Нил Шустерман - Обделённые душой
— Диди? — спрашивает он, глядя на ребёнка.
Девочка смотрит на него без малейшего намёка на узнавание, зато на лице держащей её женщины при виде Коннора вспыхивают одновременно и удовольствие, и растерянность.
— Я сменила ей имя на Дирдри, — сообщает она.
— А я по-прежнему зову её Диди, — говорит Риса. — Помнишь Ханну, Коннор?
По-видимому, Риса понимает, что он забыл имя женщины, и желает уберечь его от неловкости.
Когда Ханна взглядывает на Кэма, лицо её белеет. Кэм не может удержаться:
— Сласти или напасти! — выпаливает он, хотя до Хэллоуина ещё несколько месяцев.
Ханна опускает Дирдри на пол и велит ей идти играть в гостиную. Девочка с радостью убегает; ши-тцу, не переставая тявкать, семенит за ней и становится на страже у порожка, отделяющего кухню от столовой.
— Вечно ты поднесёшь какой-нибудь сюрприз, Соня, — произносит Ханна, не сводя глаз с Кэма. Затем приглашает всех в дом, чтобы не вызвать любопытства соседей. Кэм находит, что в помещении жарковато, но, может, это по контрасту с прохладной, облачной погодой снаружи.
— Днём я помогаю Соне, — объясняет Риса, — а ночую у Ханны — вот уже несколько недель.
Теперь, когда они скрыты от посторонних глаз, она знакомит Ханну с остальными гостями, приберегая Кэма под конец. Его она смущённо представляет как «единственного и неповторимого Камю Компри».
— Вы из ДПР? — спрашивает Кэм, пожимая Ханне руку.
Она смотрит на него с той же подозрительностью, что и все люди. В смысле, те, кого не околдовывает его звёздный статус.
— Нет, я никогда не состояла в ДПР. Я просто неравнодушный человек, вот и всё. — Ханна оборачивается к Соне. — Надо потолковать. Наедине.
Уводя Соню в другую комнату, она оглядывается на пороге:
— Риса, присмотри за Дирдри. А вы, — обращается она к остальным, — чувствуйте себя как дома. — И тут же добавляет: — Но не забывайте, что вы в гостях.
Риса на правах временной хозяйки провожает своих спутников в гостиную, пол в которой усеян яркими игрушками. Дирдри не обращает на посетителей никакого внимания, занятая захватывающим делом: бросает собачке пластмассовые кирпичики «лего», которые та, больше не заинтересованная в защите территории, приносит ей обратно.
В комнате множество разных часов. Должно быть, Ханна коллекционирует их. На всех различное время, поскольку все они стоят. Вернее, почти все. Одни часы тикают, но Кэм не может определить, какие именно. Надо же, думает он, всё в доме человека, сочувствующего беглым расплётам, говорит о первостепенной важности времени, и при этом все часы здесь в полном разладе друг с другом.
Риса задёргивает занавески; все рассаживаются и ждут, чем кончится беседа Сони и Ханны, по-видимому, решающих, что делать со свалившейся на голову компанией.
— Ну, — говорит Риса с абсолютно не характерной для неё неловкостью, — вот такие дела...
— Как сажа бела, — отзывается Кэм, не совсем отдавая себе отчёт, почему он это сказал и что это, собственно, значит. И в то же время он чувствует, что это правда. Он видит, что его с Коннором совместное присутствие по-прежнему не укладывается у Рисы в голове. Она даже не задаёт им никаких вопросов, из чего следует явственный вывод: она ничего не хочет знать.
Они сидят порознь на софе и двух креслах напротив, пытаясь преодолеть растерянность. Только Грейс, похоже, не ощущает неудобства. Она единственная из всех не сидит, а бродит по гостиной, рассматривает фотографии и безделушки и время от времени запускает руку в вазу с леденцами, стоящую на верхней полке, где Дирдри не может её достать.
Как бы Кэму хотелось быть таким непосредственным! Но даже те его части, что происходят от десятин, не настолько наивны, чтобы вести себя раскованно в этой уютной комнате. Фрагменты их памяти содержат по большей части осознание собственного превосходства; поэтому всё, что ему удаётся выжать из них — это отчуждённость. Не годится. Так он симпатий Рисы не завоюет.
— Ханна — учительница, которая спасла нас с Коннором от юнокопов ещё в самом начале, — объясняет Риса.
— О, — отзывается Кэм, не зная толком, что сказать. — Спасибо за информацию.
Все её объяснения лишь подчёркивают, что у Рисы с Коннором за плечами общая история. Лучше бы она вообще ничего не объясняла!
Грейс, не принимающая участия в общей беседе, выкладывает свою сладкую добычу ровным рядком на кофейном столике. Кэм бросает взгляд на вазу с леденцами, и это зрелище рождает в нём абсурдное ощущение разлада. Он называет это чувство «боязнью выбора».
— Что одному здорово, то другому яд, — бормочет он, тут же соображает, что сказал это недостаточно тихо, и пускается в разъяснения: — Члены моего внутреннего сообщества вечно не могут договориться о вещах вроде этих конфет. Одни любят «зелёное яблоко», другие «виноград», третьи «персик», которые сейчас вообще не выпускают, а кое у кого сама концепция ассорти вызывает тошноту. — Кэм вздыхает, пытаясь прогнать свою бессмысленную «боязнь выбора». — Всяческие смеси — проклятие моего существования.
Коннор смотрит на него пустым взглядом зомби, очевидно, хорошо натренированным.
— Распинаешься, как будто кому-то есть дело до твоих проблем.
Риса снова улыбается Кэму той же неопределённой улыбкой.
— Разве может быть людям интересно, что происходит у тебя в мозгах, Кэм, когда они не могут разобраться в своих собственных?
Эту реплику можно понять как завуалированный выпад в сторону Коннора, но тут девушка ласково гладит Коннора по руке, превращая упрёк в игривую подначку.
— Может, ты выберешь для меня конфетку? — спрашивает Кэм, тоже пытаясь подпустить в свой тон игривости, но Риса уклоняется:
— Роберта приложила столько усилий, чтобы наделить тебя великолепными зубами, а ты вот так запросто хочешь их испортить?
— Я выбрала свои любимые, но это неважно, — объявляет Грейс. Она указывает на аккуратный, ровный ряд леденцов и кладёт конец спору: — Я всегда ем их в алфавитном порядке.
Кэм решает прислушаться к голосу того из членов своего внутреннего сообщества, который не любит леденцов, и не прикасается к сластям.
— Как там поживают твои друзья из «Граждан за прогресс»? — осторожно спрашивает Риса.
— Они мне не больше друзья, чем тебе, — отвечает Кэм. Ему хочется сказать Рисе, что он против них, что хочет помочь ей, но Коннор перехватывает инициативу.
— Камю представил мне кое-какую информацию, которую можно использовать против них.
Кэм раскаивается, что вообще поделился этими сведениями с Коннором. Если бы он знал, что встретит здесь, в Акроне, Рису, то сохранил бы их для неё. Чёрт бы побрал этого Коннора!
— Ты ещё не всё видел, — говорит он Коннору. А потом Рисе: — Мы с тобой поговорим позже.
Коннор ёрзает в кресле и переводит своё внимание на фотографии на стенах.
— Я так думаю, что Ханна разведена или недавно овдовела — на некоторых снимках, в том числе вместе с Дирдри, с ней рядом мужчина. Но обручального кольца у неё нет.
— Она вдова, — говорит Грейс, любуясь ровным рядом своих леденцов. — Фоток бывших мужей не хранят.
Коннор пожимает плечами.
— Во всяком случае, она растит Дирдри как свою собственную дочь.
— Так и есть, — признаёт Риса. — Мы правильно поступили, оставив девочку у Ханны. Правда, у нас особенного выбора-то не было.
От такого поворота в их разговоре Кэму становится не по себе.
— А собственно, чей это ребёнок?
Коннор высокомерно усмехается и обнимает одной рукой Рису за плечи.
— Наш. Не знал?
Кэм верит, потому что ему известно: у Рисы много тайн. К счастью, его отчаяние длится недолго — в один миг девушка ловко выскальзывает из-под руки Коннора.
— Мы нашли Диди на чужом пороге, куда её подкинули, — произносит она. — Некоторое время мы заботились о ней, а потом Ханна предложила забрать её — как раз перед тем, как нас перевезли в следующее убежище.
— И как тебе опыт материнства — понравился? — осведомляется Кэм. Его облегчение так велико, что он позволяет себе немного развлечься с этой мыслью.
— Да, — говорит Риса, — но я не тороплюсь его повторить. — Она встаёт и отходит от обоих парней. — Пойду-ка наведаюсь в холодильник. Вы, должно быть, не против закусить?
В её отсутствие поведение Коннора резко меняется. Он мрачнеет, словно грозовая туча.
— Не смей на неё пялиться и попробуй только тронь её хоть мизинцем! Уразумел? Ты и так причинил ей достаточно горя.
— О! «Ревности остерегайтесь, Зеленоглазой ведьмы, генерал, Которая смеётся над добычей!»[37] Риса говорила мне, что ты ревнив, но куда тебе до Отелло — слаб и... бледноват.
— Я тебя собственными руками расплету, если будешь к ней приставать, понял?!
Кэм чистосердечно хохочет.
