Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– …провести?
– Через сенаты проведут, – отмахнулся Максим, – а не знают, как оформить или упаковать в такую обертку, чтобы массовый электоратель проглотил и тем самым развязал им руки.
Фирестоун сказал задумчиво:
– Наши люди уже начали готовить некоторые шаги.
Воркующий голос мягко и нежно произнес над их головами:
– Милый, к тебе направляется гостья… Впустить, не пустить, отказать, тебя нет дома, уехал, спишь?
– Лежит пьяный, – добавил Фирестоун саркастически. – Как говорит, как говорит!.. Почти вижу, как она расстегивает пуговицу за пуговицей и даже снимает все с себя…
Максим поколебался, бросил взгляд на невозмутимого Фирестоуна и буркнул:
– Я никого не жду. Так что… не впускать. И не называй меня милым хотя бы при гостях…
Фирестоун сказал довольно:
– Вон оно! С чего и начнется бунт роботов.
Через пару минут дверь красиво распахнулась, заиграла торжественная музыка. Аллуэтта вошла яркая, счастливая и нарядная, но увидела в кресле Фирестоуна, охнула.
– Папа!.. Ты почему здесь? Я же просила тебя не заявляться к Максиму Максимовичу!.. Почему ты так поступил?
Максим при всем неудовольствии, что она как-то сумела пройти к нему, вдруг ощутил некое странное чувство стадности, или как его еще назови, но они с Фирестоуном – два самца и потому сейчас как бы в одной команде.
– Аллуэтта, – сказал он мягко, но строго. – С родителями нужно разговаривать вежливее. Сильверстер прибыл по моему приглашению, если тебе это так важно.
Она распахнула рот.
– Что-о-о?
– Но тебе это не должно быть важно, – сказал он строго. – Иди на кухню и приготовь нам что-нибудь… что твой отец любит.
Фирестоун спросил как ни в чем не бывало:
– А что любишь ты?
Максим надменно искривил губу.
– Я ем все. Мужчине недостойно быть знатоком в еде.
– Я тоже ем все, – ответил Фирестоун бодро. – А говоришь, мы разные!.. Люди дела все из одного металла. А остальные… из не при женщине будь сказано, а моя девочка, как вижу, уже становится ею.
Аллуэтта фыркнула и ушла на кухню, слышно было, как сердито гремит посудой.
Фирестоун хитро смотрел на Максима.
– Так что мы обсуждали?
– Координацию действий большого бизнеса, – тихо сказал Максим и покосился на открытую дверь кухни, Аллуэтта вполне может подслушивать, – и науки. На том поле, которое вроде бы не наше, но принимаемое теми футболистами, чьи решения больно отзываются в научной среде…
– …и в бизнесе, – добавил Фирестоун. – Наверху во всех странах задумываются, как обуздать эту дурь. Аксиома, что человек с возрастом умнеет. Даже тот, кто ничему вроде бы не учится и никакие курсы не посещает, все же с каждым годом обогащается жизненным опытом, что позволяет… ну, скажем, реальнее оценивать, что происходит.
Максим снова покосился на дверь, сдержался от дерзости, что вертелась на языке.
– Как говорят в детском саду, – обронил он, – это аксиома.
– Не секрет, – сказал Фирестоун все так же невозмутимо, – что революции совершаются молодежью, которую в своих целях ведут один-два хитрых жука среднего возраста. У молодежи энергии много, ума мало. Вот ее энергию используют те, у кого ума хватает сообразить, как этих молодых честных дураков разжечь, натравить и бросить хоть на танки, хоть на стены правительственных учреждений.
Максим все больше прислушивался к звукам, доносящимся из кухни.
– Ну? – сказал он отстраненно.
– Так вот, – закончил Фирестоун, – сейчас в самом деле на законодательном уровне принимаются меры, чтобы этих хитрожопых вовремя нейтрализовать. У меня сведения из первых рук! Страной должны управлять эксперты, а ими не становятся в тридцать лет. На митингах же вообще, напоминаю, школьники да студенты!.. А еще уже почти принят в подкомитетах закон насчет ограничения в выборах для слишком молодых… Осталось только голосование во вторник, но, уверен, пройдет большинством голосов. Даже абсолютным.
– Ого, – сказал Максим заинтересованно, – сильно пришлось смягчить для прохождения?
Фирестоун тоже покосился в сторону кухни.
– Всего на пару лет, – сказал он довольно. – Сенат, конгресс, Государственную думу, кнессет, Великий Хурал… всех достала эта бездельничающая молодежь! Ишь, не знают, как навести порядок в собственном доме и дворе, а берутся указывать, как рулить страной и каким курсом вести!.. Если честно, жизнь настолько усложнилась, что сейчас не то что двадцатилетний, даже не всякий взрослый может разобраться в усложненных программах кандидатов в президенты! Такие избиратели ориентируются на их внешний вид, мускулатуру и уверенный голос, а это, увы, совсем не то, что на самом деле нужно управляющему страной.
Из кухни донеслась мягкая мелодия, в широкий проем вкатился столик, мигом оценил, где расположились ученый и магнат, подъехал и убрал шарики, заменяющие устаревшие колесики.
На столешнице два десятка тарелочек с горками аппетитно пахнущих штук, из которых Максим узнал только поджаренные куриные грудки, четыре высоких стакана с напитками.
– Хорошо она вас кормит, – заметил Фирестоун с одобрением.
Максим взглянул косо.
– Сегодня зашла ко мне второй раз. И то наверняка по делу. Первый раз просто как курьер…
– Молодец девочка, – одобрил Фирестоун. – Как курьер?.. Умница.
Максим стиснул челюсти, магнат все истолковывает по-своему, что ему ни объясняй, но смолчал и принялся за незнакомые блюда. На что только простой народ не расходует ум и энергию, у него даже хватает наглости и дурости утверждать, что это искусство, что равно и даже выше достижений науки, ведь искусство вечно… ха, посмотрим, что останется от вашего искусства еще через несколько лет…
– Что-то соли маловато, – сказал Максим. – Пойду поинтересуюсь.
– Больно не бей, – сказал Фирестоун вдогонку. – Хотя, вообще-то, чем сильнее жену бьешь, тем суп вкуснее.
Максим вышел на кухню, Аллуэтта сразу же обернулась, все еще злая и расстроенная.
Он спросил злым шепотом:
– Как ты вошла?
Она широко и предельно невинно распахнула глаза.
– Меня впустили…
– Как?.. Даже без предупреждения?
Она ответила тем же торопливым шепотом:
– Наверное, твоя квартира скачивает апдейты?.. И сама устанавливает все скопом?
– Ну да, – ответил он, – когда мне возиться с каждой по отдельности? Но не во вред же мне себе устанавливать!
Она прошептала:
– А вдруг квартира решила, что это не во вред?
Ее взгляд стал умоляющим, Максим подавил в себе то новое, что все чаще поднимает голову, и сказал зло:
– Ты вся во вред. Это глюк или сбой… Погоди-погоди, а не ты ли внесла изменения?
– У меня на это не хватит ума, – заверила она. – Я женщина, а какие из женщин программисты?..
– Зачатков твоего ума, – сказал он сварливо, – хватило, чтобы прочесть инструкцию!.. А у меня нет пароля, сюда не ходят посторонние!
– Правда? – спросила она, ее лицо засияло, а глаза заблестели, как две утренних звезды, омытые чистой росой. – А может, твоей квартире уже хотелось, чтобы здесь пошелестела женщина?
– Тогда сменю квартиру, – пообещал он.
Из комнаты донесся благодушный голос Фирестоуна:
– У вас что там, быстрый секс на кухонной плите?..
Максим зашипел на Аллуэтту, надел на лицо небрежную улыбку и, появившись в дверном проеме, сказал небрежно:
– Не убили друг друга, и то хорошо. Рецептуру ей объяснял.
– Это правильно, – прогудел Фирестоун. – Им все нужно объяснять. А синяк под глазом теперь замазать еще проще, чем раньше!.. Фармацевтика на марше.
Аллуэтта вскрикнула в негодовании:
– Папа!.. Он меня пока еще не бил!
– Подожди до свадьбы, – утешил Фирестоун. – Потом тебе отольются наши мышкины слезки. Это что за странный пирог?
– Папа, – сказала Аллуэтта с укором. – Что у тебя за вопросы? Каждый день создается что-то новое. Ешь, не спрашивай.
– Я консерватор, – объявил Фирестоун. – Вон как и твой Максим.
Она округлила глаза.
– Это он консерватор?
– Все настоящие мужчины, – заявил Фирестоун, – консерваторы в этой серой повседневной жизни. Жрем одно и то же, всю жизнь носим одни и те же рубашки, брюки и башмаки, ходим по тем же дорогам… зато делаем открытия или хотя бы изобретения. А из знатоков еды или питья путного не выходило, не выходит и никогда не выйдет.
Максим смолчал, поддерживать магната не хочется, но и возражать как-то не с руки, тот все сказал правильно, хоть и мультимиллиардер.
– Вообще-то, неплохо, – сказал Фирестоун, деликатно забыв, что Максим ходил на кухню за солью, он потянулся за чашкой с кофе. – Сделай мне еще, только малость крепче. Это вместо сигареты, раз уж я больше не курю.
Аллуэтта сказала недовольно:
– Только и всего? Хотя тебе можно вместо котлеты подложить твой же тапочек. Съешь и не заметишь.
Максим осведомился:
– И давно курить бросили?
– Двадцать лет назад, – сообщил Фирестоун. – И теперь вместо каждой сигареты выпиваю по чашке кофе… Кстати, Аллуэтта говорила, что вы уже в состоянии менять целые блоки в человеке?
