Хью Хауи - Иллюзия
«Так вот что чувствуешь, когда в тебя стреляют», — в оцепенении подумал он. Проковыляв последние несколько шагов, он перестал ощущать ноги и упал.
Нижний этаж уже почти опустел. Один человек стоял возле крохотного входа. Второй торчал из него наполовину, отчаянно лягаясь.
И Марк разглядел, что это Ширли и что она смотрит на него. Сейчас они оба лежали. На полу так удобно. Щеки касается прохладная сталь. Не надо куда-то бежать, что-то заряжать, в кого-то стрелять.
Ширли кричала. Наверное, ей меньше нравилось лежать, чем ему.
Она протянула к нему руку из маленького черного прямоугольника, грубо вырезанного в стальных пластинах. Ее тело скользнуло вперед, подталкиваемое сзади. Ей помогал этот любезный человек в желтом, все еще стоящий возле странной стальной стены — там, где был вход в его дом.
— Уходи, — сказал ей Марк. Он не хотел, чтобы она кричала. На пол перед ним капала кровь. — Я люблю тебя…
И, будто по команде, ее ноги скользнули внутрь, и ее крики поглотила темнота.
Человек в желтом повернулся. Его глаза расширились, рот раскрылся, а тело задергалось от ударов пуль.
Это было последнее, что увидел Марк. Танец смерти человека.
И он лишь смутно ощутил, за кратчайшее мгновение, как следом пришла и его собственная смерть.
55
Три недели спустя
Бункер 18
Уокер лежал на койке и прислушивался к далеким звукам войны. От входа в механический отдел по коридору долетели крики. За ними последовали уже привычные звуки перестрелки: одиночные выстрелы хороших парней и очереди — плохих.
Потом раздался невероятный грохот — рев взрывчатки, бьющей в сталь, и перестрелка на несколько секунд прекратилась. Снова крики. Топот по коридору. Топот задавал ритм музыке нового мира. Даже не поднимаясь с койки, накрывшись с головой одеялом, положив сверху подушку, Уокер слышал эту музыку. Слышал, даже когда вновь и вновь умолял, чтобы звуки смолкли.
За топотом в коридоре последовали новые крики. Уокер свернулся калачиком, прижав колени к груди и гадая, который час. И с ужасом подумал: а вдруг уже утро, время вставать?
Наступила краткая тишина. Во время такой тишины перевязывают раненых, их стоны не такие громкие, чтобы проникнуть через запертую дверь.
Уокер попытался заснуть, пока эта музыка не зазвучала снова. Но, как всегда, тишина оказалась еще хуже. Он с тревогой ждал, когда опять вспыхнет перестрелка. Нетерпеливое желание заснуть, наоборот, отпугивало сон. Уокер с нарастающим ужасом представлял, что сопротивление окончательно сломлено, плохие парни победили и идут за ним…
Кто-то постучал в дверь — этот сердитый стук небольшого кулачка Уокер не перепутал бы ни с каким иным. Четыре резких удара, потом человек ушел.
Ширли. Она оставила ему завтрак на обычном месте и забрала тарелку с ужином — он лишь поковырялся в ней и почти ничего не съел. Уокер что-то пробурчал и перекатил свои старые кости на другой бок. Затопали ботинки. Всегда бегущие, всегда нетерпеливые. Когда-то тихий коридор, такой далекий от машин и насосов, которые нуждались в уходе, теперь превратился в шумный проходной двор. Главным местом действия стал вестибюль — воронка, в которую вливалась вся ненависть. К черту бункер, к черту людей наверху и машины внизу — имела значение только схватка за этот ничтожный клочок этажа, которая будет продолжаться, оставляя мертвые тела по обе стороны до тех пор, пока одна из сторон не уступит. Сражение шло из-за того, что случилось вчера, и потому, что никто не хотел вспоминать то, что произошло до вчерашнего дня.
Но Уокер хотел. Он помнил…
Дверь в его мастерскую распахнулась. Через щелочку в коконе из грязных одеял старик разглядел Дженкинса, парня двадцати с чем-то лет, но выглядящего старше из-за бороды. После смерти Нокса ему достался весь этот бардак. Парень прошел по лабиринту из рабочих столов и разбросанных деталей, направляясь прямиком к койке Уокера.
— Я уже встал, — простонал Уокер, надеясь, что Дженкинс уйдет.
— Нет, не встал. — Дженкинс подошел и потыкал Уокера в ребра стволом винтовки. — Давай, старик, поднимайся!
Уокер отпрянул, высунул руку и отмахнулся.
Дженкинс мрачно уставился на него сверху вниз, покусывая бороду. Вокруг его молодых глаз собрались морщинки тревоги.
— Эта рация нам нужна работающей, Уок. Нам крепко достается. И если я не смогу слушать их переговоры, то вряд ли сумею защитить наши этажи.
Уокер попытался сесть. Дженкинс ухватил его за лямки комбинезона и грубовато помог.
— Я всю ночь ею занимался, — сообщил Уокер. Он потер лицо. Изо рта у него воняло.
— Так она починена? Нам нужна эта рация, Уок. Ты знаешь, что Хэнк жизнью рисковал, чтобы ее достать?
— Ну, он мог бы рискнуть и чуточку больше, чтобы раздобыть инструкцию по эксплуатации, — пожаловался Уокер.
Он уперся руками в колени и, несмотря на ломоту в суставах, встал и доковылял до рабочего стола; одеяла кучей свалились на пол. Ноги у него еще не проснулись окончательно, а затекшие руки покалывало, и он не мог сжать пальцы в кулак.
— С батареей я разобрался, — сказал он Дженкинсу. — Как выяснилось, проблема не в ней.
Уокер взглянул в сторону открытой двери и увидел стоящего в коридоре Харпера, рабочего с нефтеперегонного завода, ставшего солдатом. Когда Петер был убит, Харпер стал учеником Дженкинса. Теперь он смотрел на завтрак Уокера, буквально обливаясь слюной.
— Угощайся! — крикнул ему Уокер и махнул в сторону исходящей паром тарелки.
Харпер изумленно поднял на него глаза, но больше ни секунды не колебался. Прислонив винтовку к стене, он уселся возле двери и жадно принялся за еду.
Дженкинс неодобрительно хмыкнул, но промолчал.
— Так вот, видишь это? — Уокер показал на рабочий стол, где лежали детали небольшой переносной рации, соединенные так, чтобы каждую можно было проверить отдельно. — Тут есть постоянный источник питания. — Он постучал по трансформатору, подсоединенному в обход батареи. — И динамик работает. — Он нажал кнопку передачи, послышался щелчок и шипение статики из динамика. — Но она ничего не принимает. Потому что они ничего не говорят. Я держал ее включенной всю ночь, а сплю я чутко.
Дженкинс уставился на Уокера.
— Я бы услышал, — подтвердил тот. — Они не разговаривали.
Дженкинс сжал кулак, потом потер лицо другой рукой. Постоял с закрытыми глазами, упираясь лбом в ладонь, потом устало спросил:
— Как думаешь, может, что-то повредилось, когда ты ее разломал?
— Разобрал, — со вздохом возразил Уокер. — Я ее не ломал.
Дженкинс взглянул на потолок и разжал кулак.
— Значит, ты думаешь, что они ими больше не пользуются, так? Полагаешь, они узнали, что у нас тоже есть рация? Клянусь, тот проклятый священник, которого они прислали, был шпионом. С тех пор, как мы его впустили, чтобы провести похороны, все начало разваливаться.
— Я не знаю, что они делают, — ответил Уокер. — Думаю, они и сейчас пользуются рациями, только каким-то образом исключили из радиообмена нашу. Смотри, я сделал другую антенну, более мощную.
Он показал на провода, змеящиеся от рабочего стола и обмотанные вокруг стальной балки под потолком.
Дженкинс взглянул на провода, затем резко повернул голову к двери. Из коридора опять донеслись крики. Харпер на секунду перестал есть и прислушался. Но только на секунду. Затем он снова зачерпнул ложкой кукурузную кашу.
— Мне нужно лишь знать, когда я опять смогу их слушать. — Дженкинс постучал пальцем по столу, потом взял винтовку. — Мы уже почти неделю отстреливаемся вслепую. Мне нужен результат, а не лекции по всему этому… — Он ткнул пальцем в стол Уокера, — всему этому колдовству.
Уокер плюхнулся на свой любимый стул и уставился на бесчисленные платы, некогда плотно набитые в тесный корпус рации.
— Это не колдовство. Это электротехника. — Он показал на две платы, соединенные проводами, которые он удлинил и перепаял, чтобы внимательнее проанализировать каждую деталь. — Я знаю, для чего нужна большая часть из них, но не забывай, что о таких устройствах, как рации, ничего не известно. Во всяком случае, за пределами Ай-Ти. И пока я с ними разбираюсь, мне приходится теоретизировать.
Дженкинс потер нос.
— Просто дай мне знать, когда у тебя что-то получится. Вся остальная твоя работа может подождать. Рация — единственное, что сейчас важно. Все понял?
Уокер кивнул. Дженкинс повернулся и рявкнул на Харпера, чтобы тот поднимал задницу с пола.
Их ботинки снова подхватили ритм музыки войны.
Оставшись в одиночестве, старик уставился на рацию, разложенную на рабочем столе. Зеленые огоньки на ее таинственных платах дразняще перемигивались. Рука сама потянулась к увеличительным линзам, она привычно делала это уже десятилетиями, хотя на самом деле хотелось Уокеру лишь одного: заползти обратно в постель, завернуться в кокон из одеял и исчезнуть.
