Владислав Задорожный - Защита от дурака
— Отец, что это за фотографии? Я нашел у тебя в столе под бумагами.
Мать взглянула и отпрянула. Отец стал прозрачно-серым.
— Ты!.. Как ты смел без спросу!
— Мы должны следить друг за другом. Ведь я не против, когда ты не спускаешь глаз с меня.
— Голые агломератки! — возмущается мать. — О галактика!
— Чего особенного… Это… Это мы конфисковали у безнравственных агломератов… Я ведь в комиссии по нравственности… Бажан, я подыскал тебе отличную квартиру неподалеку от Оплота.
— Но я хотел бы жить с вами.
— Мы тоже… Однако… однако это утомительно. Тебе будет лучше, спокойнее одному.
— Слушайте, а когда Пим был маленький, вы его подозревали?
— Нет, — поспешно мать, — он был такой смышленный, развитой, резвый мальчик. Вы бы помирились… Право, помиритесь!
— С этим вонючим нонфуистом!?
— Конечно, гадко, что он нонфуист, — говорит отец. — Его убеждения не делают ему чести… Однако он твой брат.
— Он глава нонфуистской организации. Подлец!.. Я не перееду, пока не выясню, нет ли в нашей семье Его.
— Защита настоятельно рекомендует отделять взрослых детей от родителей.
Я долго молчу.
— Ну, если Защита так рекомендует… тогда конечно.
* * *Новая квартира. Один. Прихожу с работы и думаю. Столько событий. Надо понять. А непонятно. Смотрю ласкатель, привыкаю к новой жизни. Квартира, как у всех холостяков. Один домашний робот. Убирает, стирает, готовит есть. Ленивый. Замечаю, подсматривает за мной. Что ж, Защита предписывает.
— Агломерат! О, Агломерат! Ты помнишь, что ты скоро перестанешь быть! Что ты успел сделать?..
Привык, уже не подскакиваю. Вот именно: что я успел? Уже полторы пробы в Агло. А Дурака еще не поймал. Работа какая-то странная. С родителями как-то странно. Сижу, прикидываю, как бы лучше с Ним покончить.
Однажды поднимаюсь по лестнице — рядом в квартиру заходит агломер. Приятный парень, глаза добрые.
Через пять долек времени пошел я вниз за продуктами. Опять тот же парень в квартиру заходит. Возвращаюсь с продуктами — снова тот же парень в квартиру ту же заходит.
— Добрый день, — говорю, — почему вы третий раз в свою квартиру заходите?
— Я только что пришел, — смеется. — А то были, наверно, мои братья. Мы близнецы. Заходите в гости.
Зашел. И впрямь — три, и один — на одного. Ух! Учудила их мать.
Зовут Бачи, Начи и Рачи. Подружился с ними. Понимаю, в Агло друзей нет — пока Его не поймаем, любой может Им оказаться, так что дружить опасно. Поэтому дружба сводится к более частому общению. Разумеется, проверяешь друзей тестами, время от времени. Я, например, взял несколько книг о тестами на складе.
Ночью как-то ко мне один — Бачи.
— Бажан, извини, что разбудил. Можно посидеть с тобой? Мне страшно. Братья меня не понимают.
— Официальная ночь, всем положено спать.
— Пойми, не до сна… У тебя лучин нет?
— Не держу. Ночью предписано спать. Поэтому отключают всю электроэнергию в домах.
— А поесть у тебя найдется? Ох, ничего не видно.
— Предписано есть три раза в попытку.
— Экий ты правоверный…
И все-таки сидит. Темнотища. В голове молнией: вдруг Он?
— Чего ты боишься — Его? — спрашиваю, а сам думаю, быть. — А может, ты к Нему пришел жаловаться?
— Не шути так. Его я боюсь, верно. Но не это мешает спать. Мне страшно перестать быть.
— Ты болен? Ложись в больницу — заменят любой орган, через неделю забудешь о болячке. Раньше восьмидесяти никто не перестает быть.
— Кроме тех, кто прошел Г/А, — уточняет Бачи. Комбинезон чуть фосфоресцирует. Как-то Бачи скукожился. Жалко даже. — Я боюсь перестать быть. Пусть даже в восемьдесят ступеней.
— И часто думаешь об этом?
— Всегда. Стоит мне представить, что я — со всеми моими! чувствами, взглядами, мнениями, воспоминаниями, что я — гармоничное красивое тело, — что вдруг перестану… не будет кожи, лица, глаз, мыслей, желаний… Нет, кошмар! А другие говорят мне, что это банально, что этот страх временами бывает у всех. Как же они могут жить, хоть раз, хоть раз испытав этот страх — как они могут забыть?
— Разве можно жить, думая об этом? Тогда ничего не будет, кроме страха.
— Надо жить, помня об этом. Иначе превратишься в тварь, в животное, которое не знает о своем конце и не делает никаких выводов из своей тленности… Я стараюсь жить так, чтобы использовать каждую дольку, отпущенную мне. Но — не всегда получается. Иногда одолевает страх…
Мы еще долго разговаривали. До чего они, братья, похожи друг на друга.
— А ты ненаблюдателен, — говорит мне на это Бачи. — Ну, спокойной ночи. А лучины ты заведи — пропадешь без них. Бессоница, брат, штука опасная. Тупым зарежешься.
Как-то другой раз Начи в дверь. Я уже пообтерся в Агло, легкомыслия поутратил. Долго разглядывал в глазок, прежде чем открыть тяжеленную дверь. На площадке вялый свет. Раньше я был наивнее.
— Извини, Бажан, мне не спится.
Мы сели на кухне, разогрели такву. Я понял, что трудно спать ночью, есть три раза в день. В конце концов, это — не самое главное. Это не мешает главному… Нет, я чушь порю. В последний раз делаю себе такие послабления — ими я предаю Защиту.
— Ты тоже боишься перестать быть? — спрашиваю.
— Я не так глуп, как Бачи. Дрожит от страха перестать быть. А мы — вечны. Наше тело отпадает, но мы продолжаемся.
Странные близнецы. Думают о ненужном. Дурака надо ловить. Один Рачи из них нормальный. Я его встретил вечером:
— А ты, Рачи, за вечность или за ужас?
— Гвоздь в галактику! Мне некогда философствовать. Вот статью надо в редакцию срочно, а половины не готово. Жить надо сегодняшней попыткой.
И живут близнецы нелепо. Квартира в шесть комнат, их трое, а они ютятся в одной самой маленькой комнатке — душной, с битой лампой. И спорят, спорят — до хрипоты. И никогда не приходят к согласию.
— Я перестану быть, — кричит Бачи. — Что-то надо немедленно предпринимать! Надо не зря прожить жизнь!
— Спокойно, — осаживает Начи. — Жить надо интересно и насыщенно, потому что впереди — вечность и, если жить банально, нелепо, станет скучно.
— Заткнитесь, кретины, — орет Рачи. — Не надо думать о таких серьезных вещах. Нужно делать текущие дела, а там — там, как придется. Может, перестанем быть. Может, не перестанем.
С ними забавно. Но и страшно почему-то.
* * *Идем вместе с наставником после работы. Он: славно поработали, теперь надо расслабиться. Достает из кармана капсулу, роняет на ладонь пару таблеток. Одну мне — глотай. Что это? Глотнул — и вдруг вещи вокруг задрожали.
Я тону! Так вещи видятся только под водой, — закрыв глаза. Наставник смеется: «Хорош дурман?» Дурман? Значит, я не утону? «Дурень, это самое оно, чтобы забыть о Нем и обо всем на свете. Только надо проглотить таблеток побольше.»
Я взял еще один серенький кружок. Растяпа — выронил. Пойдемка грубо: осторожно, не даровая! Их привозят из тридевятой галактики — за них отдаешь космонавтам по десятку афоризмов. За капсулу. Он стал пояснять, что такое афоризм. Голос прыгает. Невнятно.
Вдруг — из-за угла лиловый. «Ага!» Подскочил к Пойдемке — бац! Тот опрокинулся. Я побежал — что это, как это?. . . . одичалый. . . . заимообразно. . . . эволюция?. . . . элоквенция. . . . нет, я не утону. . . . я вынырнул, где?. . . . Я был здесь и набирал продукты на вечер. Продуктовые склады на всех первых этажах. Набрал, корзинкой к лестнице, внезапно:
— десяток агломератов вниз, сбивают меня
— внизу мечутся другие
— шум, крики
— из склада выбегают, бросают на ходу корзинки
— на меня валится агломератка.
Вскакиваю, помогаю агломератке — молодая цацка! — комбинезон необычный, весь светится — почти прозрачный! Она запыхалась:
— Бежим! Облава! Или у тебя квадрат?
Какая облава? Какой квадрат?
— Ты что, из Аграрки? Быстро за мной!
На улице. За символами деревьев. Десятки шиман лиловых. Сотни агломератов в разные стороны. Цепи вооруженных лиловых. Бежать нельзя — ведь это свои, лиловые. Я ни в чем не виноват. Агломератка тянет за собой. Мчимся, не разбирая дороги.
Все в глубь и в глубь квартала. Что это? Галактика!
Какие-то странные, покосившиеся, грязные, невысокие дома — с окнами! Стекла битые. Дряхлость. Мусор кругом. Агломератка валит меня. Лежим за зловонной свалкой. Шум облавы — далекий гомон.
— Что это за район? — в ужасе.
— Ха, аграрий! В каждом квартале, подальше от глаз, остались старые строения. Их заселили агломераты, которым — надоело быть на виду. Ну там роботы домашние, официальная ночь, копеечная экономия электричества и газа, круглосуточные передачи ласкателя слуха и зрения — одурманивающие. Охвостье — так зовут нас. А мы гордимся. Защита не имеет права творить насилие, поэтому старые кварталы не трогают. Лиловые сюда редко забредают. Защита надеется, что мы перевоспитаемся. Шиш. Нас становится все больше.
