Майкл Флинн - В стране слепых
– Может, и согласятся. Если определится тенденция.
Снова наступило молчание – на этот раз оно было еще дольше и глубже. Наконец Пейдж заговорила:
– Тенденция может определиться. При некоторых условиях.
– Может быть, ты об этом позаботишься? Если подумать, я полагаю, что даже еще один такой случай уже будет статистически значимым. А если он случится с кем нужно, это заодно решит для нас множество других проблем.
– Я поговорю кое с кем из членов Совета о твоем предложении. То есть о потемкинских деревнях. И о том, что нужно отдать приказ всем ячейкам прекратить всякую деятельность впредь до уведомления. – Она помолчала. – Как ты думаешь, сможем мы это провернуть?
Он не понял, какой именно из его планов она имеет в виду.
– Наверняка. Я в тебе не сомневаюсь.
И он положил трубку.
Он действительно в ней не сомневался. Из нее получится прекрасный Сьюард при нем, Линкольне. Эта мысль доставила ему некоторое удовольствие, но потом он вспомнил, чем кончил Линкольн, и выкинул ее из головы.
– А если ничего не получится, – произнес он вслух, – я всегда могу призвать на помощь Флетчера Окса.
Он вернулся в столовую. Карин терпеливо ждала у сервировочного столика, на котором под портативным инфракрасным обогревателем стояла его тарелка. Карин была женщина плотного сложения, с округлыми мышцами под гладкой кожей. В ней не было ни грамма лишнего – лишь аппетитная мягкая прокладка во всех нужных местах. Он позволил себе с восхищением задержать взгляд на ее фигуре под форменной одеждой французской горничной, на ее ногах в черных ажурных чулках и туфлях на высоком каблуке. Он представил себе, как она выглядит без формы (для чего не нужно было чересчур сильного воображения) и какие разнообразные штуки они могли бы проделать вместе (что открывало для воображения большой простор).
Он сел за стол и положил на колени салфетку. К его огорчению, она легла совершенно ровно.
– Я готов, – сказал он.
Карин принесла ему тарелку, которая стояла на сервировочном столике. При этом, повернувшись к нему спиной, она низко нагнулась над столиком и потом так же низко склонилась, когда ставила тарелку перед Кеннисоном. Она прекрасно знала, что это ему нравится. Знала и то, что почти все это ни к чему.
«Мне грозит опасность, – подумал он, – и моим людям тоже». Он вспомнил, что двое слуг Бентона погибли вместе с ним. Здесь не должно случиться ничего подобного. Не отослать ли их в какое-нибудь безопасное место? Он не мог допустить, чтобы кто-то причинил вред прекрасной Карин, или умнице Беттине, или веселой Рут-Энн, или скромной горничной Грете. Он представил себе, как они вместе с ним заперты в горящем доме, как кричат от страха, прижимаясь к нему, а языки пламени подкрадываются все ближе. Или как разъяренная толпа гонится за ними, как их избивают, как забавляются с ними неумытые, грубые рабочие.
Что-то в нем шевельнулось. Он бросил взгляд на салфетку, лежавшую на коленях. «Отлично, – подумал он. – Отлично».
Спустя некоторое время, снова взявшись за свою отбивную, он обнаружил, что она несколько пересохла.
7
Сара сидела, прислонившись спиной к стволу огромной ели, и задумчиво жевала полоску вяленого мяса. Вокруг стояла тишина. Лучи утреннего солнца пронизывали листву и косыми столбами падали на землю. Немного левее, в осиннике, она развела костер, чтобы сварить кофе: под осинами всегда много сухих веток.
«Это не настоящая тишина», – подумала она. Деревья всегда шумят от ветра. Особенно осина – листья у нее начинают дрожать при малейшем дуновении. Ель и пихта тоже издают свои звуки. Шум ветра в их хвое похож на отдаленный гул толпы. Как будто звучит множество голосов – если вслушаться повнимательнее (или, наоборот, совсем не прислушиваться), то, может быть, удастся понять, что они говорят.
«Это называется арбомантия, – подумала она. – Гадание по шепоту деревьев. Интересно, что бы мне посоветовали деревья? Что может сказать лес про Ассоциацию, про клиологию, про смену личности?»
Ветерок усилился, и ветки у нее над головой пришли в движение. «С-с-с-а-р-а-а-а», – шептали они.
Метрах в тридцати от места, где сидела Сара, с пронзительным криком перелетела с дерево на дерево сойка. Немного дальше через кусты с шорохом пробирался кто-то покрупнее. Наверное, белка. Или дикобраз. Сара взяла кружку с кофе обеими руками, чтобы получше ощутить идущее от нее тепло, и отхлебнула глоток. Потом прикинула, под каким углом падают солнечные лучи.
Пора двигаться дальше.
Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала его. Подойдя к привязанной лошади, она достала из седельной сумки складную лопату и Закопала в-землю все головешки.
Убедившись, что никакая опасность лесу не грозит, она собрала котелок и вяленое мясо, скатала спальный мешок и привязала к седлу. Когда она затягивала подпругу, раздался громкий треск, похожий на выстрел. Сара вздрогнула. Лошадь почувствовала, что она испугалась, и дернула поводья.
Сара прыгнула за сосну и притаилась. Поглаживая лошадь и успокаивая ее, она пристально смотрела в ту сторону, откуда донесся выстрел, и прислушивалась, затаив дыхание.
Звук повторился, на этот раз ближе, и она от облегчения чуть не расхохоталась. Никакой не выстрел – это просто лопнул стручок. Какой-то цветок, заранее готовясь к будущей весне, перед смертью старается рассыпать свои семена как можно дальше.
– Нет, мне действительно нужен был этот отпуск, – сказала она своей лошади, и та в знак согласия покивала головой. Сара вскочила в седло и поехала вверх по склону.
Позже в тот же день она выехала из ельника на обширный альпийский луг. Голые вершины водораздельного хребта подпирали горизонт, как каменная волна, надвигающаяся на сушу. Скелет планеты, прорвавшийся наружу после катаклизмов, которые происходили здесь в невообразимо глубокой древности. Кое-где на склонах виднелись пятна вечных снегов. «Горы-Без-Лета» – так называли их индейцы племени юта. Чернохвостый олень, пивший воду из небольшого пруда невдалеке, поднял голову и стоял неподвижно, глядя на Сару. Она натянула поводья и тоже остановилась, ожидая, что олень будет делать.
Пруд появился здесь благодаря семейству бобров, которое перегородило небольшой ручеек плотиной из древесных стволов и земли. Запруженный ручей затопил уже большую часть луга. У индейцев арапахо есть легенда, будто мир создали бобры. Хитрые индейцы своими глазами видели, как бобры возведенными ими плотинами превращают луга в болота. Из всех животных только бобр и человек создают свою собственную окружающую среду.
А в чем разница между бобровой плотиной и человеческой? Она вспомнила свой разговор с Редом в день той ужасной поездки на гору Фалкон. Почему одна плотина – естественная, а другая – искусственная? В чем разница – в размерах? В целях? И та и другая изменяют окружающую среду, и необязательно к лучшему. Разве что для бобра. Или для человека.
Может быть, разница только в способности предвидеть последствия.
Но разве это не тот самый довод, который приводил Ред? Что ты станешь делать, если окажешься в состоянии предвидеть последствия, которых больше никто предвидеть не может? Будешь сидеть в сторонке и загребать выигрыш, подобно Ассоциации, потому что знаешь, куда покатится шарик рулетки? Или попытаешься заставить шарик катиться туда, куда ты захочешь, подобно Обществу? Или…
Или что? А как насчет той третьей силы, о существовании которой они догадались по перечню Денниса и по чужому файлу в распечатке? Какой философии придерживается она? Той же, что Общество, или той же, что Ассоциация, или еще какой-нибудь?
«Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу бобровой плотины», – подумала она. Но что можно ответить Реду? Он утверждал, что вмешиваться в ход истории допустимо – при условии, что намерения у тебя благие. Что все равно каждый это делает, только вслепую и наугад. Что история – не что иное, как сумма ошибок миллионов бредущих на ощупь дилетантов. Что на это можно ответить? Пойти в профессионалы? Сара дернула за повод и повернула на север. Олень, вспугнутый ее движением, кинулся в лес.
Долины простирались под ней, как гигантские борозды, проложенные огромным плугом. Некоторые народы, глядя на звезды Большой Медведицы, называли ее Плугом. Может быть, они представляли себе как раз такие борозды – расселины с острыми краями, которые прорезают в горах ручьи, текущие в низины. Сара присмотрелась к растительности, чтобы определить стороны света. На этой высоте пихта Дугласа занимает северные склоны, а сосна-пондероза – южные: на них падает больше солнечного света, а значит, они суше. Каждое растение приспособлено к своей нише. В местах, расположенных не так высоко, пондероза переходит на северные склоны, а на южных появляются травы, кустарники и колючая опунция.
