Сергей Чекмаев - Либеральный Апокалипсис
Александр Тюрин
Армагеддон — завтра
1.С Настей у Севы Кречетникова все обстояло серьезно. Невестушка, через полгода свадьба. Да вдруг Настя проявила независимость и отправилась на девичник. Возвращалась около полуночи. В это время по городу рассекают крутые тачки — Темирхановы обозревают владения. Настя привыкла, что с Севой гулять безопасно, потому не беспокоилась. И напрасно.
На душной улочке около нее, легко прошуршав колесами, остановился мощный внедорожник: «Анастасия, свет очей моих, что ж ты старых друзей забываешь?»
С Булатом Темирхановым Настя действительно и в школе училась до 8-го класса, и списывать давала.
Булат подвез на свой темирхановский лад. Сева узнал, где Настя, только через неделю. Рашид, друг еще с детсадовских времен, поведал:
— Она — у Темирханова Булата на его даче. Мой дядя видел ее. Не связывайся с ним, папаша его не только по фамилии, но и в самом деле тут хан. Найди себе другую деваху — тебе ж не сложно.
— Мне все не сложно. Ты мне друг, Рашид, точно? Поезжай к этому Булату, с дядей или без, передай, я жду его сегодня, как только стемнеет, у ротонды в парке отдыха.
— Ты чего, Сева, со стула упал и мозгом ударился?
Рашид основательно покачал головой по дуге большого круга, но поехал. А около девяти Сева пришел в самую заброшенную часть парка. После того как здесь прирезали бомжа — точнее, покромсали на ломтики не больше колбасных, — люди как-то перестали сюда ходить.
Ротонда, где некогда играл духовой оркестр — «Прощание славянки», «Амурские волны», — наполовину обвалилась. А упавшие перекрытия придали ей сходство с песочными часами.
Несмотря на залихватские «мне все не сложно», Сева не был железобетонным, как папа, а скорее в покойную мать. Булат явится, в этом можно не сомневаться. Джигита ведь из себя строит. Но вот будет ли он один? И если даже один — это серьезный противник. Карате занимался, тяжелее на двадцать кэгэ. В кармане наверняка лежит короткоствол. Лучше бы, как и советовал приятель, не связываться…
Но забыть Сева не мог. Настя совсем не напоминала девок из семей спившихся работяг бывшего «Энергомаша». Скорее всего, была она единственной в городе, которую Темирханов мог бы взять только силой.
Сева почувствовал приближение хищного тела, резко обернулся — Булат был почти рядом. Массивный, а идет тихо, как тигр.
— О чем задумался, служилый? — голос Темирханова лился приторно-дружелюбно. Сева отругал себя — ведь действительно, задумался в самый неподходящий момент, как мальчик-аутист.
— О ней.
— А может, не стоит брать в голову? Иди лучше ко мне работать, в ЧОП — заместителем директора.
— А ей ты предлагал место секретарши или сразу лапы потянул?
— Я ей предложил то, что ты ей не мог дать. Вообще, не понимаю, ты ее для меня девушкой сохранял? Ты чего, на всю голову православный?
Сева перепрыгнул через обвалившуюся балку, сымитировал удар по верхнему уровню и, мгновенно прижавшись к земле, врезал противнику по нижнему уровню — под колени.
Темирханов повалился лицом в пыль.
— Вставай, — сказал Сева, — для тебя еще ничего не кончилось.
Темирханов встал. Физиономия его выглядела растерянно. Он сделал, прихрамывая, пару шагов вперед, попробовал атаковать — ударом ноги в голову. Кречетников нырнул под ногу Темирханова и провел сразу два удара — локтем в корпус, тылом ладони в лицо.
Булат благодаря массе удержался на ногах, но теперь его «афиша» была запачкана кровавыми соплями и перекошена злобой.
— Подробности хочешь? Вначале она немного поломалась, но лишь для вида — я пришлю ее шмотки, ни одной пуговички не оторвано, — а в конце просила взять к себе. «Булатик, а ты меня не бросишь?»
Через мгновение Сева, перемахнув через сгнивший круглый стол, оказался сбоку от Булата и вколотил ему кулак в ухо, а хуком справа в челюсть уложил на землю. Нокдаун.
Покачиваясь, Темирханов поднялся, попытался провести прямой удар. Сева аккуратно затормозил его кулак ладонью левой руки. Булат пихнул правой ногой в колено Кречетникова, но тот подцепил стопой его пятку, вывел из равновесия и двумя ударами в голову опрокинул на спину. Снова нокдаун.
— А теперь можешь полежать, скот.
Опершись на локти, Темирханов стал подниматься — Сева вовремя заметил блеснувший в его руке металл и пинком вышиб пистолет.
— Стоять, ни с места…
Кречетников обернулся. От дальних скамеек к ним шло двое полицейских с оружием на изготовку.
— Эй ты, покажи гребла.
Кречетников протянул руки ладонями вверх, и на его запястьях защелкнулись наручники.
Сева вместе со своим конвоиром отошел лишь шагов на двадцать от ротонды, когда в глаза ударил свет фар. С полминуты он ничего не видел, только слышал, как из машины выходит несколько крупных тел, и сразу догадался, кто это. Темирхановцы — все отожравшиеся.
— Сержант, отойди… Расульчик, займись этой гнидой.
По голосу Кречетников узнал Темирханова-старшего, мэра города. Тембр, напоминающий о жужжании мух, запомнился по его выступлениям на местном телевидении.
Удар силой в несколько сот килограммов сбил Севу на землю. Сознания он не потерял, так что понял, что им занялся боксер-профи. Стало трудно дышать — кровь заполнила носоглотку. Он подумал, что надо сгруппироваться, но еще несколько ударов в голову, в бок залили его тело тяжелой болью. Она ходила туда-сюда и была его полным владельцем.
— Стоп, иначе отключится. Расул, за руль…
Заработал мотор, сквозь пульсирующую боль Сева почувствовал приближающийся корпус машины, а потом его стали давить…
Андрей Андреевич нашел Севу утром — в городской больнице, с приставленным полицейским. В ту ночь дежурил, по счастью, Царегородцев, последний нормальный хирург, начавший работать еще при советской власти. К полудню доктор вышел из операционной с красными воспаленными глазами и сказал, что парень будет жить. Царегородцев не стал говорить измученному отцу, что сын его пролежит до конца своих дней в кровати и работать у него, в лучшем случае, станет только левая рука. И что будет Сева проклинать врача, который вытащил его с того света. А еще через час Кречетников-старший ознакомился с обвинением, которое было предъявлено сыну.
Причинение умышленно тяжкого вреда здоровью и покушение на убийство Булата Темирханова в составе организованной группы. «По мотиву… расовой, национальной, религиозной ненависти или вражды…» К делу приобщено оружие обвиняемого — пистолет «глок 36». УК РФ, статьи 111, 112 и еще четыре.
— Кто же тогда изувечил Севу? — прошептал Кречетников-старший, сидя на жестком стуле в кабинете следователя. От отчаяния так сдавило горло, что едва мог говорить.
— Попал под машину, на которой подъезжал его подельник, — следователь подмигнул, показывая, что такова новая реальность. — Да, про девушку вы говорили, только никаких заявлений от гражданки Пентковской к нам не поступало…
Центральная пресса и Интернет сработали оперативно.
Уже к вечеру на новостных сайтах появилось сообщение о группе скинхедов в городе Шалшык (бывший Ковалевск), занимавшейся нападениями на лиц нерусской национальности. На следующий день появились фамилии. Бывший десантник Кречетников, а также ранее судимые Иванов и Скворцов.
Соответствующие сообщения, с указаниями на опасный рост русского национализма, имеющего связи с силовыми структурами, были опубликованы в нескольких западных газетах, в том числе консервативной «Таймс» и либеральной «Нью-Йорк таймс».
Информация о «банде Кречетникова» расцветала новыми нюансами. Военная прокуратура завела на Всеволода еще одно дело. По показаниям жителей горного селения Кызыл-Юрт, при прохождении военной службы Кречетников В.А. участвовал в похищении местного бизнесмена Курбанова.
А популярный блогер, сынок многотиражной писательницы, выделил в этой истории и сексуальный подтекст: «Так называемая „невеста Кречетникова“ ушла к Булату Темирханову из-за импотенции своего „жениха“, страдающего наркотической зависимостью после прохождения службы в армии, где он устанавливал „конституционный порядок“, рэкетируя бизнесменов. Собственно, Настеньке очень повезло в городе, где большинство русских женщин готовы отдаться на трассе за бутылку водки».
Кречетников-старший не читал бессовестных блогеров. Он понимал, что брехня является отлично продаваемым товаром. Андрей Андреевич ходил между судом и прокуратурой. С Севой увидеться он не мог. После того как сын вышел из комы, его перевели из больничной реанимационной палаты в лазарет СИЗО.
Во время суда у Всеволода несколько раз брали показания при помощи видеотрансляции, но едва он пытался сказать непослушным ртом, что у него не было никаких сообщников, как сеанс связи обрывался.
