Сергей Лукьяненко - Спектр
Мартин кивнул.
— Наша российская беда, — неожиданно перешёл к высоким материям гэбэшник, — именно в том, что мы любим крайности. Либо немытый тупой детина с многодневным похмельем и перегаром изо рта, либо самодовольный нувориш, боящийся испачкать пальчики и презирающий «быдло». А Европа давным-давно поняла — будь джентльменом, если к тому есть хоть малейшая возможность, превозмогай все — если возможности нет. Потому рафинированные английские джентльмены построили великую империю…
— Джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца… — пробормотал Мартин.
Юрий Сергеевич просиял:
— Именно! Это может показаться циничным, но это правда. Мир слишком разнообразен, чтобы быть неизменным. Нет у нас такого права! Спасибо нашим великим литераторам девятнадцатого века, властителям дум, Достоевским и Толстым, Куприным и Буниным… прочим — несть им числа. Уж если гуманизм — так со всепрощенчеством, уж если справедливость — то мгновенно, сразу и всем. Кухарок — в государыни… ведь предупреждал Александр Сергеевич, чем заканчиваются эксперименты с удовлетворением кухаркиных запросов… нет же! Захотели построить рай на Земле — в итоге получили коммунизм. Развратили и правящие классы, и низы… за что сгинули на чужбине, стали зеркалами революции или прослойкой между серпом и наковальней. Туда им и дорога! Как я рад, Мартин, что нынче у нас писателей почти что и нет, все на сочинительство историй для ключников перешли.
Мартин поморщился.
— Жёстко? — отпивая пива, спросил Юрий Сергеевич. — Жестоко? Мы, своей российской любовью к крайностям, сами себе и выкопали яму. Спасибо ключникам, сейчас хоть как-то дышать можем. Иначе пошла бы страна под откос… году в две тысячи пятнадцатом, по всем прогнозам, наставала нам полная крышка. Так что я твою страсть вкусно покушать, хорошо одеться и приятную музыку по дорогой системе послушать вполне одобряю. Потому что право это ты зарабатываешь потом и грязью, кровью и нервами. Как и положено зарабатывать… рульки с перепелиными яичками… — Он опустил взгляд в тарелку. — Мартин, перейдём на что-нибудь покрепче?
Мартин подумал и заказал бутылку «Tullamore Dew».
Они сидели ещё долго. И говорили о чём угодно, только не о делах.
Где-то в глубинах космоса чёрные корабли ключников шли на сигналы неведомых маяков, включая все новые и новые планеты в галактическую транспортную сеть. Две последние Ирочки Полушкины искали, как спасти Вселенную. В кабинетах госбезопасности ночные дежурные подшивали документы о Мартине Игоревиче Дугине, свежеиспечённом майоре, ранее проходившем под кодом «Сноб».
Мартин и Юрий Сергеевич пили славный ирландский вискарь. Юрий Сергеевич обещал провести Мартина в ещё один ресторанчик, устроенный в мансарде — на этот раз без дураков, в настоящей мансарде посольства Белоруссии, что на Китай-городе. Мартин сбивчиво объяснял, что больше всего на свете он любит нормальные русские посиделки на кухне, а все эти рестораны — так, для разрядки и любопытства ради. Чекист рассказывал про свои вылазки за пределы Земли — старательно обходя конкретику, зато с чувством повествуя о забавных деталях инопланетного быта. Частный детектив, не называя фамилий, повествовал о самых любопытных делах: о слепом путешественнике и его псе-поводыре — Мартин готов был поклясться, что решения о выборе очередной планеты принимал пёс; о мальчишке-третьекласснике, сбежавшем из дома и прошедшем пять Станций, прежде чем Мартин его настиг и уговорил вернуться домой — помогло лишь клятвенное обещание, что тому подарят наконец-то роликовые коньки. От роликовых коньков разговор легко перешёл на обсуждение различных марок коньяка. Ресторан закрывался, они вышли в прохладную сырую ночь — дождь всё-таки кончился. Сев за руль, Юрий Сергеевич мигом протрезвел. Мартин потребовал у него секретных чекистских таблеток от опьянения, но Юрий Сергеевич уверил его, что дело лишь в долгой тренировке и верности долгу. Подчиняясь инерции загула (секретная русская формула: время пьянки равно задушевности беседы, делённому на количество выпитого), они отправились в «Точку». Один из старейших московских ночных клубов тоже заканчивал работу. Угомонились и разошлись подростки, напившиеся своих «энергетических коктейлей», влюблённые парочки устали танцевать. В огромном зале с бетонным полом осталось человек сорок — пятьдесят. Кто-то уныло играл на несерьёзных малоразмерных бильярдах, кто-то допивал своё за стойкой. Мартин с Юрием Сергеевичем тоже присели на высокие крутящиеся стулья, заказали по порции виски — негоже мешать, тем более под утро.
На эстраде немолодой парень пел под гитару:
Некстати пришлась книга,
К верёвке пришлось мыло.
Я перечитал Кинга —
И понял, что так и было.
Из серых осенних ниток,
Из Трафальгарской гари
Я сочинил форнита[2] —
И поселил в гитаре.
Юрий Сергеевич погрозил Мартину пальцем:
— А где ты поселил своего форнита?
— Он давно съехал, — вяло ответил Мартин.
Юрий Сергеевич покачал головой:
— Врёшь, врёшь ведь… У каждого, кто умеет рассказывать истории, есть свой форнит. Раньше были музы, но они измельчали… мутировали в форнитов.
— Это — если рассказывать истории людям, — ответил Мартин. — Я бросаю их на потребу ключникам…
— А знаешь, зачем они требуют рассказывать истории? — заговорщицки спросил Юрий Сергеевич.
— Ну? — насторожился Мартин.
Однако чекист враз протрезвел и с улыбкой покачал головой. А певец все рубил по струнам, выколачивая нехитрый аккомпанемент. Играл и пел:
Бывает, он смел и светел,
Бывает, что все иначе.
Он злится на всех на свете,
Он пьёт до соплей и плачет.
Но вот, под ветрами злыми,
Он снова спешит на помощь,
Я помню его имя —
Надеюсь, и ты вспомнишь…[3]
Мартин с чувством, хотя и спьяну, зааплодировал. В пустом гулком зале хлопки прозвучали беспомощно, будто холостые выстрелы.
2
Никогда не напивайтесь до положения риз, если назавтра вам предстоят великие дела.
Некоторое время Мартин тихо лежал, вспоминая благородного дона Румату Эсторского, враз протрезвевшего после безобразной пьянки с бароном Пампой. Пытался сквозь головную боль представить, каким образом действует «спорамин». Решил, что чудодейственные таблетки резко ускоряют метаболизм в организме, что должно помочь и в исцелении от ран, и в борьбе с продуктами распада алкоголя. Со стоном поднялся, выбрался на кухню, заглотал некоторое количество минералки с анальгином, заглянул в кабинет — героический гэбэшник мирно спал на неразложенном диване, рядом, на полу, лежало тепловое ружьё аранков.
Мартин покачал головой и двинулся под душ.
Когда Мартин вышел из ванной, Юрий Сергеевич бодро гремел посудой на кухне, напевая под нос:
Он в мире первом смотрел телевизор,
Читал Кастанеду, сушил носки,
Из одиночества рвал аккорды
Тупыми клыками слепой тоски.
А в мире втором мотыльки и звёзды
Хрустели, как сахар под сапогом,
И смысла не было, не было,
Ни в том и ни в другом.
А в мире третьем он стиснул зубы,
Подался в сталкеры мёртвых зон.
Сдирал дымящийся полушубок,
Пройдя сквозь огненный горизонт…[4]
Мартин остановился на пороге, глядя на чекиста. Тот весело улыбнулся, аккуратно надрезая ножом очередное перепелиное яичко — и выплёскивая его на сковородку.
— Откуда яйца? — мрачно спросил Мартин.
— Ты же вчера отказывался уезжать из ресторана, пока тебе не продали упаковку, — сообщил Юрий Сергеевич, прервав музицирование.
— А что за песня?
Юрий Сергеевич искренне удивился:
— Ты же вчера её заказывал на бис два раза. Забыл?
— Вспомнил, — буркнул Мартин. — Чтобы я ещё раз пил с чекистом…
На «чекиста» Юрий Сергеевич ничуть не обиделся, госбезопасность всегда умела хранить традиции.
— Да брось, ты очень хорошо держался. Давай… яишенки с кетчупом наверни, чайку с лимончиком…
Мартин уселся за стол, тоскливо посмотрел в тарелку. Вздохнул, хотел было сообщить Юрию Сергеевичу, что все целебные свойства перепелиных яиц проявляются лишь в сыром виде… но вспомнил про «сноба» и принялся есть.
Чай пошёл уже легче. В голову рикошетом ударили излишки принятого вчера.
— Захмелел? — проницательно спросил Юрий Сергеевич.
— Старые дрожжи не ржавеют… — сообщил Мартин. — Зачем ты тепловое ружьё достал? Отстреливаться собирался?
— Ты же его сам достал, — сообщил чекист. — Показывал, как небрежно дети аранков обращаются с оружием.
