Питер Уоттс - Бетагемот
Ей больно от этого незаслуженного отпущения грехов. В нем чудится нечто отталкивающее. Но ей не хватает духа поправить подружку. Она выдавливает из себя лишь бледную неуверенную поправку.
— Они не нарочно, детка. — Кларк грустно хмыкает — звук выходит, как от трения наждачной бумаги. — Никто-никто тогда не делал ничего нарочно, просто все так сложилось.
Океан вокруг нее стонет.
Этот звук — нечто среднее между призывом горбатого кита и предсмертным криком гигантского корабельного корпуса, лопающегося под напором воды. Он наполняет океан и частично проникает в переговорное устройство. Аликс недовольно морщится.
— Терпеть не могу этого звука.
Кларк пожимает плечами, в душе радуясь, что разговор прервался:
— Ну, у вас, корпов, свои средства связи, у нас свои.
— Я не о том. Я про эти гаплоидные звенелки. Говорю тебе, Лени, он просто ужасный тип. Нельзя доверять тому, кто способен издавать такие звуки.
— Твоя мама ему вполне доверяет. И я тоже. Мне пора.
— Он убивает людей, Лени. И я не только про папу говорю. Он многих убил. — Тихое фырканье. — Об этом мама тоже никогда не говорит.
Кларк подплывает к иллюминатору, прощально распластывает ладонь по освещенному плексигласу.
— Он дилетант, — говорит она и шевелит ластами, отплывая в темноту. Голос вопит из рваной пасти в морском дне, из древнего базальтового тоннеля, набитого механизмами. В юности эта пасть извергала непрерывный раскаленный поток воды и минералов — теперь лишь изредка рыгает. Мягкие выдохи покачивают механизмы в глотке, раскручивают лопасти, свистят в трубы, заставляют металлические обломки биться о каменные. Голос настойчивый, но ненадежный, поэтому Лабин, когда устанавливал колокола, предусмотрел способ запускать их вручную. Он раздобыл резервуар от негодного опреснителя и добавил к нему тепловой насос из той части «Атлантиды», которая не пережила восстания корпов. Открой клапан, и горячая вода хлынет в отверстие, проколотое в гортани гейзера. И машинка Лабина, терзаемая кипящим потоком, завопит во всю глотку.
Призывный звон похож на скрежет ржавых жерновов. Он настигает плавающих, беседующих и спящих рифте - ров в черном, как тепловая смерть, океане. Отдается в самодельных пузырях, разбросанных по склону — в металлических трущобах, освещенных до того тускло, что даже в линзах они кажутся серыми тенями. Звук бьет в блестящую биосталь «Атлантиды», и девятьсот ее заключенных немного повышают голос или увеличивают громкость или нервно мычат себе под нос — лишь бы его не замечать.
Часть рифтеров — те, что не спали, оказались поблизости и еще остались людьми — собирается на звук колокола. Зрелище почти шекспировское: круг левитирующих ведьм на проклятой темной пустоши: глаза горят холодным светом, тела не столько освещены, сколько обозначены голубыми угольками механизмов на дне.
Все они согнуты, но не сломлены. Все ненадежно балансируют в серой зоне между адаптацией и дисфункцией, порог стресса у них за годы страданий поднялся так высоко, что хроническая опасность стала просто свойством среды, не стоящим упоминания. Их отбирали для работы в таких условиях, но их создатели вовсе не ожидали, что им будет здесь хорошо. Так или иначе, они здесь, вместе со всеми знаками отличия: Джелейн Чен с ее розовыми пальцами без ногтей, саламандрой воспрянувшая после перенесенных в детстве ампутаций. Дмитрий Александр, священник-наживка из той постыдной закатной эпохи, когда папа еще не бежал в изгнание. Кевин Уолш, необъяснимо возбуждающийся при виде кроссовок. Собрание декоративных уродцев, не способных выносить телесный контакт, психи, уродовавшие себя, поедатели стекла. Все раны и дефекты надежно укрыты подводной кожей, все патологии скрыты за единообразием шифров.
И они тоже обязаны даром речи несовершенному механизму.
Кларк призывает собрание к порядку вопросом:
— Джулия здесь?
— Она присматривает за Джином, — жужжит сверху Нолан. — Я ей все передам.
— Как он?
— Стабилен. Все еще без сознания. На мой взгляд, слишком долго.
— Его за двадцать кэмэ волокли с кишками наружу — чудо, что еще жив, — вклинивается Йегер.
— Да, — соглашается Нолан, — или Седжер специально держит его под наркозом. Джулия сказала...
Кларк перебивает:
— Нам разве не поступает телеметрия с той линии?
— Уже нет.
— Что вообще Джин делает на территории корпов? — удивляется Чен. — Ему там жутко не нравится, а у нас есть свой лазарет.
— Он под карантином, — объясняет Нолан. — Седжер подозревает Бетагемот.
При этих словах тени шевелятся. Очевидно, не все собравшиеся в курсе последних событий.
— Зараза. — Чарли Гарсиа отплывает в полумрак. — Разве такое возможно? Я думал...
— Ничего пока не известно наверняка, — жужжит Кларк.
— Наверняка? — Один из силуэтов пересекает круг теней, затмевая сапфировые огоньки на дне. Кларк узнает Дейла Кризи: она не видела его несколько дней и решила уже, что он отуземился.
— То есть вероятность существует, — продолжает Дейл. — Черт, это же Бетагемот...
Кларк предпочитает срезать его на взлете:
— Что — Бетагемот?
Стайка бледных глаз обращается в их сторону.
— Ты не забыл, что у нас иммунитет? — напоминает ему Кларк. — Тут разве кто-то не прошел обработку?
Колокола Лабина тихо стонут. Остальные молчат.
— Так какое нам дело? — спрашивает Кларк.
— А такое, что обработка всего лишь помешает Бетагемоту превратить наши внутренности в кашу. Но не помешает превратить маленьких безобидных рыбок в мерзких охреневших чудовищ, которые жрут все, что шевелится.
— На Джина напали в двадцати километрах отсюда.
— Лени, мы же туда переезжаем. Он окажется прямо у нас на задворках.
— Какое еще «туда»? Кто сказал, что он и сюда уже не добрался? — встревает Александр.
— Здесь у нас никто не пострадал, — говорит Кризи.
— Мы потеряли несколько туземцев.
— Туземцы... — Кризи пренебрежительно шевелит рукой. — Это ничего не значит.
— Может, не стоит пока спать снаружи.
— Вот это на фиг. В вонючих пузырях...
— Отлично, пусть тебя сожрут.
— Лени? — Снова Чен. — Ты уже имела дело с морскими чудовищами.
— Того, что добралось до Джина, я не видела, — отзывается Кларк, — но рыбы на Чэннере были... хлипкими. Большими и мерзкими, но зубы у них иногда ломались от первого же укуса. Каких-то микроэлементов им не хватало, что ли. Иногда их можно было разорвать пополам голыми руками.
— Эта Джина чуть не разорвала, — произносит голос, который Кларк не удается опознать.
— Я сказала — иногда, — подчеркивает она. — Но... да, они могут быть опасны.
— Опасны, мать-перемать, — металлически рычит Кризи. — Ну а с Джином такой номер мог пройти?
— Да, — говорит Кен Лабин.
Он перемещается в центр. Световой конус падает со лба к нему на руки. Он, как нищий, выставляет ладонь, пальцы чуть сгибаются, придерживая продолговатый предмет.
— Твою мать, — жужжит, вдруг сникнув, Кризи.
— Это откуда? — спрашивает Чен.
— Седжер вытащила это из Эриксона, прежде чем его заклеить, — отвечает Лабин.
— Я бы его хлипким не назвал.
— Но он и впрямь непрочен, — возражает Лабин. — Это кусок, отломившийся при укусе. Застрял между ребрами.
— Ты хочешь сказать, это только кончик? — удивляется Гарсиа.
— Точь-в-точь долбанный стилет, — тихо жужжит Нолан. Маска Чен втискивается между Кларк и Лаби- ном.
— То есть вы на Чэннере спали снаружи с этими засранцами?
— Бывало, — пожимает плечами Кларк. — Если, конечно, это те же самые...
— И они не пытались вас съесть?
— Они идут на свет. Если не включать фонари, то тебя, в общем, оставляют в покое.
— Ну и фиг с ними, — вставляет Кризи. — Значит, никаких проблем.
Луч от фонаря Лабина обводит собравшихся и останавливается на Чен.
— Когда Джина атаковали, вы занимались телеметрией?
Чен кивает.
— Только загрузить так и не успели.
— Значит, придется еще кому-то туда смотаться. И, поскольку мы с Лени уже имели дело с такими вещами...
Луч бьет Кларк прямо в лицо. Мир сжимается до маленького яркого солнца, плавающего в черной пустоте.
Кларк заслоняется ладонью.
— Убери, а?
Темнота возвращается. Смутно проступают серые очертания остального мира.
«Можно было бы просто уплыть, — рассуждает она, выжидая, пока линзы приспособятся к новому освещению. — Никто бы и не заметил». Впрочем, она понимает, что это чушь. Если Кен Лабин выбрал ее из толпы, так просто не отделаешься. Кроме того, он прав. Только они двое уже прошли по этой дороге. По крайней мере, только они выжили.
«Спасибо тебе большое, Кен!»
— Ладно, — наконец говорит она.
