро и не раскисать. Он сделал девочке укол в руку, разделся, надел чистую пижаму, погасил свет во всей квартире, так что горел один ночник, заставил железной решеткой камин и взял из кухни одну из свечей, которые они держали на случай, если погаснет свет. Зажженную свечу он поставил в изголовье кровати и выключил ночник.
Потом лег рядом с Мэри, наполнил оба стакана коньяком и горячей водой из термоса, выжал туда лимон и достал из коробочки таблетки.
— С тех пор, как мы поженились, — тихо сказала Мэри, — мне было так хорошо… Спасибо тебе, Питер, спасибо за все.
Он прижал ее к себе и поцеловал.
— Мне тоже было хорошо с тобой. И давай на этом кончим. Они положили таблетки в рот и запили коньяком.
В этот вечер Дуайт Тауэрс позвонил Мойре Дэвидсон. Набирая номер, он не был уверен, соединят ли его с Гарквеем, а если соединят, возьмет ли кто-нибудь трубку. Но коммутаторы еще работали, и Мойра подняла трубку почти сразу же.
— Я и не надеялся дозвониться, — сказал он. — Что у тебя слышно, дорогая?
— Все очень плохо, — ответила она. — Думаю, что с мамой и папой скоро все будет кончено.
— А с тобой?
— Со мной, наверно, тоже… почти. А как ты себя чувствуешь?
— Я бы сказал, что все так же. Я звоню, чтобы попрощаться с тобой. Завтра утром мы отплываем и затопим «Скорпион».
— И не вернетесь? — спросила она.
— Нет, детка, не вернемся. Нам осталось выполнить это последнее задание, и все будет кончено. — В трубке стало тихо. — Я звоню, чтобы поблагодарить тебя за последние полгода, — сказал он. — Наши встречи значили для меня очень много.
— И для меня тоже, — сказала она. — Дуайт, если я смогу, можно мне приехать, чтобы попрощаться не по телефону?
Он задумался, потом произнес:
— Ну, конечно. Однако мы не можем ждать. Люди ослабели и завтра будут еще слабее.
— Когда вы отплываете?
— В восемь. Как только рассветет.
— Я приеду, — пообещала она.
Он попросил проститься за него с отцом и матерью и закончил разговор. Мойра пошла в спальню родителей, они лежали в своих постелях. Она передала им слова Дуайта и сказала, что поедет к нему.
— Я вернусь к обеду, — добавила она. Мать кивнула.
— Ты должна попрощаться с ним, доченька. Он был тебе настоящим другом. Но если, вернувшись, нас не застанешь, пойми и не осуждай.
Мойра села на кровать матери.
— Так плохо, мама?
— Увы, да, дорогая. А папе еще хуже. Но у нас есть все, что нужно.
— Дождь идет? — слабым голосом спросил отец со своей кровати.
— Сейчас нет, папа.
— Может, ты откроешь ворота хлева, Мойра? Все остальные уже открыты.
— Сейчас, папа. Что-нибудь еще нужно? Мистер Дэвидсон прикрыл глаза.
— Попрощайся за меня с Дуайтом. Жаль, что он не мог на тебе жениться.
— Мне тоже жаль, — шепнула она. — Но он из тех, кто легко не меняется.
Она вышла в вечернюю темноту, открыла хлев и проверила, все ли ворота открыты; скотины нигде не было видно. Потом вернулась домой и сказала, что выполнила поручение; отец вздохнул с облегчением. Больше родителям ничего не было нужно. Она пожелала им обоим спокойной ночи и легла спать, поставив будильник на пять часов, чтобы случайно не проспать.
Спала она плохо: четыре раза за ночь выходила в ванную и выпила полбутылки коньяка, единственного, чего не отвергал желудок. Как только будильник начал звонить, она приняла горячий душ, это очень ее освежило, и надела красные брюки и красную рубашку, как полгода назад, когда впервые ехала встречать еще не знакомого Дуайта… Потом старательно подкрасилась, надела пальто, тихонько открыла двери спальни родителей и заглянула, прикрывая рукой свет электрического фонаря. Отец, похоже, спал но мать улыбнулась ей со своей кровати; они тоже часто вставали этой ночью. Мойра на цыпочках подошла к кровати, поцеловала мать и вышла, тихо закрыв за собою дверь.
Она взяла из кладовки полную бутылку коньяка, села в машину и выехала на шоссе к Мельбурну. У Оклейга остановилась на пустом шоссе, глотнула в серости наступающего дня коньяка из бутылки и поехала дальше.
Она пересекла опустевший город и по другому шоссе, грязному и узкому, направилась в Вильямстаун. В четверть восьмого она была у верфи, и через открытые ворота, у которых не было никакой охраны, въехала прямо на мол, у которого стоял авианосец. На трапе не было даже часового, и некому было спросить у нее, что она здесь делает. Она поднялась на авианосец, стараясь припомнить, как они шли с Дуайтом, когда он собирался показать ей «Скорпион». Вскоре она наткнулась на американского матроса, и тот указал ей дорогу к трапу, ведущему на подводную лодку. Там она встретила другого матроса.
— Если вы увидите капитана Тауэрса, спросите, не мог бы он выйти и поговорить со мной, — сказала она.
— Ну, конечно, мисс, — ответил тот. — Подождите немного. Вскоре к ней вышел Дуайт и взял ее руки в свои, не обращая внимания на то, что это видят матросы.
— Как хорошо, что ты приехала, дорогая. Как у тебя дома?
— Очень плохо, — сказала она. — Отец и мама вот-вот умрут, да и я тоже. Это конец для нас всех. — Она заколебалась, потом все же сказала:
— Дуайт, я хотела тебя кое о чем попросить.
— О чем, дорогая?
— Возьми меня с собой на «Скорпион». — Она опять заколебалась. — Думаю, домой мне возвращаться уже незачем. Папа сказал, что машину я могу просто оставить здесь на улице. Она ему уже не понадобится. Ты возьмешь меня с собой? Он долго молчал, и она поняла, что ответ будет — нет.
— Об этом же меня просили четыре матроса, — сказал он наконец. — Я отказал им всем: дядя Сэм не любит женщин на своих кораблях. Я командовал лодкой согласно уставу Военного Флота, пусть же так останется до самого конца. Я не могу тебя забрать, дорогая. Каждый из нас должен встретить это по-своему.
— Хорошо, — мрачно сказала она и заглянула ему в глаза. — У тебя есть подарки для них?
— Конечно, — сказал он. — Благодаря тебе.
— Расскажи обо мне Шарон, — попросила она. — Нам с тобой нечего скрывать.
Он коснулся ее руки.
— Ты в том же костюме, в котором была, когда мы познакомились.
Девушка грустно улыбнулась.
— Главное — найти ему занятие… чтобы не было ни секунды скуки. Если он начнет думать, то может заплакать. Как, Дуайт, хорошо я справилась со своим заданием?
— Очень хорошо, — сказал он, обнял ее и поцеловал, а она крепко прижалась к нему.
Потом она выскользнула из его объятий.
— Не будем затягивать прощание, — сказала, она. — Мы сказали друг другу все, что могли сказать. Когда вы отплываете?
— Уже скоро, — ответил он. — Минут через пять. Тридцать миль пройдем проливом, потом еще двенадцать открытым морем. Сорок две морские мили. Я не буду тянуть. Это произойдет, скажем, через два часа десять минут по отплытии отсюда.
