Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Потому как их нечем будет оживить ни в этом, ни, возможно, в следующем годах. И, что даже более вероятно, в этом мире — уже никогда. Ибо, где взять нужное для замены узлов, теперь никто себе не представлял. Всё, что имелось для этого когда-то на складах, было использовано ранее и в других, более приятных, целях. А именно — было кем-то украдено и с выгодой продано состоятельному населению региона. Скорее всего, владельцам бывших государственных, а затем и частных горных баз, на которых тоже стояли «наследные» отечественные генераторы.
Это случилось ещё до того, как это, как его называли, «барахло», стало действительно нужным. Ещё когда было электричество, прибегающее в часть по упорно молчащим теперь покосившимся или упавшим в расщелины и водные потоки столбам, казалось абсурдным, что когда-то придётся долго жить, не видя удовлетворения заявок.
Потолок в углу медленно, но неуклонно протекал, и теперь его прежде белоснежное покрывало окраски поросло щедрой рыжеватой бахромой наступающей на здания плесени. Под капающую сверху воду недавно поставили ржавое ведро, снабдив его куском косо спущенного ко дну пластика. Сделали это после того, как хозяина кабинета стало выводить из себя настойчивое бульканье падающих капель.
Теперь звук, падая на пластмасс, превратился в глухое шлёпанье босых детских ног по деревянному полу. Эти тупые, однообразные звуки в напряжённой тишине тоже нельзя было назвать естественными и приятными, но с ними ещё можно было хоть как-то мириться.
Седой, высокий человек, облачённый в слегка мятый китель, но не утративший стати и выправки, сидящий за огромным, начинающем разбухать от сырости столом, рассматривая что-то в этом рваном свете.
Остывающий «силосный» чай без сахара и в «железнодорожном» стакане.
Пачка вонючих, отсыревших сигарет и тупоносый пистолетик.
Вот и все предметы обстановки, кроме стула, на котором человек сидел, и разложенного перед ним листа карты местности. Всю мебель часть давно пустила на дрова и дополнительное обустройство тех двух небольших казарм, в которые с наступлением холодов плотно сгрудились постоянно мёрзнущие люди.
Оставив в кабинетах лишь самое необходимое, они разодрали предметы обшивки ранее занимаемых помещений, для питания прожорливых, но малоэффективных самодельных печей. Остальные казармы, отключённые от общей системы снабжения, безнадёжно пустовали. Их покинутые недра уже тронуло губительное разрушение. В целях экономии в них с наступлением Первой Зимы больше не было ни света, ни тепла.
Лишь иногда часть запасалась влажными дровами, валя окрестный лес, однако отсутствие мощных пил не позволяло заготовить много дров. Да и хорошо протопить и высушить заливаемые почти непрерывным дождём казармы, заполняемые такими же промокшими солдатами, удавалось редко. Воздух казарм был всегда спёртым и влажным.
Опасаясь вспышек туберкулёза, солдаты с особым рвением налегали на поначалу немалые запасы собачатины.
Чай пока ещё был. Сделанный на отстоянной талой воде гор, куда ежедневно поднималась за чистым льдом хозбригада, он почему-то отдавал прелым сеном. «Словно в санатории, где меня жена когда-то буквально заставляла пить воду с этих долбанных ледников. Тогда её подавали прямо из крана. Хорошо, что я с ней развёлся, с этой сумасбродной дурой. Теперь я и сам могу открыть здесь санаторий. Если удастся поднять из тлена тех, кем его можно будет по сезону набить», — мрачно думал человек, делая какие-то пометки карандашом на сыроватой бумаге.
Та местами слегка прорывалась, когда оточенный карандаш бежал по ней слишком уж резво. Тогда человек негромко и зло чертыхался, нарушая висящую жирной каплей тишину, и, проводя отросшим грязноватым ногтем, пытался пригладить морщинистый «задир» на бумаге.
От самого человека слегка разило спиртным и какой-то технической жидкостью. Что объяснялось не тем, что человек и её употреблял внутрь, а чисто тривиальными причинами. Однажды промокшую и отсыревающую даже в помещениях одежду сушить было особо негде.
«Если так пойдёт и дальше, одежда сгниёт прямо на нас», — думал человек, невольно оглядывая самого себя. Сделанный в восьмидесятых из куда более толстого и качественного сырья, чем простой и тонкий современный камуфляж, китель, как и брюки, оказался более устойчив к тем условиям, в которых жили теперь люди. Но и этот, и три других комплекта формы старого образца, имевшиеся у седого гиганта, при хранении покрывались белесым налётом всё той же тонкой, вездесущей грибковой плесени.
Тогда какой-либо солдат, вооружившись мягкой тканью и ацетоном, пытался вывести эти разводы, но спустя несколько дней одежда вновь приобретала свой привычный «снежковый» фасон. Покрываясь, к тому же, множественными пятнами и разводами.
И только тогда, скрипя сердце, угрюмый владелец отдавал приказ постирать слабеющую ткань. Сушка затягивалась надолго, поскольку первый комплект, высушенный непосредственно над печкой, высох, но при этом сел до неприлично малых размеров школьного костюмчика.
Гигант был тогда взбешён…
Через несколько метров отсюда, в конце коридора, томились трое неизвестно зачем выставленных постовых. Не решаясь разговаривать, они маялись от безделья, желания сбегать отлить, и объяснялись больше знаками. Им ещё до смерти хотелось есть и курить, но сигарет уже пару дней у них как не было, а скромный ужин, после которого хочется ещё и разорвать и съесть собственную сырую подушку, будет только перед самым «сном».
Месяц назад офицеры перестали выдавать личному составу положенную табачную пайку полностью, урезав её просто до смешного. И теперь наиболее сильно «дымящие» солдаты зорко и ревностно следили за теми, кто выкуривал полученное экономно и не спеша. Именно от них им иногда и перепадало за счастье сделать несколько затяжек перед тем, как начинали гореть пальцы.
С пищей же дела обстояли вообще иначе. Приходилось привыкать ко всё уменьшаемому рациону. Когда однажды, — по недосмотру бойца, назначенного в тот день поваром, — сгорел котёл каши (из которого парень, кстати, выжрал почти всё жалкое остающееся в части собачье мясо), взбешённая толпа выволокла несчастного на мороз и забила до смерти.
После этого все старались сдерживать эмоции, однако выклянчить кусочек ни у повара, ни у кого-то другого, никому более не приходило в голову.
Человек в кабинете предавался крайне невесёлым мыслям. Вся эта ранее показавшаяся было столь увлекательной игра в умирающий мир и героев-военных осточертела уже до крайности.
Вопреки ожиданиям многих идиотов, насмотревшихся кино и начитавшихся книг, она затягивалась на более долгий срок, чем был расписан в этих сраных эпопеях. Там счёт до возрождения и всеобщего ликования шёл чуть ли не на недели. Даже если от Земли и её населения оставалось неполных два тазика, набитых простреленными мозгами и уже порчеными кишками человечества.
Там ужасающей силы торнадо и морозы сменялись кадрами того, как в до дебильности огромном здании, — бок о бок с невесть как заплывшим, протиснувшимся на улицу танкером под окном, — масса не жравшего с месяц народу бодро трещит о вечном и чудом обогревается книжками. Камин у них при этом реально впятеро меньше того, который в состоянии обогреть эту вокзальную конуру.
Но книги горят, а толпа ждёт пару таких же придурков, мчавшихся с края Земли на пяти литрах топлива спасти их, а заодно и весь протухший мир. И ведь спасли ж, ёк-макарёк!!! И там же, — в этих сказках, — после победы над природой или некими злодеями, всегда сразу выглядывало спасительное солнце. Планета распрямляла плечи и начинала безудержно, прямо на глазах, плодоносить, благодарная и счастливая. Все обнимались, плакали и братались, а через неделю в результате этого рожали здоровых, горластых детей. Будущее цивилизации.
В реалии всё оказалось хуже. Гораздо хуже. Мир сошёл с ума. И голодным, разъярённым неискренней молитвой демоном пожрал всех, кто ненароком перебегал дорогу у него на пути в минуту его недовольства.
Пожрал, когтистыми лапами разметав жалкие остатки недобитых по задворкам континентов. Прозревшее и ошеломлённое, разбитое и жалкое, человечество буквально нагишом ползало в грязи на четвереньках, жадно слизывая выступающие на теле вспухшей Земли случайные росинки её чудом сохранившегося живительного сока.
И то, что происходило сейчас под носом у седого растерянного человека, было так не похоже на то, что поначалу живописалось в воображении. Этой зимой их буквально спасло от холодной смерти то, что прорванная плацента облаков, обрушившая на землю сотни, тысячи тонн воды в виде ливней, вскоре исторгла из себя белое покрывало снега, завалившее их за несколько суток по самые крыши и даже более. В аккурат успело перед тем, как ударили трескучие морозы и задули нешуточные ветра. В те дни морозы в горах достигали отметки в пятьдесят градусов.
