Элли Каунди - Обрученные
Часа Витьке не понадобилось. Он уже лежал расслабленно, с заметенными глазницами, прозрачно-синим носом и фиолетовыми губами. Снег в глазах еще таял, и казалось, что Витька плачет. Ахмет опустил ему веки. Не помогло – теперь казалось, что он плачет с закрытыми глазами.
Именно тот груз вывел их обоих из-под множества ежедневно борющихся за свой кусок, утвердив среди остальных Домов Старого города. Правда, реализовали они свой статус по-разному: Ахмет предпочитал малолюдье при забитом подвале, Кирюхин всячески расширял свое дело, начав с простого крышевания торговли, через некоторое время стал встречать-провожать караваны, проплачивать будущие урожаи деревенским, завел даже нечто типа кабака – единственного в своем роде. Впрочем, опустив хозяина на изрядную сумму, кабак довольно быстро оказался в аренде, – как известно, маленькая аренда лучше большого убытка. Жизнь Тридцатки устаканилась, никому не хотелось ломать сложившийся баланс – жрачки более-менее хватало, торговцы рассказывали, что мало где так сыто и тихо живут: на юге народ только и знает что отмахивается от казахов, доживших уже и до лука со стрелами. Хотя что казахам делать – вокруг месторождений «Шеврон» нарезал огромные зоны безопасности, снеся города под бульдозер, а с юга их нехило подпрессовывают узбеки с таджиками, которых оказалось неожиданно много. На России, говорят, вообще тишина могильная – можно днями идти и не встретить живого человека – вирус какой-то прошел; только в городках на запад от Москвы, где французы рулят, еще как-то можно жить, да в Москве с областью – но те закрыты, как в свое время СССР.
На юге, с бывшего Волгограда начиная, стрельба не утихает – Кавказ рядом сказывается, не справляются с ним турки. Одна китайская зона живет чуть ли не по-человечески, не лезут китайцы к людям. От бывшей границы от силы километров на двести – триста расселились, забор поставили и живут, на ГЭСах да на заводах гарнизоны посадили – и то, что за зоной, не интересует их никак, только металл покупают. Показывали сибирские деньги – увесистые медные слитки и крохотные золотые штамповки, патрон там отошел уже. Единственное, во что почти не верилось, так это про хозяек – якобы у них какое-то там бедствие, не то ураган, не то землетрясение, и какие-то штаты у них вроде как на уши встали – то ли белые негров мочат, то ли наоборот, то ли мексы и тех, и других – не пойми что. Может, там вообще пидоры байкеров землят или наркоманы лесбиянок – да хоть брокеры пушеров, один хрен приятно.
– Грибочки-то как хороши. Дома не такие почему-то, а вроде все то же самое.
– Как ты думал. Еду мужчина должен делать. Ну, давай еще по одной, и пойду работать. – Осетин в третий раз наполнил стопочки.
– Исэнэке, Сань.
– Аллаверды, Ахмет.
Поставив стопку, Осетин вырвал у Ахмета вилку, быстро закинулся кусочком мяса и поспешил за стойку, протирая выбитые самогоном слезы.
Душевно закусивший Ахмет снова подозвал Сережика:
– Сережка, прибирай и чайку давай еще. Кружек – две.
Сережик, радостно косясь на почти половину самогона, оставшегося в графинчике, быстро собрал посуду, махнул по столу тряпкой – типа протер, шельмец.
– Отнесешь посуду, сходи сразу до базара. Серегу моего знаешь? Позовешь его. Он, скорей всего, щас у книжников. Куда, не все еще. Нормально стол протри, распиздяюшко.
Пока Ахмет ел, хозяйская половина наполнилась. Далеко не у всех дома командовали такие умелые хозяйки, как Ахметова жена, и к концу базара всякий, имеющий за душой лишних полрожка, спешил побаловать себя стряпней Осетина. Кроме того, именно здесь осуществлялись сделки между хозяевами Домов, в безналичной форме, чтоб не нервировать базарных, так как продавалось здесь прежде всего серьезное оружие, взрывчатка и прочие нерозничные штуки.
За последним свободным столом по соседству рассаживалась троица медников, откуда-то с ДОКа. Хозяевами Домов никто из них не был, но торговал этот кооперативчик по-крупному, отдавая медь чуть ли не самим китайцам, проходя до самого сопряжения Большой Уральской зоны с зоной ответственности Китая где-то в бывшей Омской области. Ни по бизнесу, ни по расположению они с Ахметом не пересекались, поэтому обменялись вполне дружелюбными кивками.
Пришел Серега, сияя как медный котелок. Из-под разгрузки торчит уголок тщательно завернутого пакета. По габаритам – книга, одна толстая или две средние такие.
– Че, грамотей, нашел чего-то? Лимон хоть съешь, а то расцвел как не знаю что.
Серега смешал себе чайку, радостно хапнул, обжегся, зашипел, но все равно продолжал скалиться.
– Ахмет, прикинь! Лукьяненку нашел, первые три «Дозора» – одной книгой!
– Ну, теперь тебе до конвоя точно хватит. Вон какая толстая. Смотри, моей не показывай, а то долго не увидишь.
– Дак она мне половину и проплатила. За нее Карпухины ломили че-то совсем от души, у меня не хватало. Я к ней подхожу – первые «Дозоры», говорю, купим на свару? Та услышала – аж хуйню всю эту бабскую бросила. Подходим, а она даже не торгуется – давай, говорит. Мы теперь с ней типа как совладельцы. Ха, акционеры… Почитать захочешь – будешь нам башлять.
– Я почитаю, – сделав зверскую рожу, грозно сказал Ахмет. – На растопку пущу. А обложку – на пыжи.
– Мы тогда тебя самого на пыжи пустим, неотесаный ты человек, – заржал Серега. – Это рисковым надо быть парнем – нечитаную книжку отнять!
У входа вспыхнула какая-то невразумительная суета. По залам прокатилась неуловимая волна – базары не затихли, но народ напрягся; на большой половине некоторые потянулись в карманы, на хозяйской сохраняли солидность, но тоже что-то поменялось – люди подсобрались до выяснения. Услышав со стороны молодых медников приглушенный лязг затвора, Ахмет тоже незаметно дослал патрон и переложил АПБ с лавки на ляжку. В дверях появился здоровенный торговец из пришедших накануне, молодой – годов тридцати, не более. На подмышечной петле «Каштан», дорогущий легкий броник-разгрузка, штаны и ботинки – от хозяйского летнего пехотного комплекта. Тоже немало стоит. Такого нарядного разукомплектовать – полцинка выручить можно влегкую, если не целый. Подошел к стойке с видом москвича в мухосранском буфете:
– Хозяин! Четыре шашлыка сообрази, один жирный, три обычных. К ним – что поло…
– Э! Мужик! Тебе сказано – нельзя со стволами! – ввалился следом красный, растрепанный охранник. Плечо и спина в побелке – похоже, пытался заставить чужака сдать ствол и был просто отброшен с дороги. Чужак холодно посмотрел на охранника (Ахмет заметил – нет, не играет; на самом деле считает себя Д’Артаньяном, а всех остальных – пидорасами), раздраженно прикрикнул:
– Ты не понял, что ли? Пшел отсюда!
Охранник замер, не решаясь направить дробовик на гостя Дома, – и с заметным облегчением исполнил беззвучную команду Осетина, сделавшего знак – мол, все в порядке, иди. Молодой продолжил заказывать, проявляя раздражение лишь некоторой рваностью движений. А двигался он хорошо, опасно – так неуловимо перетекают старые инструктора по рукопашке. Закончив обсуждение заказа, Осетин поставил на стойку стопочку, налил гостю брусничной и отправился готовить. Повернувшись к хозяйской половине, молодой зашарил глазами в поисках стола. Свободных не было – лишь у печки за большим полупустым столом развалился Ахмет.
– Вы закончили? – нагло, типа давай пошел уже отсюда, обратился молодой к Ахмету с Серегой.
– Это вы ко мне вопрос обратили, молодой человек? – еще слаще зажмурился Ахмет, жестом попросив Серого съебаться. – Тогда для начала давайте поприветствуем друг друга.
– Мужик, давай по-нормальному. Вы поели уже? Вы поели, нам тоже нужно, – с трудом сохраняя ровный тон, процедил торговец.
В повисшей тишине щелчок переводчика АПБ, раздавшийся из-под стола, четко расслышал даже Осетин на кухне. На большой половине сидящие в опасном секторе быстро рассосались, но помещение кафухи никто не покинул – назревало развлечение, к тому же людям хотелось, чтобы с молодого получили за униженного охранника. Молодой понял, что может попасть, но кровь его пузырилась гормонами, и потом, видно было – он привык к подчинению.
– Ты, лось, движения путаешь. Подошел – объявись как человек, тебя присесть пригласят. А ты быкуешь. Что быкам не место с людьми за столом – знаешь это?
Молодой побледнел, на лице натянулась кожа – Ахмет приготовился стрелять при малейшем движении, подвыбрал свободный ход и малость пригрузил легкий спуск АПБ.
– Лева, Лева, ты косорезишь, – полный ласкового разочарования спокойный голос. – Человек правильно тебя поправляет.
Расфокусировав глаза, Ахмет обнаружил стоявшего у входа старшего торговцев. За его спиной, в дверях, маячили еще две габаритные фигуры. Видимо, вошедшие уже какое-то время наблюдали за происходящим. Старший двинулся к столу, располагающе улыбаясь. Войдя на хозяйскую половину, старший на ходу обратился к присутствующим:
