Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам
О, конечно, излишне говорить, думает Тоби.
«Что вы делаете в дамском туалете?» – обвиняюще спросила Люцерна. Главное правило: если тебя поймали на горячем, обвиняй первая. Она сказала «дамский» туалет, а не «женский». Тоже очень характерный штришок.
– Штришок чего?
– Ее характера. У нее был комплекс богини – она желала стоять на пьедестале. Дамы располагаются на ступеньку выше женщин.
Зеб сдвинул респиратор на лоб и стал похож на носорога с отпиленным рогом. «Я дезинфектор первого ранга, – произнес он внушительно и напыщенно. При виде красивой женщины, которая только что трахалась с другим, мужчина как-то бывает склонен к помпезности: ведь это удар по его самолюбию. – А вы что вообще делаете в этом здании?»
Встречное обвинение – это полезно. Он заметил у нее на пальце кольцо. Ага, подумал он. Львица в неволе. Ей нужен отдых от рутины.
«Мне нужно было закончить одну важную работу, – соврала Люцерна, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – Мое присутствие здесь абсолютно легитимно. У меня есть ключ-пропуск».
Зеб мог бы обличить ее во вранье, но он проникся восхищением к женщине, которая смогла употребить слово «легитимный», находясь в таком шатком положении. Поэтому он не стал сдавать ее охранникам, что привело бы к проверке ее через мужа, неприятным последствиям для любовника и скорее всего – если подумать – к увольнению самого Зеба. И он решил не гнать волну. «А, понятно, извините», – пробормотал он с нужной долей смиренной угодливости.
«А теперь, если не возражаете, это дамский туалет, и мне хотелось бы тут уединиться, Горацио», – сказала она, словно облизав языком имя, которое прочитала у него на бейджике. И заглянула ему в глаза. Это была мольба: «Не выдавай меня», и одновременно – обещание: «Однажды я буду твоя». Конечно, она не собиралась это обещание выполнять.
Отлично разыграно, думал Зеб, удаляясь.
И поэтому, когда они с Люцерной встретились во второй раз – в первых лучах рассвета, она босая и едва прикрытая прозрачным розовым пеньюаром, он с фаллическим инструментом, лопатой, в одной руке и пылающим кустом люмироз в другой, на свежеудобренном газоне свежепостроенного салона «НоваТы» посреди Парка Наследия, – она его узнала. И вспомнила, что когда-то он носил имя Горацио, но теперь загадочным образом – если верить его бейджику садовника «НоваТы» – превратился в Аташа.
«Вы были в «Здравайзере», – произнесла она. – Но вас зва…»
И конечно, он был вынужден ее поцеловать – страстно и жарко. Потому что она не могла одновременно целоваться и говорить.
– Естественно, – говорит Тоби. – Но кого ты изображал? Что такое «Аташ»?
– Иранское имя, – объясняет Зеб. – Иммигрант в третьем поколении. Почему бы нет? Их очень много понаехало в конце двадцатого века. Это было безопасно при условии, что я не нарвусь на другого иранца, который вздумает сравнить родословные, откуда родом моя семья и все такое. Хотя у меня была легенда, я выучил ее наизусть на всякий случай. Удачная – в ней хватало исчезновений и зверств, чтобы объяснить любые несостыковки места и времени.
– Итак, Люцерна видит Аташа и подозревает, что он на самом деле Горацио, – говорит Тоби. – Или наоборот.
Ей хочется как можно скорее проскочить эту болезненную для нее часть; при некотором везении ей больше не придется слушать про жаркий безудержный секс и рассыпание лепестков, о котором неустанно твердила Люцерна.
– Да. И это было очень плохо, поскольку из «Здравайзера» мне пришлось срочно валить. В одном компьютере была охранная система – и я ее заметил слишком поздно. Она засекла, что в компьютер кто-то забрался. Я залогинился, сразу увидел капкан и понял, что произошло. Они начнут проверять, кто был в здании, когда сработала тревога, и это сразу укажет на меня. Я тут же зашел в чат Беззумных Аддамов и запросил экстренную помощь, и криптики связались с Адамом. У него был контакт, который сумел устроить меня садовником в «НоваТы», хотя мы оба понимали, что это временный вариант и что меня скоро нужно будет оттуда убрать.
– Итак, она знает, и ты знаешь, что она знает, и она знает, что ты знаешь, что она знает, – подытоживает Тоби. – В тот момент, когда вы встретились на газоне.
– Совершенно верно. У меня было два возможных выхода: убийство и совращение. Я выбрал наиболее привлекательный вариант.
– Понятно, – говорит Тоби. – Я выбрала бы то же самое.
По его словам выходит, что им двигал голый расчет, но они оба знают, что это не единственный мотив. Прозрачный розовый пеньюар – сам по себе чрезвычайно веский довод.
В каком-то смысле Зебу не повезло с Люцерной. Хотя в другом смысле повезло, ведь никто не будет отрицать, что она…
– Эту часть можешь пропустить, – говорит Тоби.
– Хорошо, вот тебе сокращенная версия: она держала меня за яйца. В нескольких смыслах сразу. Но я не заложил ее тогда, после встречи в туалете, и она собиралась отвечать мне тем же при условии, что я буду к ней достаточно внимателен. Потом она на меня запала и никак не могла успокоиться: вынь да положь ей романтический побег с таинственным незнакомцем, который впервые явился – со свиным рылом – ее взору.
Мы направились в глубокий плебсвилль и по моему настоянию все время переселялись с места на место, что поначалу сходило за романтику. К счастью, никто – в смысле, никто из ККБ – не заинтересовался ее побегом, поскольку она не украла никакой ИС. Корпоративные жены иногда сбегали из охраняемых поселков, чисто от скуки. Это не было чем-то неслыханным. ККБ рассматривала подобные вещи как частное семейное дело – ну, насколько для нее любое дело могло быть семейным и частным. Поэтому ККБ почти не преследовала беглянок, особенно если муж не поднимал шума. А муж Люцерны, по-видимому, шуметь не стал.
Беда была в том, что Люцерна забрала с собой Рен. Милая, хорошенькая девочка, она мне нравилась. Но ей было слишком опасно жить в глубоком плебсвилле. Таких детей крали в секс-рабство – прямо днем, посреди улицы, даже если с ними были взрослые. Плебратва устраивала потасовку, брызгала секрет-бургеровским красным соусом, переворачивала тележку-гриль или солнцекар – иными словами, старый добрый отвод глаз – и когда родители вспоминали про ребенка, его уже рядом не было. Я не мог рисковать.
Зеб снова поменял форму ушей, отпечатки пальцев и рисунок радужки глаз – в «Здравайзере» уже наверняка знают, что он интересовался содержимым их компьютеров, и станут его искать, и тогда…
– И тогда вы трое объявились у вертоградарей, – говорит Тоби. – Я это хорошо помню; у меня с первого дня было ощущение, что тебе там не место. Ты не вписывался в общий фон.
– Ты имеешь в виду, что я не принимал обетов чего-то там и не пил эликсир жизни? Бог любит тебя, и червяков тоже?
– Ну да, что-то в этом роде.
– Да, я этого не делал. Но Адаму все равно приходилось меня терпеть. Я ему брат или как?
«Райский утес»
– К этому времени Адам уже собрал и построил свой парад уродов-экофилов, – говорит Зеб. – В саду на крыше «Райский утес». Ты там была. Еще там были Катуро и Ребекка. Нуэла – интересно, что с ней стало? Марушка-повитуха и все прочие. И Фило. Жалко его.
– Парад уродов? – переспрашивает Тоби. – Это как-то недобро звучит. Движение вертоградарей было чем-то большим.
– Да, согласен. Но жители плебсвиллей считали их именно парадом уродов. И хорошо: в тех местах было гораздо безопаснее слыть безобидными чокнутыми нищими. Адам ничего не делал, чтобы опровергнуть эту репутацию; наоборот, старался ее укрепить. Разгуливал по плебсвиллям в простом, но броском кретинском балахоне из вторсырья, а за ним шествовал хор, распевающий кретинские гимны. Проповедовал любовь к нашим копытным братьям перед тележками «Секрет-бургера». По всеобщему мнению, такое могли вытворять только полные психи.
– Если бы он этого не делал, меня бы сейчас тут не было, – говорит Тоби. – Он и дети вертоградарей утащили меня во время уличной потасовки. Я тогда работала… застряла в «Секрет-бургере», и на меня положил глаз тамошний менеджер.
– Твой приятель Бланко, – говорит Зеб. – Три ходки в больбол, насколько я помню.
– Да. Девушки, на которых он положил глаз, после этого долго не жили, и я была следующей в списке. Он уже перешел к побоям и накручивал себя, чтобы убить: это чувствовалось. Так что парад уродов или нет, но я многим обязана Адаму… Адаму Первому. Я только под этим именем его и знала.
– Не пойми меня неправильно. Он мой брат. У нас бывали размолвки, у нас были разные методы работы, но это другое.
– Ты ничего не сказал про Пилар, – Тоби переводит разговор. Ей неудобно слушать, как критикуют Адама Первого. – Она ведь тоже там была. В «Райском утесе».
– Да. Она в конце концов решила, что «Здравайзера» с нее хватит. Она давала Адаму инсайдерскую информацию, полезную для него – он хотел знать о возможных дезертирах из корпораций, чтобы попытаться уговорить их перейти на сторону добра. То есть на сторону Адама. Но Пилар сказала, что больше не может. После того как ККБ захватила так называемые обязанности по поддержанию правопорядка, корпорации получили право хватать, стирать в порошок и аннигилировать все, что захочется. Они делали деньги как безумные, и Пилар утверждала, что ей вредно находиться в такой атмосфере. Как она выразилась, это отравляло ее душу.
