Марина Дяченко - Мир наизнанку
Пол в гараже был земляной, влажный, с отпечатками рифленых ботинок. Лиза осторожно потопала ногой… Звука не было — будто в вату стучишь.
Ее взгляд снова остановился на лопате. До половины черная, до половины серебристо-стальная, остро отточенная лопата, бережно вычищенная, и даже отмытая, и заново заточенная. Чистая лопата, но не новая. Штыковая лопата, заступ. Штык.
Лиза плотнее закрыла дверь. Лучом фонарика нашла рубильник, щелкнула, включая свет. Освещенный лампочкой под потолком, гараж стал зрительно меньше, в углу заполошно метнулась мышь. Лизе плевать было на мышей и даже на крыс; она еще раз перевела дыхание. Чего бояться? Она не вор. Да и нечего тут воровать. Кто поверит, что тридцатилетняя дама-искусствовед явилась ночью в гараж, чтобы стащить пассатижи?
Она прошла вдоль гаража — шесть метров двадцать пять сантиметров — и взяла лопату в руки.
Проснулись мухи и закружились вокруг лампы. Толстые, массивные бомбовозы-мухи. Их гудение было под стать реву моторов.
Лиза провела языком по пересохшим губам. Несильно размахнулась и вонзила лопату в пол. И чуть не заорала: лопата сразу же ушла почти до половины, очень мягко, легко, будто в кашу.
— Вы как хотите, а я статистом быть не собираюсь, — прошептала она неизвестно кому и осторожно откинула в сторону горку рыхлой земли.
Лопата звякнула о бетон. Потом стукнула о дерево. Закусив губу, Лиза откинула землю от люка для ремонтных работ, который был заложен досками.
Поддев одну из досок краем лопаты, она открыла окошко в «подземную часть» гаража. Там было темно, сыро, и оттуда с воем вылетела еще одна муха.
Лиза стиснула зубы. Сжала фонарик в руке, осторожно опустилась на четвереньки и посветила фонариком вниз.
Прямо на нее смотрели широко открытые мертвые глаза девушки Светы, и прежде тощей, а теперь совсем ссохшейся.
Лиза завизжала и выронила фонарик. Он упал вниз, в яму, прямо на живот Свете, и в его луче сделалось видно, что грудь у Светы вскрыта от шеи до пупка и недостает как минимум сердца. Лиза, мокрая как мышь, метнулась к двери гаража и чуть не сбила с ног стоящего в проеме Пашку.
— Потише, — сказал он глуховато.
Лиза часто задышала ртом.
— Так и знал, что ты придешь, — сказал племянник с явным удовольствием. — Не удержишься. Ключик тебе показал… Любопытная ты слишком, Лизхен.
— А ты убийца, — сказала она неожиданно для себя; она никогда бы не подумала прежде, что в такой ситуации решится заговорить, да еще и голос прозвучит вполне внятно. — Ты убийца, Пашенька. Мотор тебя выдал!
— Я знаю, — племянник говорил неторопливо и мягко, — я слышал. Мотор, да. Я сделал из Светкиного сердца мотор.
— Ты сумасшедший, — Лизу передернуло.
— Да! Матушка считает меня сопляком… «Я приняла решение их расписать», надо же! Из ее головы я сделаю процессор.
Лиза попятилась от него, помня, что сзади яма, судорожно нащупывая ногой землю.
— Прыгай, — Пашка улыбнулся.
— Пошел на хрен!
— Прыгай, — Пашка вытащил из-за спины устройство, похожее на лейку с оптическим прицелом. — Прыгай к Светке, жди, скоро вас там будет мно-ого…
Лиза оступилась и чуть не упала. Пашка поднял устройство на уровень груди, нажал кнопку, из черного сопла с шипением вырвалась струя пламени.
— Прыгай, а то ведь поджарю и все равно сброшу…
— Помогите! — крик вышел очень тихий, глухой. — Помогите!
Пашка шагнул вперед, держа перед собой паяльную лампу. Лиза отступила, спасаясь от жара, одной ногой угодила в дыру и грохнулась на колени у самого края ямы. Разъехались доски, закрывавшие ремонтный люк, посыпалась вниз земля; там, на груди мертвой Светы, ярко горел фонарик.
Пашка радостно засмеялся.
— Пры-ы…
Он хрюкнул и замер, выронив адскую машинку. Глаза его повернулись в глазницах, будто желая заглянуть внутрь головы. Из груди на секунду вынырнуло узкое лезвие и тут же спряталось, как жало.
Неведомая сила рванула Пашку назад, потом швырнула вперед. Племянник упал, головой ударив Лизу по колену; за его спиной стоял Горохов со шпагой в руках. — Жанр, — сказал он сквозь зубы. — Вставайте.
Лиза разрыдалась.
— Поздно реветь! — Горохов блеснул белыми зубами. — Вы преуспели, вы на полпути к успеху. Не раскисайте!
Лиза еще раз посмотрела вниз, на Свету:
— Это… вот так? Вот так происходит?
— Может быть и хуже. Это пока у нас триллер, а в триллере, как правило, приходит помощь в самый торжественный момент… Но вы не главный герой, вот в чем беда. Как и Света. Света была второстепенным героем…
— Бедная девочка, за что ее убили?!
— Да вставайте же, не торчать же тут всю ночь… Что с ногой?
Лиза ощупала лодыжку.
— Не знаю… Ничего… Болит…
Она с превеликим трудом поднялась на ноги и убедилась, что может идти, во всяком случае пройдет несколько шагов до дороги. При мысли о том, что придется возвращаться домой и говорить с Аленой, начиналась тошнота.
— Одно меня очень беспокоит, — признался Горохов, протирая чистой тряпкой острие своей шпаги.
— Только одно?!
— Да… Моторы, сделанные из сердец, и процессоры из голов.
— Он был маньяк сумасшедший! — Лиза с ужасом покосилась на Пашкин труп. — Мало ли что он мог сказать в бреду…
— Да. В лучшем случае. В худшем — у нас мистический триллер с большой буквы М… Или…
Взгляд его остановился. Он смотрел куда-то Лизе за плечо. Задержав дыхание, она обернулась.
За край ямы, зияющей теперь посреди гаража, ухватилась девичья рука. Потом вторая. Показалось лицо с прилипшими ко лбу и щекам волосами. В зубах девушка держала Лизин фонарик.
— Зомби-муви, — с нервным смешком сказал Горохов. — Все, поле пошло в разнос. Ненавижу.
Мертвая девушка Света выплюнула фонарик.
— Где мое сердце? — спросила очень тонко и жалобно. — Где мое бедное сердечко?
Лиза кинулась к Горохову, начисто позабыв, что тот барин и кот. Горохов схватил ее в охапку и вылетел из гаража, чуть не снеся дверь, которая, к счастью, открывалась наружу.
У дороги стоял Пашкин мотоцикл, с ключа свисал, красиво поблескивая, брелок в виде голой женщины. Горохов стряхнул Лизу в седло, спрятал свою шпагу в трость модели «Доктор Хаус» и вскочил сам, сунув трость под мышку. Взревел мотор, и в звуках его почти сразу прорезался низкий женский голос: «А-ай… сердце… мое…»
В дверях гаража показалась девушка Света. Лиза зажмурилась, вцепилась в Горохова, спрятав лицо у него на спине. Мотоцикл понесся, подпрыгивая, выхватывая фарами горы битого кирпича, увязшие в бетоне конструкции, закрытый магазин «Продукты», покосившийся дорожный знак, и Лиза продолжала их видеть, хотя глаза у нее были зажмурены. Наконец мотоцикл вырвался на трассу и понесся ровно, с низким гудением, и голос в звуке мотора, ставший совсем тоненьким, жалобно умолял: «Отдай мое сердечко! Отдай мое сердечко!»
Горохов сбросил скорость, свернул куда-то в лес и заглушил мотор. В свете мотоциклетных фар обозначилась машина — большая, тусклая и черная, как загорелый бегемот.
— Пересаживаемся, — сказал Горохов. — Пусть забирает свое сердце.
Лиза, шатаясь, но все-таки двигаясь без посторонней помощи, добралась до машины и упала на просторное сиденье «БМВ».
— Пока все идет по плану, — сообщил Горохов, выруливая на дорогу.
— Где она сейчас?
— Кто? «Отдай мое сердце»?
Лиза дернулась:
— Не надо!
— А что такого? Вы привыкайте, привыкайте и молитесь, чтобы тем все и закончилось. Жанр у вас неприятный, но зато простой и предсказуемый…
Машина гнала по шоссе, как гепард по ночной пустыне. За окном мелькала и вмазывалась привычная, почти умиротворенная картина пригорода, но Лиза не позволяла себя обмануть: это был уже другой мир, не подробно-бытовой, но жанровый. Бледнело небо, приближался рассвет.
— Как вы себя чувствуете, Елизавета? — вкрадчиво спросил Горохов.
Она посмотрела на свои ободранные, грязные, трясущиеся ладони.
— Прекрасно, — призналась прежде всего сама себе. — Мне как-то… как-то очень ярко перед глазами, очень четко, и хочется дышать глубоко… хочется жить…
— Да. Это вкус жизни. Завидуйте мне — я все время так живу. Я каждую секунду помню, что я живой и управляю своим будущим, что мог быть кошачьим прахом, а стал — мужчиной, почти миллионером, хозяином вот этой прекрасной машины.
— Денис, — сказал Лиза. — Вы мне жизнь спасли. Два раза.
— Не за что.
— Как вы узнали? Как вы оказались в гараже? Как вы вообще… — она запнулась.
— Видите ли, Елизавета, — Горохов снова перешел на вальяжный тон, — у меня почти нет принципов. Я человек свободный, не скованный комплексами, жизнелюб… Но пожелания Хозяина я всегда выполняю так хорошо, как только смогу.
— Вы ему служите?
— Пф! Я никому не служу. Я выполняю его пожелания, потому что мне так хочется. Я рад, что могу ему помочь.
