Олег Маловичко - Исход
Ее волновали роды. Пресс был хороший, тренированный, но таз узкий, и она боялась рожать. Не по-бабьи, истерично, а разумно и взвешенно — у нее узкий таз, ей тяжело и опасно рожать. Надо искать акушера, сказала она Паше. Надо искать хорошего акушера. Но рожать же в апреле, сказал Паша, а она возразила, что к апрелю акушеры вымрут, пусть ищет сейчас.
Они держали город и трассу. Дорога была пустой. Не стало беженцев. За первые три дня ноября не было никого. На четвертый прошла машина. «Чероки» на зимней резине.
— Дороги не чистят, — объяснил водитель, рыжий грузин Каха, — обратно по снегу поеду.
Он был из Москвы и класть хотел на здешние порядки. Сидел, вытянув скрещенные ноги, пил чай, жадно смотрел на Машу. От него пахло потом и табаком.
— Как Москва-то? Не стоит? — хохотал Паша своей шутке.
— Да чо Москва… — отвечал Каха, — Москва нормально. Нет Москвы.
Он вытащил смятый листок из кармана, разложил его, упер в него пальцы и двинул Паше. Стол скрипнул.
— Знаешь его?
Маша посмотрела через плечо Головина. На фотографии был Антон Кошелев. Линии складок скрещивались на его лице как прицел.
— У Крайнева в лагере, военкомом.
Каха вздохнул с облегчением:
— Второй месяц ищу, точно он?
— Он, он. Старый знакомый. Кошелев Артем.
— Антон.
— Да, Антон.
Каха так обрадовался, что даже про Машу забыл.
— Его человек один в Москве ищет, серьезный.
— Ты ж говорил, нет Москвы.
— А-а, говорил… В Подмосковье сидят — там люди, там. Очень крутые. Голову его хотят. Возьмешься — фуру жрачки пригоню.
— Да мне жрачки не надо, не голодаем. Людей бы.
— Э, не проблема люди.
Договорились не везти из Москвы, а нанять мизгиревских. Сосед пугал Пашу, и Мария говорила, скоро он их сожрет. Паша хотел переманить его людей. Немного, чтобы самого не свергли с перепою. Только пехоту, никаких блатных.
Под вечер напились. Паша заснул за столом, Мария ушла в спальню и заперлась с пистолетом. Каха пришел, стучался, она его не пустила.
Через три дня Каха пригнал фуру с продуктами. К концу недели приехали шестнадцать бойцов от Мизгиря. Со своим оружием, грязные, молчаливые.
Сели разговаривать, решать — как.
* * *Сергей понимал: примут Слово только дети. Взрослые — треснуты, устоялись в грехе. Могут увлечься Словом, но быстро остынут. Не пустят веру в себя.
В детях будущее. Дети примут Слово.
Он никогда не останавливался подумать. Учился, работал, любил, растил сына, но не останавливался. В августе, дойдя до лагеря, увидев беженцев и охрану у ворот, он понял, что сейчас опять не будет времени.
И он ушел в лес. Ел грибы, ягоды и дикие яблоки. Ловил в реке рыбу и собирал ракушки, разводя створки камнем и выедая бело-желтую, упругую плоть.
Сначала Слово не давалось ему. Тогда он понял, что делает что-то неправильно. Чего я хочу? — думал он. Чтобы получить ответы, надо правильно сформулировать вопрос. А он звучит так: кто я? И когда будет получен ответ на этот главный вопрос, станет ясно и как жить, и что делать, и что добро, а что — зло.
Он садился на землю или ложился, когда было тепло и сухо. Смотрел в кажущееся бесконечным небо, то светлое и прозрачное, то низкое и серое из-за туч. Обнимал деревья. Дышал травой. Он больше не мог жить без смысла.
Кто я, просил он, не понимая, у кого. Ответь.
Земля стала отвечать ему через наитие. Это был язык, которым он говорил с природой. Им он задавал вопросы и на этом языке получал ответы.
Кто я?
Человек. Наполовину зверь, наполовину — дух.
Что делает меня — мною?
Место. Кровь. Род. Вера.
Я не понимаю.
Это просто. Не бойся думать. Ты не один. Человек не бывает и не может быть один. Он связан кровью и родом с сотнями предыдущих колен и миллионами — будущих. Ты — звено бесконечной цепи. Лист на дереве, а не лодка в океане. В тебе — дух места.
Что это?
Я жива. Не так, как ты привык думать. То, что ты называешь интуицией, или наитием — наша связь. Как пережженная пуповина, остающаяся только тенью чувства. Места везде разные, и с людьми они говорят по-разному. Поэтому каждый род уникален, и нет похожих.
Что мне делать?
Учись говорить с собой. Научишься — учи других.
Он учился понимать землю. Чувствовать дух места.
Он думал, он постиг, он вернулся сильным.
Беженцы больше не шли. Дождей не было. Природа замерла, сухая и чистая, затаив дыхание перед зимой. А та подходила. Земля по утрам подмерзала и покрывалась инеем, а изо рта шел пар. Воздух был прохладен и хорош. В него хотелось крикнуть.
Сергей ждал неделю, прежде чем дать Слово волоколамским. Они натерпелись, а он хотел, чтобы успокоились и очистились от ужаса. Тогда будут готовы.
Они ждали его в лесу. Он всегда говорил в лесу, постройки его сбивали.
Он выходил из лагеря, когда его поймали за локоть. Это был Борзунов, сорокапятилетний бизнесмен из Киева, хороший и честный. Он пришел в лагерь с тремя детьми, и только старший был его, остальных подобрал в дороге.
— Сергей, вопрос.
— Да, Петр Николаевич.
— Вы сейчас говорить будете?
— Да.
— Я подумал… Вы все о Боге, о Христе правильно говорите, и если мое мнение — вы святой человек…
— Но?
— Церкви у нас нет. Нехорошо как-то. Много же верующих. Если построим и молиться будем, это ж не грех, что не освящена.
Сергей задумался. До поры он избегал этого вопроса. Уж больно непростым был.
— Собирайте лагерь, Петр Сергеевич, — сказал он, — я буду говорить Слово. Через час. Поторопитесь, пока в лес и к речке не ушли. Соберите всех до единого. В лесу волоколамские ждут, новенькие, им тоже скажите, ладно?
Он пошел в лес, но не туда, где его ждали, а много правее. Тропа шла по вершине холма вдоль речки. Он дышал холодным воздухом, идти было легко и думать не хотелось. Надо отдохнуть, думал Сергей, много на себя валю.
Он уже далеко ушел от людей и решил остановиться. Лес был вторым местом, где приходило Слово, а было еще главное, Место Откровения, но далеко. Сергей редко бывал там. Каждое посещение Места выматывало его, и он чувствовал — отбирало силы. Он словно тратил на каждое откровение два-три года жизни, и чувствовал себя сейчас так, как, он думал, чувствуют себя в пятьдесят.
Он выбрал у подножия сосны место, где не было корней, только ровная земля. Снял куртку, сложил вдвое и сел — спиной к сосне, лицом к Медведице.
Сначала было холодно, но Сергей стал глубоко дышать, расслабился и изгнал холод из тела.
Боже, помоги мне, думал он. Чувствую силу Твою. Не дай ошибиться. Проведи.
До этого дня лагерь ни разу не собирали весь. Люди хотели собраться у летнего театра, но он бы всех не вместил. Тогда ушли к корпусам. Обычно Сергей говорил Слово, сидя среди людей. Но его слушали тридцать, сорок человек. Сейчас он хотел обратиться ко всем, и надо было найти или сделать возвышение, с которого он мог бы говорить.
Считалось, если Сергей просит о чем-то, человек, которого попросили, в ответе за выполнение. Сейчас распоряжался Борзунов. Он не мог скрыть воодушевления. Он сказал детям, и Лене, женщине, с которой сошелся и стал жить здесь, что скоро построят часовню. Этого многие хотели.
Наконец решили с помостом. Борзунов предложил козырек над входом в столовую. Это была площадка на высоте четырех метров, поддерживаемая бетонными колоннами. Шириной она была пять метров, длиной — шесть с половиной. К козырьку приставили лестницу, и двое подростков мели площадку вениками, поднимая пыль и сбрасывая вниз мелкий мусор.
Пришел Сергей. Был радостным. И рядом с ним было хорошо и радостно.
Люди собрались и впервые увидели, как их много. В лагере было шестьсот семьдесят четыре человека. В толпе у столовой переговаривались, смеялись. Царило оживление. Люди любили Сергея. От его голоса становилось спокойно. Ему хотелось верить.
Сева Гостюхин собрал всех своих. Он учил молодежь драться и выживать. Сейчас под его крылом было пятьдесят человек, от пятнадцати до тридцати. В лагере их дразнили кадетами. У всех были ножи на поясе, у некоторых — огнестрельное, ружья или пистолеты. Они беспрекословно подчинялись Севе, и, как и он, обожествляли Сергея. Сева расставил их цепью позади толпы.
— Здесь все? — спросил Сергей у Антона.
— Да. Кроме охраны и КПП.
— Собери всех.
— Что?
— Сними охрану и собери всех.
— Я не могу, ты что?!
Крайнев положил руку на плечо товарища.
— Антон, я тебя уверяю, пока звучит Слово, мы под защитой.
— Я не сниму людей с охраны, Сергей.
— Тогда я сниму тебя с поста, на который тебя никто, кстати, не назначал, и охрану отзовут другие люди. И еще, пока ждем, попроси людей принести лавки и стулья. И пусть сделают чаю, горячего, много.
