Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Чужак в стране чужой
Обычно подобный упрек заставил бы Майка замолкнуть, а затем посвятить целую ночь попыткам огрокать свою ошибку. Но на этот раз он был уверен в себе и стоял насмерть. Задержавшая его внимание фигура была как глоток родного, с детства привычного воздуха. Она изображала человеческую женщину — и все равно создавалось впечатление, что где-то тут, рядом, находится марсианский Старик, ее сотворивший.
— Это прекрасность, — не сдавался Майкл. — У нее есть свое лицо. Я грокаю.
— А ты знаешь, Джилл, — задумчиво сказала Энн, — ведь Майк, пожалуй, и прав.
— Чего? Тебе что, тоже это понравилось?
— Лично меня она ужасает. Но альбом раскрывается в трех местах, и на эту страницу чаще, чем на две другие. Вот, посмотри, вторая — «Павшая кариатида, придавленная камнем»; Джубал смотрит ее почти так же часто, но Майк выбрал самую его любимую.
— Я ее куплю, — решительно заявил Майкл.
Сотрудник парижского музея Родена, куда позвонила Энн, не расхохотался — ему не позволила французская галантность. Продать один из шедевров Мастера? Дорогая мадам, они не только не продаются, но даже и не репродуцируются. Non, non, non! Qelleidee![12]
Но Человек с Марса — это Человек с Марса, для него и невозможное возможно; Энн связалась с Брэдли. Все было улажено за два дня; в качестве любезности французского правительства — и под обещание никогда не экспонировать подарок на выставке — Майкл получит полноразмерную, факсимильно точную бронзовую фотопантограмму скульптуры «Бывшая прежде Прекрасной Оружейницей»{61}.
Джилл помогла Майклу подобрать подарки для остальных девушек, а когда тот спросил, что купить ей самой, сказала: «Ничего». Майк уже начал понимать, что, хотя братья по воде и говорят правильно, бывают случаи, когда один из них говорит правильнее, чем другие. Он пошел советоваться с Энн.
— Ну конечно же, дорогой, как еще могла она ответить? Но ты все равно сделай ей какой-нибудь подарок. Х-м-м…
Выбор Энн поверг Майкла в полное недоумение — Джилл и так пахла совершенно правильно, как и должна пахнуть Джилл.
Миниатюрность и совершенно очевидная незначительность доставленного по почте подарка только увеличили это недоумение, а когда Энн предложила Майклу понюхать коробочку, тот окончательно понял, что делает ошибку: этот резкий запах ничем не напоминал Джилл.
Но Джилл пришла от духов в восторг и бросилась своему щедрому пациенту на шею; целуясь с ней, Майкл прогрокал, что подарок все-таки правильный и что благодаря ему они с Джилл взрастили еще большую близость.
Духи произвели совершенно неожиданный эффект; за ужином выяснилось, что Джилл все равно пахнет, как Джилл, но только еще восхитительнее. А уж совсем загадочным оказалось поведение Доркас, которая поцеловала Майкла и прошептала: «Милый, этот пеньюар — просто чудо… но все равно, подари когда-нибудь и мне духи».
Майк не мог огрокать — она же пахнет совсем не как Джилл, и духи ей не подойдут… да ему и не хотелось, чтобы Доркас пахла, как Джилл, пусть Доркас пахнет, как Доркас.
— Ты, кошка драная, — вмешался Джубал, — отстань от мальчонки, за столом нужно есть, а не лизаться. И нечего выцыганивать у Майка эту французскую вонь — от тебя и так несет, словно из марсельского борделя.
— А ты, начальничек, не совал бы длинный нос куда не просят.
Везде сплошные загадки — и что Джилл может пахнуть еще сильнее, как Джилл… и что Доркас хочет пахнуть, как Джилл, когда она пахнет, как Доркас… и что Джубал сказал, что Доркас — драная кошка. С кошками, а точнее, с одним котом Майкл успел уже познакомиться. Кот этот проживал в усадьбе Джубала (не как домашнее животное, а в качестве совладельца). Иногда он приближался к дому и милостиво принимал какое-нибудь людское подношение. Кот и Майкл отлично грокали друг друга; плотоядные мысли этого весьма самостоятельного животного нравились Майклу и казались вполне марсианскими. Он быстро выяснил, что имя кота (Фридрих Вильгем Ницше) не настоящее, но никому об этом не рассказал, потому что не мог произнести настоящее имя, а только слышал его в голове.
Кот бывал иногда «драный», но ведь Доркас — совсем не драная и не похожа на кота ни размерами, ни цветом, ни запахом, ни голосом.
Давание подарков оказалось очень хорошим делом; кроме того, оно позволило Майклу прочувствовать истинную ценность денег. Но ему хотелось огрокать и многие другие вещи — и он о них не забывал. Джубал уже получил от сенатора Буна два письма — и дважды его вежливо отшил, никому о том не сообщая; Майкл не тревожился, при его отношении ко времени «ближайшее воскресенье» совсем не являлось какой-то определенной датой. Но следующее приглашение было адресовано прямо «мистеру Валентайну Майклу Смиту» — Верховный епископ Дигби не переставал дергать Буна, к тому же тот и сам уже догадывался, что Джубал тянет волынку.
Майк отнес приглашение Джубалу.
— Ну так что? — страдальчески поморщился Джубал. — Хочешь ты съездить к ним или не хочешь? Ты же, в общем-то, не нанимался — мы вполне можем послать их к чертовой бабушке.
В следующее воскресенье рано утром рядом с домом приземлилась машина с шашечками и живым водителем (Харшоу напрочь не доверял новомодным роботакси). Майкл, Джубал и Джилл направлялись в принадлежащий «церкви нового откровения» храм Архангела Фостера.
23
Всю дорогу Джубал пытался предостеречь Майкла, но Майкл так и не понял против чего именно. Он слушал каждое слово, но ведь проплывавшие внизу картины требовали полного внимания, так что приходилось идти на компромисс и откладывать все услышанное в память.
— Слушай, сынок, — увещевал его Джубал, — эти самые фостериты — им же нужны твои деньги. Ну и, конечно же, престиж — вон, даже сам Человек с Марса и тот принял нашу веру. Они возьмутся за тебя всерьез — но ты держись.
— Извини?
— Кой хрен, да ты меня совсем не слушаешь!
— Прости, пожалуйста.
— Ну… давай попробуем так. Религия — большое утешение для большого числа людей, кроме того, нельзя отрицать возможности, что где-то там какая-то там религия является Абсолютной Истиной. Но очень часто религиозность человека — всего лишь способ потешить свое самомнение, не имея к тому ровно никаких оснований. Церковь, в которой воспитывали меня с детства, заверяла меня, что я — лучше большинства остальных, что я «спасусь», а они «будут прокляты», мы живем в благодати, а все остальные — «язычники» и «еретики». Вот, скажем, наш брат Махмуд для них — «язычник». Невежественнее охломоны, мывшиеся раз, наверное, в год и сеявшие свою кукурузу по фазам Луны, — они имели наглость утверждать, что знают все ответы на главные вопросы мироздания. И это давало им право смотреть на чужаков сверху вниз. Мы пели гимны, полные дурацкого высокомерия, восхваляли фактически не Господа, а самих себя — как это ловко мы к Нему примазались, как уютно устроились, и как высоко ценит Он нас, и что схлопочут все остальные, когда наступит Судный день. Мы, видите ли, обладатели единственной подлинной — прямо от Лидии Пинкхэм{62}, разновидностью…
— Ты что, Джубал, — вмешалась Джилл. — Он же ничего этого не грокает.
— Как? Простите, ради бога. Родители прочили меня в проповедники, это нет-нет, да и сказывается.
— Что есть — то есть.
— Понимаешь ты, с носу в рот. Знаешь, каким был бы я проповедником, если бы не прискорбная страсть читать книжки? Имей я чуть-чуть побольше самоуверенности да хорошую дозу невежества — и пошел бы по этой стезе ой как далеко. Кой хрен, да вот это самое заведение, куда мы с вами летим, именовалось бы сейчас «Храм Архангела Джубала».
— Не надо, Джубал, — содрогнулась Джилл. — Ты что, хочешь, чтобы меня стошнило?
— А я ведь на полном серьезе. Жулик врет и знает, что врет, сильно ограничивая тем свои возможности. А вот хороший шаман верит каждому своему слову, эта уверенность заразительна — ну и в результате его возможности беспредельны. Я же не имел достаточной веры в собственную непогрешимость, а потому никогда не смог бы стать пророком… только так, чем-то вроде критика — третьесортным пророчишкой, правда со всеми маниями и заблуждениями, присутствующими этой профессии.
Джубал помрачнел и на секунду смолк.
— Именно это и беспокоит меня в фостеритах, — продолжил он со вздохом. — Похоже, они несут свою чушь вполне искренне, а Майк на такое покупается.
— Ну и что же, думаешь, хотят они сделать?
— Обратить его в свою веру. А потом добраться до денег.
— А разве это возможно? Ты же вроде надежно их пристроил.
— Против его воли — невозможно. Более того, Майк и сам не смог бы просто так вот взять и раздать свое состояние — сразу вмешается правительство. Но вот пожертвовать его влиятельной церкви — это совершенно другой коленкор.