Виктор Слипенчук - Звёздный Спас
Дядя Сэм и Агапий Агафонович смеялись от всей души. Дважды в их веселье вмешивался штабс-капитан Рыбников, предупреждал: япона мать, астероид всё ещё летит, чем только добавлял веселья. Оказалось, что Дядя Сэм на одну треть француз, а полковник Акиндин души не чает во французском юморе. Так что после резкого неприятия друг друга и антипатии у них возникли приятие и симпатия.
– Говорят, у вас в Америке самая страшная кара – это за нарушение прав и свобод человека? За нарушение прав и свобод простого человека могут даже президента страны с работы выгнать. И якобы есть примеры, уже выгоняли. Не будем уточнять кого.
– Сейчас везде так – демократия, – сказал Дядя Сэм.
– Ну, не скажи, – возразил полковник. – Мы такой демократической вакханалии никогда не допустим. У нас глава страны может любого выгнать: и простого человека, и непростого, для него все равны. И у нас тоже есть примеры, уже выгоняли, и не раз.
– Что это за демократия, когда всё сверху, а не снизу, почему так? – удивился Дядя Сэм.
– Потому что у нас демократия суверенная , а наш глава страны, не будем уточнять кто, как раб на галерах, прикован к своему руководящему месту цепями. И не простыми, а цепями адамантовыми, как Прометей.
– Зачем, как раб, цепями? Моя не понимай.
– Затем, чтоб другим неповадно было лезть на его место.
– Неужто лезут?! Насколько мне известно, у Прометея живую печень орёл клевал и когтями рвал, а это похлеще раба на галерах, – заметил Дядя Сэм.
– Если бы один орёл – орлы! – невольно возвысил голос полковник, он вспомнил старлея Наумова и лейтенанта Кимкурякина. – Чуть зазеваешься, и они уже тут как тут, так и вьются, так и норовят тебя побольнее по носу клюнуть, а то и с места спихнуть.
Иностранцы недоумённо переглянулись.
Агапий Агафонович спохватился, что его занесло не туда, резко перевёл разговор: как получилось, что они ждали его возле кафе «Сталкер»?
Иностранцы и прежде не отличались бдительностью, а после стычки характеров их как прорвало. Напропалую делились информацией. Из которой, между прочим, выходило на полном серьёзе, что такой человек, как Агапий Агафонович (абсолютно земной и реальный, не доступный никаким силам звёзд), им как раз-то и нужен был для возврата в настоящее реальное время. У него какой-то особенный менталитет, совпадающий с вектором движения жизни, на который живые электромагнитные волны Земли всегда реагируют, потому что не могут не реагировать. И причём реагируют всегда в его пользу.
– О-хо-хо! – глубоко вздохнул Агапий Агафонович. (Знали бы эти иностранцы о проишествии в ресторане «Ермак» – ни за что бы не впали в подобное заблуждение.) Но переубеждать их не стал, по ходу дела хотел выяснить – что за субъекты под их личинами спровоцировали тогда драку в ресторане?
Между тем иностранцы удивляли его чем дальше, тем больше. Они были уверены, что сила вектора его реальности сломает и рассыплет в прах любые заграждения, разорвёт, а может быть, и взорвёт любой электромагнитный временной раздел, отделяющий будущее , и они окажутся в реальном времени.
Но более всего они рассчитывали на лабораторию, исследующую паранормальные явления, в которой компьютер-коллайдер, или Властелин колец , вылавливал из будущего не только мелкие предметы, но и подопытных обезьянок.
Слава богу, подумал Агапий Агафонович, тут у них были хоть какие-то шансы на успех. Но и здесь он промолчал. Главное качество работника СОИС – не перебивать людей, давать возможность высказаться полностью. А когда человек станет как выжатый лимон, то тогда уж конечно.
Они верили, они надеялись, что с помощью Агапия Агафоновича, имеющего доступ в лабораторию, смогут заново переформатировать свои телелинзы и как-то вернутся в реальное время. К тому же появились милые энергетические создания , действительно помогающие им не только оптимально использовать свои телелинзы , но и по-домашнему осваиваться в новом биопольном пространстве. Это их, иностранцев, весьма и весьма обнадёживало.
Здесь Агапий Агафонович позволил себе осторожно вмешаться. Попросил поподробнее остановиться на милых энергетических созданиях.
Иностранцы отозвались с готовностью. Было видно, что они буквально опьянены этими энергетическими созданиями. Особенно усердствовал Дядя Сэм. Впрочем, его речь намного лучше поставлена, чем штабс-капитана Рыбникова. Он просто взахлёб поведал о первой встрече.
– Потихоньку кручу окуляр, настраиваю резкость, а в круге, на белом фоне, как бы две мошки бодаются. Потом, сцепившись, замерли, а я кручу окуляры, приближаю этих козявок, чтобы получше рассмотреть. И вдруг стоп – скульптура «Рабочий и колхозница». Она в тёмно-синем лапсердаке – расстегнута на все пуговицы. А он – заросший мужчина в сосульчатом малахае и галифе поверх ботинок.
Дядя Сэм весело засмеялся, ожидал, что и полковник разделит его веселье, но полковник как-то весь ушёл в себя, словно перемножал в уме какие-то большие и немножащиеся числа.
– И что любопытно, – неистовствовал Дядя Сэм. – Крутишь окуляр – они, эти создания , ещё маленькие, как мошкара, а потом враз увеличиваются, увеличиваются и уже не в телелинзе стоят, а рядом с тобою. Стоят, а ты ничего не можешь понять. Потому что у тебя нет нужного жизненного опыта, чтобы привыкнуть к ним. Потому что ты смотришь здесь уже не глазами и слышишь уже не ушами, а всем своим биополем, заменяющим тело.
– В общем, так, господа демократы, – довольно резко и твёрдо перебил Дядю Сэма полковник Акиндин. – Теперь послушайте меня.
Он наконец-таки перемножил немножащиеся числа и употребил «демократы» только для того, чтобы потрафить иностранцам. На самом деле «господа бедолаги» здесь было бы уместнее. Но что поделаешь, «япона мать» всё ещё летит, надо действовать сообща, а иначе все вместе, и демократы, и недемократы, так и загнутся в этом светлом будущем.
И Агапий Агафонович всё, что знал, без утайки рассказал иностранцам. И не лукавя указал: всё замыкается на Бэмсике, на его информаторе из кафе «Сталкер». Так что сейчас пусть господа демократы постараются и с помощью телелинз закинут его в логово, где лжепредседатель комитета СОИС проводит своё очередное пагубное совещание. А уж он, полковник Акиндин, не подведёт, по рукам и ногам повяжет оборотня. Будьте спокойны, не таких фонвизиных скручивали в бараний рог.
Последнее полковник сказал для острастки самому себе – настраивался. И ещё предупредил, чтобы ни при каких завихрениях, настоянных на дальнегорских сеточках , иностранцы не вмешивались в акт задержания преступника индиго – здесь суверенная территория, Россия. К тому же ему известно, что рядом с оборотнем уже обретаются два его спецсотрудника. Кто-кто, а они уж точно милые энергетические создания и в случае чего помогут ему раздобыть нечто или, вероятнее всего, от мёртвого осла уши.
– В общем, пора, приступайте к телепортации, япона мать!
Агапий Агафонович незло ругнулся и по-военному чётко вначале припечатал свой поцелуй прямо под правый глаз Дяде Сэму, а потом – на лоб штабс-капитану Рыбникову.
Полковник Акиндин всегда всё делал с большим чувством, а потому и под глазом, и на лбу припечатанные поцелуи ещё долго светились, как своеобразные ордена. Но Агапий Агафонович уже этого не видел, он смотрел в окно, из которого едва не сиганул. Но и окна не видел. Он шёл в рукопашный бой изничтожать нечисть, и все его мысли были там. Так что, когда защёлкали включённые телелинзы и в треске молний пространство номера стало, как облако, комкаться и, поглощая предметы, исчезать, внезапно из клубящейся сердцевины марева раздался строгий голос полковника.
– Джавгета не трогать, он мой!
Иностранцам было недосуг разбираться – кто такой Джавгет?
Откуда-то сверху послышался шум как бы железного ветра или приближающейся допотопной электрички. Он нарастал, подавлял сознание и наконец исчез, рассеялся, и вместе с ним исчезли выдающиеся Гарвардские изобретатели индиго.Глава 40
Кеша и Фива вновь оказались на газоне пологого холма. Оказались не по своему желанию, а по стечению непонятных обстоятельств. Кеша увидел, что склоны холма заняты лежащими людьми, и подумал, что, наверное, каким-то образом их с Фивой вернуло сюда желание той молодой семьи с ребёнком Адамом, которые встретились ему в первый раз, когда попал сюда.
Он обрадовался, вскочил, ища глазами молодую семью. И вдруг увидел, что с газона поднимаются какие-то иные люди, чем представлял. Они смотрели не в сторону железнодорожной насыпи, а на них с Фивой. В их глазах не было ничего – кроме отрешённости, а в движениях – запрограмированности автоматов. Подобные люди встречались у Бэмсика в так называемом зале абажуров.
