Кейт Уилхелм - Похороны
Карла провела рукой по коробке, потом пощупала за ней. Еще коробки.
— Да, да. Я тоже читал эти рапорты. Тем более есть резон продолжать искать поблизости. В течении года перед концом за домом пристально следили. Им надо было ходить туда, где они все спрятали. И я снова могу сказать твердо, что поблизости нет никакой пещеры. Это понятно?
— Надеюсь, что это правда, — сказала мадам Трюдо.
Кто-то постучал в дверь, и мадам Трюдо откликнулась:
— Войдите. Да, в чем дело, девочка?
— Мой долг рапортовать, мадам, что Карла не в полной мере провела наказание, наложенное вами.
Карла крепко стиснула кулаки: Хельга.
— Объясни, — резко сказала мадам Трюдо.
— Она ударила Лайзу только девять раз. Последний раз она попала по стулу.
— Понимаю. Возвращайся в свою комнату.
Когда девочка закрыла за собой дверь, мужчина расхохотался.
— Карла, это та золотоволосая, Трюдо? Та, что с черной лентой?
— Да, это та, которую ты лапал.
— Бунт в войсках, Трюдо? Ну, ну. А все твои рапорты утверждают, что у тебя никогда не было ни одного восстания. Никогда.
Мадам Трюдо ответила не сразу:
— У меня никогда не было ученицы, которая под моим руководством не отказалась бы от всякой мысли о восстании. Карла станет послушной. А когда-нибудь она же станет прекрасным Учителем. Я вижу приметы.
* * *Карла стояла перед Учителем, склонив голову и сложив ладони. Мадам Трюдо прошлась вокруг нее, не дотрагиваясь, потом уселась и сказала:
— Ты будешь пороть Лайзу каждый день в течении недели, начиная с завтрашнего дня.
Карла не ответила.
— Не стой передо мной немая, Карла. Немедленно подтверди свое послушание.
— Я… я не могу, мадам.
— Карла, каждый день, что ты не будешь пороть Лайзу, пороть ее буду я. И тебя я так же выпорю в двойном размере. Ты поняла?
— Да, мадам.
— Лайзе ты скажешь, что каждый день ее будет пороть кто-то из нас. Немедленно!
— Мадам, пожалуйста.
— Ты заговорила без разрешения, Карла!
— Я… мадам, пожалуйста, не делайте этого. Не заставляйте меня делать это. Она слишком слаба…
— Она будет умолять, чтобы это делала ты, не так ли, Карла? Умолять тебя, проливая слезы, чтобы это была ты, а не я. И ты будешь чувствовать возбуждение и ненависть, и каждый день ты будешь ощущать, что и то, и другое становится все сильнее. Ты станешь хотеть причинить ей боль, хотеть видеть пятна крови на ее обнаженной спине. И ненависть твоя станет расти до тех пор, пока ты не окажешься в состоянии смотреть на нее, не будучи ослепленной своей собственной ненавистью. Как видишь, я знаю, Карла, я все это знаю.
Карла смотрела на нее с ужасом.
— Я не хочу этого делать. Не хочу.
— Тогда буду я.
Они стары и полны ненависти к сияющим молодым лицам, к блестящим волосам, прямым спинам, сильным ногам и рукам. Они сказали: давай-то переделаем их по нашему образцу и подобию — и переделали.
Карла повторила слова мадам Трюдо девочкам, собравшимся в двух спальных комнатах на третьем этаже. Лайза зашаталась, и ее поддержала Рути. Хельга улыбнулась.
Тем вечером Рути попыталась убежать и была поймана двумя одетыми в синее Мужчинами. Девочек выстроили и заставили смотреть, как Рути побивают камнями. Без всякой службы ее похоронили на холме, где она была поймана.
Когда выключили свет, лежа на койке с открытыми глазами, вся напряженная, Карла услышала, как Лайза тихо шепчет ей на ухо:
— Мне все равно, как ты ударишь меня, Карла. Это не так больно, как если меня бьет она.
— Ложись в постель, Лайза. Иди спать.
— Я не могу заснуть. Я все вижу Рути. Я должна была уйти с нею. Я хотела, но она мне не позволила. Она боялась, что за холмами наблюдают Мужчины. Она сказала, что если ее не схватят, то ночью я должна попытаться последовать за нею. — Голос девочки был ровным, словно шок отбил всякую чувствительность.
Карла тоже продолжала видеть Рути. Снова и снова она повторяла себе: я должна попытаться. Я умнее, чем она. Я смогу вырваться. Я должна стать той единственной. Но теперь понятно, что она опоздала. Теперь следить станут слишком пристально.
На целую вечность позже она выскользнула из постели и тихо оделась. Беззвучно она собрала все свои вещи, забрала записные книжки и карандаши других девочек, а потом покинула комнату. Весь дом был скудно освещен, она тихо проделала путь вниз по лестнице и коридорам. Один карандаш она оставила у входной двери и осторожно вернулась в крошечное пространство между дверями. Она открыла скользящую дверь и сложила в пещеру все, что несла с собой. Она попробовала пробраться на кухню за едой, но остановилась, заметив одного из Законников. Она беззвучно вернулась в верхние комнаты и на цыпочках прошла между кроватей к постели Лайзы. Она закрыла ей рот одной рукой и потрясла другой, чтобы разбудить.
Лайза, перепугавшись, рывком села, ее тело конвульсивно дернулось. Прижав рот к уху девочки, Карла прошептала:
— Ни звука. Пошли.
Наполовину ведя, наполовину неся ее, она пробралась с девочкой к двери, потом вниз по лестнице, потом в пещеру и закрыла дверь.
— Здесь совсем нельзя говорить, — прошептала она. — Могут услышать. — Она расстелила захваченную с собой одежду и они улеглись вместе. Она крепко обхватила руками плечи девочки. — Не думаю, что нас здесь найдут. А когда все уйдут, мы выберемся и заживем в лесах. Будем есть орехи и ягоды…
Первые сутки они ликовали своему успеху, даже хихикали, затыкая рот юбками. Они слышали все приказы, отданные мадам Трюдо: охранники во всех коридорах, на лестницах, у дверей в дормиторий, чтобы удержать других девочек от попыток сбежать тоже. Они слышали все допросы: девочек, охранников, которые не увидели сбежавших. Они слышали иронический голос Законника, высмеивающего похвальбу мадам Трюдо насчет абсолютного контроля.
На вторые сутки Карла попробовала украсть для них немного еды и, гораздо важнее, воды. Повсюду были одетые в синее Мужчины. Она вернулась с пустыми руками. В течении ночи Лайза всхлипывала во сне, и Карле пришлось не спать, чтобы успокаивать ребенка, которого слегка лихорадило.
— Ты не дашь ей поймать меня, правда? — спрашивала она снова и снова.
На третьи сутки Лайза стала слишком тихой. Она совсем не хотела отпускать от себя Карлу. Она держала руку Карлы в своей горячей, сухой ладони и все время пыталась поднести ее к лицу, но была теперь уже слишком слаба. Карла гладила ее по лбу.
Когда ребенок спал, Карла писала в записных книжках во тьме, не зная, пишет ли она по другим словам или на чистых страницах. Сначала она записывала историю своей жизни, а потом все подряд, что хотела сказать. Она снова и снова писала свое имя и плакала, потому что у нее не было фамилии. Она писала бессмыслицу и рифмовала ее с другой бессмыслицей. Она писала о дикарях, смеявшихся на похоронах, и надеялась, что не все они вымрут во время зимних месяцев. Она думала, что, наверное, так и будет. Она писала о золотистом свете, что пробивается сквозь черно-зеленые пинии, о песнях птиц и о мхах под ногами. Она писала о Лайзе, теперь уже неподвижно лежащей в дальнем конце пещеры среди богатств, ни одно из которых им никогда не понять. Когда она не могла больше писать, то поплыла в золотистом свете в лесу, прислушиваясь к пению птиц и к хриплому хохоту, который теперь звучал так красиво.
(C) 2002, Гужов Е., перевод.
