Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране
— Что, Джилл?
— Ну, ты мог бы называть меня ласково, как я тебя.
— Да, Джилл. А какими словами?
— О! — Она чмокнула его в щеку, — Майк, лучше тебя никого нет, но ты единственный мужчина на обеих планетах, кто может без труда вывести меня из себя! Неважно, называй меня иногда «маленький брат», у меня внутри все сразу дрожит…
— Да, мой Маленький Брат.
— Ой, Господи! Идем отсюда, а не то я затащу тебя в постель… Встретимся внизу, я пойду расплачусь — Она поспешно вышла.
Они сели на первый же автобус «Грейхаунд», не узнав, куда он едет. Только через неделю они заехали домой, разделили воду с родными, погостили несколько дней и уехали, не прощаясь, — Майк не выносил прощаний и говорил «до свидания» лишь чужим.
Приехав в Лас-Вегас, они остановились в отеле. Майк изучал азартные игры, а Джилл решила повыступать, просто так, чтобы убить время. Плясать и петь она не умела; а вот ходить по сцене в невероятной высоты цилиндре, с улыбкой на лице и полосочкой мишуры на бедрах ей понравилось. Подходящее занятие в западном Вавилоне. Все равно ее спутник был занят, и она предпочитала работать: стоило ей выбрать место, как Майк тут же устраивал ее туда. Казино же были открыты круглосуточно, и Майк постоянно пропадал там.
Он следил за тем, чтобы не слишком много и часто выигрывать. Джилл установила пределы выигрышей. Выиграв довольно приличную сумму в каждом казино, он проиграл ее там же, так что его не сочли крупным игроком. Затем он устроился крупье. Не вмешиваясь в движение шарика, он пытался грокнуть, почему люди играют в азартные игры. Он чувствовал мощный порыв, сходный с сексуальным, но чувствовал также его неестественность.
Джилл сначала показалось, что в ресторанах-дворцах посетители такие же лопухи, как везде. И нечего обращать на них внимание. Но вдруг она заметила, что демонстрировать себя лопухам чертовски приятно. Понятно, Джилл и раньше нравилось, когда симпатичный мужчина оглядывался ей вслед. Ее здорово обижало, что Майк не замечает всей красоты ее тела. Но, впрочем, внимания он уделял этому телу столько, сколько вообще может пожелать женщина…
…если он не был слишком занят. Но даже в таких случаях он бывал щедр, позволяя ей вызывать его из транса; переключал скорости не жалуясь — и всегда бывал радостный, любящий, нетерпеливый…
И все-таки он не умел смеяться!..
Может быть, решила Джилл, ей нравилось чужое восхищение ее телом, потому что Майк этого не умел.
Старые, лысые, толстые лопухи. Что в них привлекательного? Джилл всю жизнь терпеть не могла этот тип похотливых старых козлов. Нет, «просто» старики здесь ни при чем. Вот Джубал: и глядел на нее, и пакости говорил, но ведь ни разу у нее не возникло ощущения, что он мечтает полапать ее где-нибудь в уголке.
Но что выходило теперь? Оказалось, что эти-то взаправдашние похотливые козлы ничуть ее не злят. Вот они глазеют на нее, часто с вожделением, и ничего! Никакой злости, наоборот, становилось как-то уютно, тепло, мягко.
«Эксгибиционизм», для нее всегда был лишь болезнью, она презирала его как слабость. Но теперь, откопав в себе нечто подобное и изучив свои ощущения, она решила: либо такая форма нарциссизма нормальна, либо она сама не в порядке. Но ничего не нормального она не чувствовала, напротив, она была здоровее, чем когда-либо. Она и раньше отличалась, завидным здоровьем, ведь медсестрам это необходимо. Но теперь у нее не было ни насморка, ни расстройства желудка за… она не могла вспомнить, с каких пор у нее даже обычных спазмов не возникало.
Ладно, если здоровой женщине нравится, когда на нее смотрят — значит, здоровым мужчинам нравится то, что они видят, так же верно, как то, что за днем следует ночь; иначе смысла во всем нет никакого! И тут она наконец поняла умом Дюка со всеми его картинками.
Майк, с которым она поделилась открытием, ни ее, ни Дюка не понял. Ну, если не желаешь, чтоб тебя трогали, или сам не хочешь дотронуться до кого-то — это как раз понятно. Сам Майк, к примеру, не переносил рукопожатий. Он желал, чтоб его особы касались только «братья по воде». (Джилл не знала, далеко ли простирается эта его неприязнь к прикосновениям. Во всяком случае, прочитав про гомосексуализм, он ничего не грокнул. Она сама, как могла, просветила его, а заодно и научила избегать «приколов». Майк был хорош, как девушка. Пришлось слегка изменить лицо. Хотя кто знает, отказал ли бы Майк Дюку… Но, к счастью, все братья Майка по воде — и мужчины, и женщины — были настоящими. А если что, Майк грокнет «неправильность» в этих межполых беднягах, решила Джилл, и не станет делить с ними воду.)
Майк совершенно не понимал, почему ей нравится, когда на нее таращатся. Лишь однажды, вскоре после того, как они покинули цирк, их позиции сблизились: Джилл стала равнодушно относиться к тому, что на нее смотрят. Но сейчас она понимала, что ее теперешнее сознание тогда едва зарождалось; на самом деле она тогда не умела относиться к мужским взглядам равнодушно. Она испытывала сильное напряжение, приспосабливаясь к Человеку с Марса, и потому отбросила часть своего строгого воспитания, культурной традиции, ту чопорность, что сохраняют медсестры, несмотря на их специфичную профессию.
Джилл и не подозревала, что в ней сидит эта чопорность — пока ее не лишилась. И сразу же обнаружила в себе такое бесстыдство, будто она была блудливой мартовской кошкой.
Она попыталась объяснить все это Майку, изложив ему теорию о взаимодополняющих функциях нарциссизма, эксгибиционизма и созерцания обнаженных тел.
— Дело в том, Майк, что, когда мужчины на меня таращатся, мне приятно… пусть их будет много или всего один. Теперь я грокаю, почему Дюку так нравятся картинки женщин, и чем сексуальнее, тем лучше. Это не означает, что я желаю оказаться с ним в постели, равно как и Дюк не ложится спать с фотографией. Но когда они смотрят на меня, тем самым сообщая мне, что я желанна, у меня внутри появляется такое теплое покалывание… — Она нахмурилась. — Надо бы сделать ужасное фото, да послать его Дюку, сказать ему, что мне так жаль, потому что я не сумела грокнуть: то, что я считала его слабостью, вовсе не слабость. Если это слабость, то и я ею страдаю — в женском варианте. Если это слабость, — а я грокаю, что нет.
— Ладно, давай найдем фотографа.
Она покачала головой:
— Нет, я просто извинюсь. Не стану посылать фото, Дюк ни разу не пытался заигрывать со мной. Не хочу, чтобы у него появились обманчивые идеи.
— Джилл, ты не хочешь Дюка?
Она расслышала эхо слов «брат по воде», прозвучавшее в его уме.
— Ни разу об этом не думала, я была «верна тебе». Но и грокаю, что ты прав: Дюка я бы не отшила — и наверняка бы получила удовольствие! А ты как думаешь, милый?
— Я грокаю благо, — серьезно отвечал Майк.
— Милый мой марсианин, бывает, что при земных женщинах нужно проявлять хотя бы подобие ревности… Но вряд ли ты сумеешь грокнуть «ревность». Милый, что бы ты грокнул, если бы один из этих чурбанов попытался «приколоться» ко мне?
Майк еле заметно улыбнулся:
— Я грокаю, он бы «пролетел».
— Конечно. Но, Майк, милый, послушай. Ты же обещал! Ведь такого ты делать не станешь? Да? Разве что в крайнем случае. Если услышишь, как я ору, загляни ко мне в мысли, если мне грозит опасность, тогда действуй. Но я умела справляться с козлами еще тогда, когда ты был на Марсе. В девяти случаях из десяти, если девушку насилуют, она тоже виновата. Так что не спеши.
— Запомню. Хотел бы я, чтобы ты отослала Дюку неприличное фото.
— Что, что? Уж если бы мне захотелось поиграть с Дюком (смотри, Майк, сам навел на мысль!), тогда я бы просто тряхнула его за плечи и сказала: «Дюк, ты не прочь? Я готова». Но начинать игру, посылая ему грязное фото? Вроде тех гадких баб, что присылали тебе снимки? Но если ты хочешь, давай.
— Если желаешь, пошли, — нахмурился Майк. — Если нет — нет. Я просто надеялся посмотреть, как делают «грязное фото». Джилл, что это такое?
Майк не мог понять изменение взглядов самой Джилл, не мог он сообразить также, для чего Дюку коллекция картинок. Однако бледное марсианское подобие бурной человеческой сексуальности не позволяло ему грокнуть ни нарциссизм, ни любование, ни стыдливость, ни эксгибиционизм.
— «Грязный», «гадкий» — это небольшая неправильность, — продолжал он, — но ты-то имела в виду благо?
— Я думаю, «грязная фотография» может быть и тем, и другим. Это зависит от того, кому она предназначена. Я теперь считаю именно так, счастливо растеряв все свои предрассудки. Лучше я тебе покажу. Рассказать не могу. Закрой жалюзи, ладно?
Ну вот, такая поза слегка «гадкая», — сказала она после того, как захлопнулись жалюзи. — Любая из девиц в шоу-бизнесе примет такую позу… а вот такую примут лишь немногие… Ну, а уж эта безусловно гадкая, а следующая — нет, я не стала бы позировать, даже если бы лицо мое было замотано полотенцем, разве что ты бы меня попросил.
![Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]](/uploads/posts/books/116183/116183.jpg)
