Майкл Флинн - В стране слепых
(«Но корыстолюбие – тоже не главное в природе человека», – пыталась она возразить. «Нет, – ответил он с усмешкой, которая всегда так ее раздражала. – Главное – это личная заинтересованность».) Она подумала о том, почему Ред ни разу не зашел к ней, пока она поправлялась. Она ждала его прихода, ждала каждый день, но он так и не появился. Может быть, он там, снаружи, на какой-нибудь операции? Она вообще не видела его с того дня, как вернулась с гор и сказала ему, что собирается вступить в Ассоциацию. На следующий день она легла в лазарет, не успев передумать, и с тех пор больше его не видела. Не означало ли это, что, как только она приняла решение, его задача была выполнена? Может быть, то, что происходит с ней, – всего лишь часть задуманной операции?
Она тряхнула головой и решительно углубилась в книжку.
Все трое Основателей были искренни в своем альтруизме. Однако вновь вступавшие члены Общества уже не разделяли его в полной мере, а до тех, кого вербовали они, он доходил в еще более разбавленном виде. К 70-м годам XIX века Общество состояло по преимуществу из людей, для которых их собственные личные интересы были по меньшей мере так же важны, как интересы Основателей. И статье 4 пришел конец.
Так где же статья 19? Если Куинн начал со статьи 21, то она должна быть где-то в самом конце книжки. Сара осторожно перевернула еще несколько ломких страниц. Да, вот она.
Статья 19. Дабы обеспечить нашим Братьям законные права на долю в имеющем наступить всеобщем благосостоянии, необходимо, чтобы каждый из Братьев вступил в брак и произвел на свет детей, за чье благополучие и содержание Общество принимает на себя всю полноту ответственности.
Сара захлопнула книжку. Услышав позади себя какой-то непонятный звук, она обернулась и увидела, что библиотекарь старается скрыть улыбку. Щеки ее загорелись, но она с каменным лицом пристально смотрела на него, пока он, смущенно кашлянув, не углубился в свои каталоги.
Она снова раскрыла книжку и перечитала статью 19. «Вот сукин сын! Неудивительно, что эти подонки чуть не лопнули со смеху. Я и Ред? Что за чепуха! Это же нелепость!»
Она осторожно закрыла книжку и поставила ее на место, потом вернулась к столу, собрала вещи и вышла. Библиотекарь проводил ее взглядом, все еще ухмыляясь, но стараясь, чтобы это было не слишком заметно.
– Желаю счастья, – сказал он ей вслед.
Она не ответила. Ей очень хотелось изо всех сил хлопнуть дверью, но дверь была устроена так, что открывалась в любую сторону, и из этого мог получиться только порыв ветра.
Она зашагала по коридору. Все они, до единого, заражены мужским шовинизмом. Даже Джейни Хэч и остальные женщины, которых она видела на том заседании. Наверное, на Реда нажимают, чтобы он выполнил статью 19. Одна из поправок к ней предусматривала определенный срок, и для него этот срок, наверное, близится к концу. Но это не дает им никакого права говорить о ней так, словно она какая-нибудь яловая телка! А о Реде – как о быке-производителе!
Черт бы их всех взял!
Выйдя из библиотеки, она свернула не в ту сторону и теперь оказалась в незнакомой ей части подземного убежища. Стены здесь были покрашены в мягкий розовый цвет с крупными зелеными абстрактно-геометрическими узорами. Кое-где стояли цветы, – искусственные, правда, но благодаря им коридор казался просторнее. По обе стороны шли двери – одни комнаты пустовали, в других сидели люди, занятые чем-то непонятным. Дальше по коридору располагалась столовая, где три человека сидели за столом и пили кофе.
Обычная контора, точь-в-точь такая же, как в тысячах деловых корпораций по всей стране, только подземная. Ну и что, ведь управление миром – тоже разновидность большого бизнеса, ведь так?
Сара решила пройти еще немного дальше. Рано или поздно где-нибудь попадется лифт, и она сможет вернуться на свой этаж. А пока ей хотелось посмотреть, что тут еще есть.
Коридор упирался в другой, шедший под прямым углом. Она наугад свернула налево и оказалась в комнате для игр с шахматными столиками и досками для го. Кое-где партии были не закончены, а над одним шахматным столиком висела табличка: «Ход черных, кто хочет, может играть». Сара заглянула на обратную сторону таблички и обнаружила, что там предлагалось делать ход белыми. Присмотревшись, она увидела, что черные разыгрывают классическую защиту Филидора, и позиция у них оставляет желать лучшего. Что ж, тем интереснее. Она протянула руку и сделала ход, потом перевернула табличку обратной стороной. За соседним столиком две женщины были погружены в какой-то сложный гамбит. Одна из них улыбалась, другая сидела нахмурившись. Они увидели Сару, и та, что улыбалась, рассеянно помахала ей рукой. Ее противница что-то недовольно проворчала.
Сара вышла в коридор и двинулась дальше. Она знала, что Убежище вовсе не так велико, как представляется. Но в нем было столько этажей, коридоров и переходов, что изнутри оно казалось громадным. Так и было задумано с самого начала. В этом Убежище и в четырех других, разбросанных по стране, должна была проходить вся деятельность Ассоциации. Работы хватало – даже тайные общества должны где-то хранить бумаги и заниматься перепиской, – но выполняться все это должно в строгом секрете. Сара знала, что кое-что делается в безымянных конторах, расположенных в административных небоскребах каждого большого города, – нередко на закрытых этажах, попасть на которые можно только на специальном лифте, куда посторонних не пускали. Вот почему во многих таких зданиях нет этажей под тринадцатым номером. Однако самая секретная работа шла в тайных Убежищах. Людям приходилось жить там месяцами, и нужно было создать для них ощущение простора.
Впереди, на очередном пересечении коридоров, она увидела лифт и поспешила к нему. Из одного коридора доносилась какая-то музыка – слабый, высокий звук кларнета. Она остановилась и вслушалась. Это была та самая вещь, которую она слышала месяц назад во время занятия, – соло из «Хай Сосайети». Кто бы ни был этот таинственный музыкант, он наконец научился справляться с синкопами и теперь играл бегло и ритмично.
Она определила, что звуки несутся из комнаты, которая находится метрах в десяти дальше по коридору. Дверь была приоткрыта, она заглянула и увидела, что в маленькой комнатке, почти спиной к двери, сидит на металлическом складном стуле человек в джинсах и майке темно-красного цвета с какой-то надписью на спине. Человек был темноволосый, с длинным носом и короткими пальцами, крепко сложенный. А лицо его…
Его лицо! Она шагнула в комнату.
– Никогда не сиди спиной к двери, – сказала она. – Как раз так прикончили Хикока.
Человек вздрогнул и обернулся. Она посмотрела прямо ему в глаза и неуверенно спросила:
– Ред? Ты же Ред Мелоун, да?
– Я мог бы, конечно, сказать, что я теперь Джимми Кальдеро, только какой смысл?
– Ты же Ред! Что ты с собой сделал?
– Уж ты-то могла бы сразу догадаться. Эй, присядь-ка, а то упадешь!
Она опустилась на такой же складной стул. В комнате стояло множество складных стульев и пюпитров для нот. Она почувствовала спиной холод металла. Ред, чуть склонив голову набок, всмотрелся в ее лицо, как будто прочел в нем что-то, отвернулся и принялся перебирать клапаны кларнета.
А Сара не могла оторвать взгляда от его лица. Оно чем-то отличалось от того, какое она помнила. Немного изменилась форма носа, другими стали очертания подбородка и ушных раковин. Но она видела, что это все тот же Ред, – его глаза смотрели на нее, как смотрят заключенные из-за тюремной решетки.
– Ред, зачем ты это сделал?
Вопрос был глупый, она это понимала, но у нее появилось такое чувство, словно она лишилась старого друга. Всегда так получается: только узнаешь человека поближе и тут же его теряешь. Или он умирает, или исчезает куда-то, или превращается в кого-нибудь совсем другого.
– Зачем? А как ты думаешь, зачем? Затем же, зачем и ты. И еще человек двадцать из Ассоциации. Или, по-твоему, тебе одной понадобилось изменить внешность?
– Ты ничего об этом не говорил.
– У тебя хватало собственных забот.
Сара сообразила, что об этой стороне дела в самом деле почти не задумывалась. Поглощенная своими переживаниями, она совсем забыла, что и с другими может происходить то же самое.
– Это разные вещи, – сказала она. – Для тебя это дело привычное.
Ред потер рукой нос и подбородок.
– Ну, только не это. Все лицо болит не меньше, чем у тебя. Конечно, имя и биографию мне изменять приходилось. А кому не приходилось? Но собственную физиономию мне до сих пор удавалось сохранить. – Он повернулся в профиль. – Как ты думаешь, я стал красивее? Мне-то всегда казалось, что тут улучшать нечего.
– Ред, прости меня. Это я виновата.
Ред пожал плечами.
– А, брось. Надо – значит, надо. Я только рад, что у нас система оказалась лучше защищена, чем у них. Почти вся твоя распечатка шла из файлов Общества. Со стороны Кеннисона это непростительная халатность. Если бы он работал у меня, я бы его уволил. Ты даже и близко не подошла к моей собственной… – Он внезапно умолк. – Ну, ты знаешь, о чем я говорю.
