Иван Андрощук - Анатомия абсурда
31
Утром, пришед в Учреждение, товарищ Ухов сразу же взялся за трубку телефона правительственной связи. Ответили с первой попытки. Товарищ Ухов сказал, что вчера не смог дозвониться, и спросил, ничего ли не случилось. Заспанный растрескавшийся голос ответил, что ничего, просто вчера они все там перепились и перее…лись до такой степени, что никто не смог подойти к телефону. Тогда товарищ Ухов рассказал о пришельцах и спросил, что делать. Голос в трубке долго хранил молчание, затем всхрапнул, затем пообещал:
– Да, да, мы непременно рассмотрим ваш вопрос на одной из ближайших сессий.
32
Ближе к обеду силы быстрого реагирования были отведены: остались только оцепление и наблюдательные пункты. НП из бывших раздевалок КМК докладывал, что ночью снова прилетал диск и высадил новую партию курортников. Теперь их так писали без кавычек: для пришельцев Долина Смерти действительно была чем-то вроде курорта.
Попыток установить контакт пока не предпринималось. Тем не менее, к вечеру на городских базарчиках появились первые безделушки внеземного происхождения. Цены на них были действительно космическими: коммерсанты объясняли это расходами на солдат оцепления и компенсацией за здоровье, подорванное пребыванием в Долине Смерти. Инопланетных штучек всё же никто не покупал: дорого, да и не знали, что с ними делать. Кстати, коммерсанты явно преувеличивали средства, потраченные на добывание сувениров: никому они за них не платили, никакой опасности не подвергались, а просто вылавливали в нижнем течении из ручейков, протекающих через зону. И были это в переводе на наши функциональные эквиваленты пустые пачки из-под сигарет, пустые же консервные банки, использованные презервативы и тому подобное.
Один горожанин на пустыре все же побывал – это был, разумеется, вездесущий репортер "Новостей для народа" Клим Ляховецкий. Клим проник на пустырь особым, только ему известным способом и пытался интервьюировать курортников. Он приставал с вопросами к мужчинам, женщинам, старикам, даже детям – однако все они, как один, дружески улыбались, показывали рукой на рот, на уши и крутили головой, что значило: мы этим не занимаемся.
Наблюдатели из раздевалок КМК не сводили с пришельцев глаз. Однако смотрели они в основном на женщин, поэтому появление кур на пустыре так и осталось незамеченным.
33
Гриша Флинт по кличке Пензель, которого только страсть к сомнительным приключениям спасла от чудовищной расправы, был помимо всего ещё и будущим отцом. Его жена Натфиля дохаживала девятый месяц. И уж кому-кому, а ей вся эта нервотрёпка с подкидыванием и отрезанием голов улыбалась меньше всего. Тем более, что произошедшее в ресторане "Ермак Тимофеевич" не оставляло сомнений: убийцы на этом не остановятся, и следующей их жертвой будет Пензель. И это ещё куда ни шло – но могут ведь и до жены добраться. Что могло бы случиться тогда, Гриша предпочитал не думать. Поэтому, едва рассвело, Гриша пригнал во двор микроавтобус, оставшийся ему после трагической гибели банды Урмана, выпил, крякнул и начал паковать вещи.
– Ты уходишь? – испугалась Натфиля, вышед из спальни.
– Собирайся, уедем отсюда, – сказал Гриша, не глядя на неё.
– Гриш, ты с ума сошёл, мне же вот-вот рожать! – пролепетала Натфиля.
– Если бы я сошёл с ума, я позволил бы тебе рожать здесь. Ничего, родим где-нибудь в другом месте, – будущий отец попытался улыбнуться, но получилось это так грустно, что лучше бы он заплакал. И руки у него дрожали. Натфиля вздохнула и начала ему помогать.
К вечеру сборы были закончены. С последними лучами солнца чета Флинтов покинула город.
34
Мы этим не занимаемся, – думает Клим Ляховецкий, засыпая в кастрюлю мелко нарезанную картошку. Он готовит себе на ужин суровое холостяцкое блюдо под названием "Сойдет и так". Не вдаваясь в подробности, скажем, что в общих чертах это напоминает суп. Мы этим не занимаемся. "Что-то здесь не так", – думает Клим, засыпая в кастрюлю пригоршню соли вместо макарон. "Что-то здесь не так", – продолжает он думать, зачерпнув и не обнаружив в ложке макарон. Берёт щепоть вермишели и солит: пока варится, звонит своему другу профессору Шрайбикусу.
– Отто, привет, это Клим. Слушай, что бы это значило – они этим не занимаются?
– Если они не занимаются этим, – значит, они занимаются другим, – резонно замечает профессор Шрайбикус.
– То есть, если они не говорят и не слышат, значит…
– Значит, они глухонемые.
– Значит, они глухонемые, – ошарашенно повторяет Клим. Ну ведь это же ясно, как божий день: если человек показывает на рот и на ухо и при этом крутит головой, то он – глухонемой!
Но откуда, чёрт возьми, взялась эта фраза – "Мы этим не занимаемся? Ляховецкий рассказывает Шрайбикусу о своих приключениях на пустыре. Следует короткая пауза, после которой в трубке щёлкают пальцами:
– Телепатия.
– Ты думаешь? – растерянно спрашивает Клим.
– Да. Но не падай духом, репортёр: возьмёшь ты своё интервью. Считай, что тебе повезло; я знаю одного человека, который в совершенстве владеет искусством телепатии и может не только слышать чужие мысли, но и передавать свои.
– Кто это?! У тебя есть его координаты? Он сейчас в Киряйгороде?
– Да, и ближе, чем ты думаешь. Этот человек – я.
– Ты? – Клим недоверчиво хохотнул: он знал Шрайбикуса много лет, ещё со школьной скамьи, но ничего такого за ним не замечал.
– Не веришь? Сказать, о чём ты сейчас думаешь?
– О том, что ты пудришь мне мозги?
– Нет, Клим. Ты думаешь наконец-то поужинать, потому что сегодня ты не успел позавтракать и забыл пообедать. Но поужинать тебе, по крайней мере, в ближайшее время, не удастся.
– Это почему?
– Потому что, когда готовят супы, вермишель засыпают горстями, а соль – по вкусу, а не наоборот, – объяснил профессор.
35
К половине двенадцатого Натфиля задремала, и Гриша убавил скорость, чтобы меньше её беспокоить. Но минут через десять она застонала сквозь сон и проснулась.
– Кажется, начинается.
– Что? – не понял Гриша.
Натфиля кивнула на живот.
– Натфилёк, ты что?! Здесь на триста километров кругом – голая степь, потерпи до города!
– Н-нет, не могу, – она хватала воздух широко открытым ртом.
– Ну потерпи, милая, ну немножко! – Гриша, чуть не плача, выжимал из машины всё, на что она была способна. Наконец далеко впереди в кромешной тьме показался огонёк. – Ну вот, огонёк, там должны быть люди, – тараторил Гриша.
Огонёк горел в стороне от трассы – к нему пришлось добираться по заросшему бурьяном просёлку. Вскоре показалась большая тёмная изба – светилось в её окне. Изба была срублена сто, а то и двести лет назад – она так вошла в землю, что Грише пришлось наклониться к её окну.
Он постучал. Выглянула древняя, с ног до головы закутанная в чёрное, старуха. Слава Богу, старухи в этом смыслят, обрадовался Гриша и начал кричать ей, в чём дело. Старуха закивала и крикнула, чтобы вёл. Гриша помог Натфиле выбраться из машины и отвёл её в избу, которая состояла из одной большой комнаты и была освещена керосиновой лампой. Старуха заботливо уложила Натфилю на топчан, зажгла керогаз и поставила кипятить воду. Затем выпроводила Гришу за дверь.
Гриша пребывал в состоянии того странного возбуждения, когда происходящее вокруг плохо воспринимается и границы реальности легко исчезают, выпуская на волю монстров подсознания. Он ходил, курил, с кем-то разговаривал, потом залез в машину и включил радиоприёмник. Часы били полночь. Натфиля закричала с последним ударом. Казалось, она кричит целую вечность, хотя прошло всего две, от силы три минуты. Затем Натфиля затихла и раздался ещё один крик – хриплый, нечеловеческий вопль ужаса. Старуха, догадался Гриша и бросился к избе. Крик оборвался. Гриша распахнул дверь: Натфиля повернула к нему усталое счастливое лицо и смущённо улыбнулась. Старуха без сознания валялась у её ног. А между ногами Натфили, в крови, в плаценте, во всём том, что и должно было сопутствовать родам, лежала и таращила на Гришу расширенные ужасом глаза голова Ловергийна.
36
Поздней ночью Ирина Реверанец возвращалась домой. Ира еле переставляла ноги, одежда на ней была изодрана в клочья. Сегодняшняя ночь превратилась для неё в сплошной кошмар. Вечером, едва она заняла своё рабочее место у ресторана "Светлый путь", к ней на огромной скорости подкатила машина без номеров. Её затащили в машину и повезли куда-то за город. Здесь, в загородном домике, ей завязали глаза и связали руки за спиной. То что с ней делали потом, трудно назвать словами. Её как будто живую втолкнули в ад, на самое дно преисподней. Все её ощущения слились в невыносимую, дикую, пульсирующую боль. Её выворачивало, она теряла сознание – но каждый раз её приводили в сознание, чтобы снова терзать.
Ира и сама не знает, как ей удалось выжить после всего этого. И не только выжить – но и бежать. Смутно припоминает ветви, которые хлестали по лицу, вспаханное поле. Овраг, в который провалилась, когда кончилась пашня. Потом – снова какие-то заросли, потом – колыщущиеся вдали огни города, который своими очертаниями напоминал огромный светящийся диск – точь-в-точь как тот, который показывали в городских теленовостях.
