Стивен Кинг - Воспламеняющая
Мы полетим в Лос-Анджелес или Чикаго, и, думаю, я знаю, как устроить нам пресс-конференцию. У меня есть давний друг по фамилии Куинси, и я рассчитываю на его помощь. Верю – должен верить, – что он нам поможет, если я с ним свяжусь. Пресс-конференция будет означать, что о нас узнает вся страна. Они, возможно, и дальше захотят нас где-то держать, но мы будем вместе. Я надеюсь, ты этого хочешь не меньше меня.
Все было бы не так плохо, если бы они не заставляли тебя зажигать огонь. Если у тебя есть какие-то сомнения насчет побега, помни, что это в последний раз… и твоя мама бы этого хотела.
Я скучаю по тебе, Чарли, и очень тебя люблю.
Папа
10
Джон?
Джон руководил людьми, которые подстрелили ее и отца дротиками с транквилизатором?
Джон?
Она качала головой из стороны в сторону. Чувство отчаяния и горе переполняли Чарли. У этой жестокой дилеммы не было решения. Если она верила отцу, приходилось поверить, что Джон обвел ее вокруг пальца, уговорив на эти эксперименты. Если она продолжала верить Джону, тогда записка, которую она смяла и спустила в унитаз, была ложью, подписанной ее отцом. В любом случае, цена – боль – будет ужасной. Таков он, мир взрослых? Подобная боль? Подобная цена? Если так, она надеялась умереть молодой.
Она вспомнила, как в тот раз отвернулась от Некроманта и увидела улыбку Джона… и как эта улыбка ей не понравилась. Вспомнила, что не чувствовала его истинных эмоций, словно он отгораживался от нее или… или…
Чарли попыталась отогнать эту мысль,
(или внутри был мертв)
но та не хотела уходить.
Но он не был таким. Не был. Его ужас в темноте. История о том, что сделали с ним конги. Это была ложь? Тогда откуда взялось изуродованное лицо?
Голова металась и металась на подушке, из стороны в сторону, отрицая все, все, все. Она не хотела думать об этом, не хотела, не хотела.
И ничего не могла с собой поделать.
Допустим… допустим, они устроили это аварийное отключение? Или, если оно действительно произошло… он им воспользовался?
(НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!)
Однако ее разум, вырвавшись из-под контроля сознания, с непоколебимой, хладнокровной решимостью кружил по этим сводящим с ума, жалящим, ужасающим зарослям крапивы. Она была умной девочкой и тщательно выстраивала логическую цепочку, добавляя по одному звену, словно кающийся грешник, переходящий от одного греха к другому.
Она вспомнила телесериал, который однажды видела, «Старски и Хатч». Копа подсадили в камеру к негодяю, который все знал об ограблении. Этого копа, прикинувшегося заключенным, называли «подставным».
Джон Рейнберд был подставным?
Ее отец говорил, что да. И зачем отцу лгать?
Кому ей верить? Джону или папуле? Папуле или Джону?
Нет, нет, нет, монотонно твердил ее разум… безрезультатно. Ее раздирали муки сомнений, каких не могла выдержать ни одна восьмилетняя девочка, и когда пришел сон, Чарли сразу же перенеслась в кошмар. Только на этот раз она увидела лицо силуэта, который заслонял свет.
11
– Ладно, что такое? – ворчливо спросил Хокстеттер.
Тон предупреждал: лучше бы причиной вызова было что-то действительно важное. Он смотрел фильм про Джеймса Бонда в программе «Воскресное вечернее кино», когда раздался телефонный звонок, и мужской голос сообщил, что у них, возможно, проблема с девочкой. По открытой линии. Хокстеттер не стал спрашивать, что за проблема. Просто приехал, в заляпанных краской джинсах и тенниске.
Приехал испуганный, прожевав ролэйдс, чтобы погасить выброс кислоты в желудке. Поцеловал на прощание жену, в ответ на удивленно приподнятые брови сказал, что возникла небольшая проблема с оборудованием и он скоро вернется. Задался вопросом, а как бы она отреагировала, узнав, что «небольшая проблема» могла в любой момент его убить.
И теперь, перед призрачным инфракрасным монитором – они использовали его для наблюдения за Чарли в темноте, – ему вновь захотелось, чтобы все закончилось и девочку вывели из игры. Он не подписывался на это, когда проблема выглядела чисто академической, укладывавшейся в несколько папок с синими обложками. Истина открылась в горящей стене из шлакобетонных блоков. Истина открылась в температурах порядка тридцати тысяч градусов. Истина открылась в размышлениях Брэда Хека о силах, которые питают двигатель Вселенной. А еще истина заключалась в том, что его не отпускал страх. Казалось, он сидел на нестабильном атомном реакторе.
Дежурный, Ниари, подошел к нему, едва Хокстеттер появился в наблюдательном пункте.
– Кэп приходил к ней около пяти, – доложил он. – От ужина она отказалась. Спать улеглась рано.
Хокстеттер смотрел на монитор. Чарли металась по кровати, полностью одетая.
– Похоже, ей снится кошмар.
– Причем не первый, – мрачно подтвердил Ниари. – Я позвонил, потому что температура за последний час поднялась на три градуса.
– Не слишком много.
– При такой системе кондиционирования, как в ее жилище, – много. Очевидно, ее работа.
Хокстеттер обдумал его слова, кусая костяшку пальца.
– Полагаю, кто-то должен пойти и разбудить ее, – наконец произнес ключевую фразу Ниари.
– Ради этого ты вытащил меня из дома? – воскликнул Хокстеттер. – Чтобы разбудить девчонку и дать ей стакан теплого молока?
– Я не хотел выходить за рамки должностной инструкции, – с каменным лицом ответил Ниари.
– Не… – начал Хокстеттер и замолчал. Девочку придется будить, если температура поднимется выше, а проснувшись испуганной, она вполне может испепелить первого, кого увидит. В конце концов, они провели отличную работу по расшатыванию системы сдерживания ее пирокинетической способности.
– Где Рейнберд? – спросил он.
Ниари пожал плечами.
– Может, охотится на горностая в Виннипеге. Откуда мне знать? И потом, по ночам уборщики не работают. Думаю, она с подозрением отнеслась бы к его появлению в…
Электронный термометр на контрольном пульте Ниари прибавил градус, помедлил, прибавил еще два.
– Кто-то должен туда пойти. – В голосе Ниари слышалась дрожь. – Сейчас уже семьдесят четыре градуса[31]. А если она загонит температуру за облака?
Хокстеттер пытался найти выход, но мыслей не было. Он вдруг вспотел, рот стал сухим, как шерстяной носок. Ему хотелось вернуться домой, улечься на раскладное кресло и смотреть, как Джеймс Бонд разбирается со СМЕРШем или с кем-то там еще. Здесь ему быть определенно не хотелось. Он не хотел смотреть на красные цифры под стеклом, ожидая, что они начнут резко меняться, накручивая десятки, сотни, тысячи, как было, когда стена из шлакобетонных…
Думай! – прикрикнул он на себя. Что тебе делать? Что тебе…
– Она только что проснулась, – тихо сказал Ниари.
Они оба уставились на монитор. Чарли поставила ноги на пол и сидела, опустив голову, сжимая ладонями щеки. Волосы закрывали ее лицо. Затем она поднялась и направилась в ванную, с ничего не выражающим лицом, с почти закрытыми глазами. Скорее спящая, чем бодрствующая, решил Хокстеттер.
Ниари щелкнул выключателем, и ожил монитор ванной. Картинка в свете флуоресцентной лампы была четкой и ясной. Хокстеттер ожидал, что Чарли справит малую нужду, но девочка застыла на пороге, глядя на унитаз.
– Матерь Божья, вы только посмотрите, – пробормотал Ниари.
Над водой в унитазе появился парок. Это продолжалось более минуты (минуту и двадцать одну секунду, по записям Ниари), потом Чарли подошла к унитазу, спустила воду, отлила, снова спустила воду, выпила два стакана воды из-под крана и вернулась к кровати. На этот раз заснула крепче, спокойнее. Хокстеттер посмотрел на термометр, увидел, что температура упала на четыре градуса. У него на глазах понизилась еще на один, до шестидесяти девяти[32], лишь на градус выше обычной для жилища Чарли температуры.
Хокстеттер пробыл с Ниари до полуночи.
– Ладно, еду спать домой. Ты все запишешь в журнал?
– За это мне и платят, – флегматично ответил Ниари.
Хокстеттер уехал. На следующий день написал служебную записку, отметив, что целесообразность всех дальнейших экспериментов должна соотноситься с потенциальной опасностью их проведения, которая, по его мнению, нарастала слишком быстро.
12
О ночи Чарли помнила мало. В какой-то момент ей стало жарко, она поднялась, избавилась от жары. И сон она помнила очень смутно: чувство свободы,
(впереди свет – лес заканчивается, открытая местность, где она и Некромант могли мчаться вечно)
смешанное со страхом и чувством потери. Это было его лицо. Лицо Джона. И возможно, она это знала. Возможно, знала
(леса горят не причиняй боли лошадям пожалуйста не причиняй боли лошадям)
с самого начала.
Когда Чарли проснулась утром, ее страх, замешательство и разочарование начали – возможно, предсказуемо – преобразовываться в яркий, твердый кристалл злости.
