Андрей Рубанов - Боги богов
— Почему вы решили, что они мертвые? — спросил Марат. — Они могут спать. Пребывать в анабиозе. Или в нирване. Или они просто так сильно любят друг друга, что не обращают на всё остальное внимания…
— Я ничего не решил, — раздраженно ответил Директор. — Я буду решать, когда сам всё увижу.
— Откажитесь, — сказал Марат. — Там будет нелегко. Розовым мясом чую.
Директор слабо усмехнулся.
— Я бы хотел, да. Но есть приказ…
— Подайте в отставку. Придумайте что-нибудь. Не связывайтесь. Сами говорили: контакт есть абсолютное зло. Или, если хотите прославиться в веках, уничтожьте находку. Распылите, сожгите, сами, лично…
— А знания? Технологии?
— К черту технологии. У нас этого дерьма навалом.
— И то правда, — пробормотал Директор. — Ты мне прямо в больное место… Я терпеть не могу технологии… Волосы крашу, да. Чтоб седину было не видно. Остального не люблю.
Он задумался, кинул неприязненный взгляд на пульсирующий потолок приемной.
— Ладно. Я, собственно, тебя не за этим звал…
Помолчал, посмотрел в сторону, добавил:
— Мы больше не увидимся.
Марат привалился спиной к теплой стене.
— А на суде? — спросил он.
— На суде заслушают мой отчет, — Директор нахмурился и развернул экран так, чтобы Марат не видел изображений. — Личная явка необязательна. Процесс закрытый, секретный, вас будет только четверо: судья, прокурор, ты и твой адвокат. Кстати, имей в виду, наш прокурор из КЭР — суровый мужик. Не виртуальный, не киборг, живой человек. Судья тоже. А с адвокатом сам решишь — это не мое дело…
Марат посмотрел на собеседника, спросил:
— У вас что-то случилось?
— Нет. Ничего особенного. — Директор ударил ладонями подлокотники кресла. — Собака моя… В общем, это тебя не касается… Она умерла. Сегодня утром. Я думал, еще год-два протянет… Хороший был пес.
— Надо было… — Марат пошевелил пальцами. — Есть же имплантаторы… Новое сердце, железы… Сейчас собаки по триста лет живут.
— Благодарю, — раздраженно ответил Директор. — У меня всё натуральное. И у моей собаки тоже. Живем в согласии с природой. Собака — двадцать лет, а я — как получится.
— Понятно, — сказал Марат.
Лицо его собеседника, сине-розовое в свете экрана, сделалось белым — видимо, фотографии умершего животного уступили место каким-то текстовым файлам.
— Слушай меня, — белый рот стал жестким. — Я написал ходатайство. И прокурору, и судье. И еще подал рапорт по начальству. Не знаю, удовлетворят или нет… Но должны. А если не получится, всё равно, ты должен знать… Я против ликвидации твоей личности. Наш психолог тоже согласен. Мы посмотрели мнемограмму, сделали резюме…
— Дайте посмотреть.
— Исключено, — отрезал Директор. — Внутренний документ. Но не бойся, за тебя выступит сама структура верхнего слоя твоей памяти… Ты часто вспоминал грехи, главным образом убийства, и почти сразу забывал о поступках, которые тебя украшают… Это будет тебе большой плюс. В смысле на суде зачтется… Мы очень удивились, когда увидели, что ты делал хирургические операции…
— Ампутации, — поправил Марат.
— Всё равно, надо же знать, как и что…
— Я пилот. Я десять лет изучал физиологию. Если коралловый угорь откусил дикарю ногу, надо просто очистить рану и правильно сшить сосуды… И потом, всё равно каждый третий умирал от инфекции. Я научил их прижигать раны огнем, но это больно, они не восприняли…
— Скольких ты прооперировал?
— Не помню. Один-два случая каждый месяц…
Директор кивнул.
— Всё это мы включили в резюме в обоснование ходатайства об отмене ликвидации личности. Я считаю, что ты можешь вернуться к нормальной жизни без радикальной психокоррекции… Кроме того, у тебя есть группа поддержки. Между прочим, влиятельные люди. Тебе нанят известный адвокат, как его… Забыл фамилию. Неважно.
— Хацзоха! — сказал Марат и засмеялся.
— Что?!
— Извините. Я просто вспомнил имя… Был у меня такой абориген, смелый парень… Уплыл в океан, хотел добраться до другого берега… И пропал.
Директор шевельнул локтем, включил верхний свет. Долго смотрел на Марата.
— Слушай, — негромко произнес он. — Ты хоть понял, что всё кончилось? И океаны, и аборигены смелые? По закону о скором и справедливом суде твое дело будет рассмотрено в течение семи суток, начиная с этого дня. Судью я знаю, он не будет долго думать. Тебе светит пожизненное, с правом подачи прошения о помиловании через двадцать пять лет. Личность тебе оставят, но память сотрут. Потом ты отбудешь десять лет во внутренней тюрьме КЭР, на Третьей Венере, и тебе опять сотрут память, чтобы ты забыл не только эту планету, но и нашу внутреннюю тюрьму, а потом переведут уже на обычную каторгу. Хорошо, что у тебя есть богатые родственники… И не только родственники… Наверное, они помогут тебе восстановить здоровье, и вторую половину жизни ты проживешь как нормальный человек…
Марат попытался вспомнить, как живут нормальные люди. Но в голове крутились только носороги, кожаные палки и молитвы Митрополита.
— Не понял, — сказал он. — Что значит «не только родственники»?
Директор шевельнул бровями, хмыкнул, значительно и немного скабрезно.
— Некая Джулия Дуглас оплатила услуги самого дорогого адвокатского бюро Федерации. И даже добилась приема у шефа КЭР. А мой шеф, — Директор опять хмыкнул, на этот раз сочувственно, — ненавидит просителей. У него такая работа: говорить «нет»… А тут он мне лично звонит и рекомендует, понимаешь ли, чтобы я, оформляя твое дело, действовал максимально объективно… Чувствуешь формулировочку, да? Не знаю, кто такая Джулия Дуглас, но…
— Юла, — сказал Марат. — Так ее звали раньше.
— А, — Директор опять выключил верхний свет. — Понял.
— Только она была не Дуглас.
— Мне всё равно.
— А мне нет, — сказал Марат.
— Подруга или жена?
Марат помолчал и ответил:
— Человек из прошлого.
Экран перед Директором снова засветился сине-розовым.
— Не хочешь жить прошлым?
— Зачем мне прошлое? — спросил Марат. — Его уже нет.
— У тебя и будущего нет, — пробормотал Директор, всматриваясь в картинки. — Двадцать пять лет — это очень долго.
Фигурант списка «альфа» улыбнулся.
Для него слова о двадцати пяти годах каторги до такой степени ничего не значили, что ему даже стало немного жаль своего собеседника.
— К черту будущее, — сказал Марат. — Оно еще не наступило. Наступит — разберемся. Сейчас я хочу жить настоящим.
