Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Это можно было бы назвать медовым месяцем, если бы не многие печали.
Четыре аэродрома Одесской области и отражение Керченского десанта обошлось нам страшно дорого. Одна только Корниловская потеряла под три тысячи человек, из них 592 – убитыми. Потери в технике составили 75 %. У нас погибло 17 машин с экипажами, у «Летучих гусар» – 14. Истребительная авиация потеряла 27 машин с экипажами, и это не считая Керченской операции, воздушных боев и налетов, потерь флота и погибших гражданских кораблей, реквизированных для десанта.
Почти всю неделю после того, как красных из Крыма окончательно выбили, Арт ездил на похороны. Он не говорил долгих речей, ограничивался двумя-тремя сухими фразами, но лицо его было бледным, глаза и щеки ввалились, и иногда его бросало в пот – словом, выглядел он так, что и слова не нужны. И я знала, что он думает, глядя в зияющие могилы и бросая горсть земли на стандартный армейский гроб: «Я сделал это для себя».
Каждый журналист считал своим долгом его заснять. Потом эти фото попадали в советские газеты. Немного ретуши – и мой похудевший полковник окончательно превращался в Кощея Бессмертного. В Крыму из него лепили героя, в Союзе – главное пугало. Особенно советских журналистов почему-то шокировала коричневая корниловская форма и «мертвая голова» на берете и шевроне. «Белофашисты» – так нас называли в газетах, которые Арт иногда привозил из Главштаба. На первых полосах дымились разрушенные аэропорты Одесской области, рыдали матери убитых солдат, укоризненно смотрели в небо гражданские, погибшие от случайных пуль и осколков во время уличных боев. «Одесса не простит!» Рядом заверстывали фото «белофашистского палача» – и готово дело.
Кошмарный вид Арта, столь полюбившийся советским писакам, имел причиной не столько депрессию и ночные бдения в Главштабе, сколько абстинентный синдром: с начала мая до конца «горячей» войны в Крыму он существовал на морфинсодержащих анальгетиках и успел подсесть. Отказался от таблеток резко, без заместительной терапии, если не считать таковой вино: покупали мы вроде бы на двоих, но пока я успевала выпить бокал, он приканчивал остальную бутылку. Не напивался: для среднего взрослого крымца пол-литра сухого – не доза. Но я никогда раньше не видела, чтобы он пил вино, как воду.
И я была бессильна перед этим. Поцелуи не лечат ран, а утешение… кто бы дал его мне самой? Мы могли только обнимать друг друга душными ночами, когда по всему Бахчи отключалось электричество, потому что основную электростанцию разбомбили, а резервные не выдерживали напряжения.
На Остров больше не падали ракеты и бомбы, но смерти продолжались: умирали раненые в госпиталях. Каждый день Арт приносил уточненные списки потерь.
– И что мы купили такой ценой? – не выдержала я однажды.
Мы сидели за столом в его кухне, я цедила свой первый бокал, а он наливал себе уже третий.
– Месяц без бомбежек, – сказал он. – Повезет, так недель пять.
В прогретой солнцем квартире без кондиционера мне стало холодно.
– Пять недель без бомбежек? Ты с ума сошел?
– Поверь, в текущей ситуации – это много.
Много? У меня сперло дыхание. За пять недель не наделаешь вертолетов, не восстановишь численность танков, не вылечишь раненых. Пять недель не стоили этих жертв!
– Что изменится за пять недель? Европа с Америкой вступят в войну? Да чхать они на нас хотели!
Арт улыбнулся.
– Помнишь, что писал классик? Знай себя, знай врага. Ты знаешь, насколько плохи наши дела, – но не знаешь, как дела у них.
– Их дела лучше наших, пока они могут себе позволить терять целые дивизии!
Он взял меня за руку и покачал головой.
– Ты хороший командир звена, Тэмми. И ты мыслишь как командир звена.
– Хорошо, объясни мне, что тут видит командир дивизии.
Он достал из портфеля очередную копию советской газеты и протянул мне.
Я обычно не читала такого рода заметки – в первую очередь потому, что не могда продраться через нечеловеческий стиль. Но теперь я сделала над собой усилие и начала выковыривать смысл из навозной кучи канцелярита. Смысл был простой – один из главных упырей, начальник КГБ СССР, «скоропостижно скончался». Ну и что? Смерть бровастого генсека не остановила войну, почему же смерть КГБшника должна что-то значить?
– Извини, я не разбираюсь в борьбе бульдогов под ковром…
– Этот человек был самым вероятным кандидатом на должность Генерального секретаря ЦК КПСС.
Для меня эта цыкающая и какающая аббревиатура звучала как имя ацтекского бога и не говорила ровным счетом ничего.
– Сейчас в верхушке идет борьба равновесных группировок, – продолжал Арт. – Они были неравновесными еще недавно, но Советская армия опозорилась полностью и выбыла из игры. Остались КГБ и ВПК.
– Еще одна аббревиация – и я кого-то стукну.
– Военно-промышленный комплекс.
– И чья победа поможет нам выжить?
– КГБ.
У меня возникло ощущение, что я разговариваю с Синей Гусеницей.
– Ты уверен?
– Тэмми… – У него на лице опять появилось «как-бы-это тебе-понятно-объяснить» выражение. По такому выражению лица очень хочется врезать. – КГБ, кроме всего прочего, занимается продажей советской нефти и газа за рубеж. И вот представь себе человека, который держит палец в большой бочке варенья, но не имеет права этот палец облизнуть. А сам при этом видит, что все вокруг жрут варенье большими ложками. Как долго продержится этот человек? Как скоро он попытается захватить ложку?
– Мы погибали ради того, чтобы кто-то из этих выродков захватил ложку?!
Арт смотрел мне в глаза не моргая, и как же неуютно было под этим взглядом.
– Нет, Тэмми. Кто-то из них должен захватить ложку, и тогда мы перестанем погибать.
…Новый советский лидер оказался похож на человека. Он даже пытался говорить без бумажки, и в первой своей речи ни разу не упомянул о Крыме, Одесской высадке и Керченском разгроме, но зато произнес слова «демократизация», «восстановление конституционных принципов» и «гласность».
Я не придала значения очередной смене девизов правления в СССР. Я не верила в людей, которые попытаются захватить ложку, и мне было страшно.
* * *Кронин занял место напротив Артема, развязал папку с тисненым орлом, достал подколотые листы бумаги – стопка толщиной с нотную тетрадь.
– Эта бумага, – сказал Адамс, – уже получила неофициальное название «Меморандум Верещагина». Мы обдумывали ее дольше, чем вы писали. И в общем, я таков, чтобы это принять. Чем вы руководствовались при написании?
– Сэр, все мои соображения изложены здесь. Нам необходимо пополнение, резервисты уже не решают проблемы численности войск, мобилизация подорвет экономику, которая и так подорвана, а вместе с тем лагеря военнопленных забиты людьми, имеющими подготовку…
– Это я читал, – отмахнулся Адамс. – И у меня осталось впечатление недоговоренности.
– Можно вопрос, сэр?
– Да…
– У вас или сначала у полковника Кронина?
Командующий и его начштаба обменялись улыбками.
– Он меня знает, – проговорил Кронин. – А я – его.
Верещагин поставил руки «домиком».
– Я отвечу на ваш вопрос, сэр… По-моему, интеграция неизбежна.
Кронин откинулся в кресле назад и немного отъехал от стола.
– Вот от кого я не ожидал этого услышать… – протянул он.
– Это ясно как день. Даже если мы выиграем, Крым никогда не оправится от этой победы.
– Ровно месяц назад в этом самом кабинете вы говорили совсем другое.
– Я говорил о том, как не проиграть войну в первый же день. Сейчас – другое. Но нам придется с ними жить. Рано или поздно.
– Это что, социальный эксперимент? – фыркнул Кронин.
– Нет, сэр. Это попытка залатать дыры в дивизии за счет кое-как подготовленных людей.
– Именно что кое-как…
– Это очень серьезно, полковник Верещагин. – Адамс снова сел. – Вы предлагаете дать людям, которые еще вчера были нашими врагами, оружие.
– Так делали в двадцатом. У половины жителей Острова предки воевали сначала на той стороне, только потом по каким-то причинам перешли на эту.
– Иные переходили по нескольку раз, – пробормотал Кронин. – Не повторилась бы история. Чтобы перейти на сторону противника, нужно обладать определенным складом ума и характера. Не боитесь, Арт, что в армию хлынет отребье?
– Я сомневаюсь насчет «хлынет», сэр. Пока что я прошу позволения поставить этот эксперимент только в своей дивизии, и только в четырех подразделениях: второй горно-егерский батальон, первый батальон морской пехоты, третий батальон бронемобильной бригады и второй батальон аэромобильного полка. Всего потребуется шестьсот человек, из них – пятьдесят офицеров. Согласитесь, что слово «хлынет» к такому количеству неприменимо. Что же до «отребья»… Я думаю, у нас будет возможность выбирать.
