Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса
Она протянула ему руки, и он почувствовал их в своих руках. Чуть прохладные, нежные… Прижал к губам подушечки пальцев. Заметил, что даже лак на одном ноготке облупился. Это было не привидение. Не мираж. Это была Тамара из крови и плоти. Стройная и грациозная.
— Ты не согласен? — её чуть вздёрнутая бровь поднялась ещё выше.
— Как ты здесь оказалась? — повторил вопрос Тимур, почти теряя самообладание от близости любимой девушки.
— Я приехала. Приехала, чтобы уехать вместе с тобой. Садись за руль — и поехали.
— Да, да, конечно, — ответил Тимур, попытался обнять её, но она отстранилась, пропуская его на водительское место. — Только вот людей увезём.
— Каких людей?
— Там… в больнице… люди… Я должен их увезти…
— В больнице? Почему ты должен? Что они тебе сделали такого, что ты им стал должен? Это мы с тобой должны быстро отсюда уехать…
— Тома, ты же добрая… там людям надо помочь…
— Значит, ради людей ты на всё готов, а ради меня — и тогда не смог, и сейчас не хочешь? — Тамара обиженно отвернулась, пошла и села на одно из пассажирских кресел.
— Почему не хочу! Это всего полчаса. Мы их вывезем и сами уедем! Нельзя бросать тех, кто ждёт от тебя помощи!
— Когда ты уехал, ты кого спасал? Нашу любовь или себя?
Тимур, понурив голову, сел на водительское кресло. Он почти готов был ударить по коробке передач и умчаться куда глаза глядят. Но именно по глазам ударили несколько вспышек света подряд. Тимур сначала зажмурился, потом увидел перед лобовым стеклом внедорожник Эньлая. Выпрыгнул на улицу.
— Эньлай, иди сюда…
— Ты чего телишься, там Никонов нервничает, — перебил его Лю.
— Пойдём, я познакомлю тебя с Тамарой.
— С какой Тамарой?
Тимур почти силой втолкнул Эньлая в салон автобуса. Но Тамары там уже не было. Тимур галопом вбежал на второй этаж салона, но и там было пусто. Спустился вниз, выбежал на улицу.
— Тамара! — крикнул он.
— Тише, — остановил его из-за спины Лю. — Не было никакой Тамары. Во всяком случае, это была не Тамара. Я спросил Макара, почему ко мне не является Наташа, а он сказал: «Потому что ты её любишь».
— Я люблю Тамару, — глухо произнёс Тимур, он вот-вот готов был кинуться на Эньлая.
— Успокойся, Тимур. Возьми себя в руки. Я верю: ты её любишь, но это была не Тамара. Макар сказал, что дьявол играет на страстях. У тебя не просто любовь, у тебя ещё и страсть… Или ты будешь это отрицать?
— Просто — не просто, какая разница?! Какая может быть любовь просто?! Она только что здесь была! Я целовал её руки! Понимаешь?!
— Понимаю… — Лю тоже насупился. — А я с той самой ночи не видел Наташу и детей! Я не знаю, где они, понимаешь?! Мне никто не является! Я только слышал Наташин голос… Я не знаю, где они, понимаешь?! — снова повторил Эньлай.
Он отвернулся и пошёл к машине. Сел за руль и хлопнул дверцей. Тимур пару минут стоял, сжав кулаки. Казалось, он вот-вот начнёт крушить всё вокруг. И всё же он совладал со своим гневом.
— Понимаю, — сказал он. — Извини.
— Не за что…
— Как ты думаешь, можно что-то исправить?
— Ты в каком смысле? — удивился такому вопросу Лю.
— В глобальном.
— Э-м-мм… — сначала растерялся китаец, но потом вдруг вспомнил Конфуция: — Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку. Можно всю жизнь проклинать темноту, а можно зажечь маленькую свечку… Попытаемся зажечь свечку?
— Хорошо сказано… Но мне больше нравится, как сказал Никонов: делай то, что должен, и будь что будет.
— Даже если ничего уже не будет?
— Даже если ничего уже не будет.
— Видеть то, осуществления чего требует долг, и не сделать — есть отсутствие мужества, — вспомнил Эньлай ещё одно изречение Конфуция.
— Блин, вы все тут такие умные, — покачал головой Тимур, взгромождаясь за руль огромного автобуса.
— Если человек твёрд, решителен, прост и несловоохотлив, то он уже близок к человечности, — подсыпал на дорожку китайской мудрости Лю. — Блажен, кто ничего не знает: он не рискует быть непонятым.
— Ты что, специально заучивал?
— Так меня воспитывал отец.
2
Леонид Яковлевич Садальский уже через час после разговора с парламентёрами листал досье на каждого из них. С воякой Никоновым всё было понятно — пушечное мясо с мозгами. Хуже не придумаешь. Пушечное мясо не должно думать! Так нет же — насоздавали элитных подразделений… Нет, с этим всё ясно. Жизнь — Родине, честь — никому… Леонида Яковлевича заметно передёрнуло. Больные люди! Весь мир — родина, а эти всё за свою лапотную Россию держатся.
Самый тёмный и непонятный человек — Макар. О нём меньше всего. Слишком умён для могильщика. Мэр мёртвого города против мэра умирающего города… Нет, возрождаемого!
Горячий кавказский парень вообще не в счёт…
И вот — Пантелей… Что это ещё за игры в Лазаря?
Всматривался в документы…
Отец — Александр Михайлович Смирнов (Божья воля) — вице-президент крупнейшего банка… Приличный человек… Партийный стаж даже есть. Достойная карьерная лестница. Что называется, не с загранпаспортом родился. Всего добивался сам. Места работы — от Сахалина и до Питера. Что там с фамилией? Ага, видимо, стеснялся своей фамилии в бизнесе, предпочёл фамилию жены… Молодец! С фотографии смотрит солидный мужчина, подтянутый, цельный и целеустремлённый. Где же у него сбой-то произошёл? На генетическом уровне, что ли? Или, может, из этих — скрытых патриотов-благотворителей? Жена — Ольга Сергеевна — последнее время почти нигде не работала… Из рода священников. Дед прошёл лагеря… Ага! Вот! Здесь, пожалуй, собака зарыта. Надо понять, какими этот парень практиками владеет. Вероятно, медицинская академия — это только прикрытие…
В этот момент Эдик втолкнул в кабинет запуганного бойца.
— Тот самый? — спросил Леонид Яковлевич.
— Тот самый. Живее всех живых.
— Как зовут? — обратился Садальский к парню.
— Арнольд.
— Арнольд?
— Меня отец в честь Шварценеггера назвал, — поторопился объяснить боец.
— Почётно, — иронично оценил Садальский, — но по тебе не заметно. Присядь. Значит, говоришь, Арнольд, тебя убили? А может, ты просто сознание потерял от удара? Откуда тебе знать, что тебя убили, горло тебе, как ты товарищам рассказываешь, сломали.
— Н-ну… — Арнольд растерялся.
— Давай так, ещё раз и всё по порядку. Подробно, в деталях.
— Ну, я кабинет охранял. Где доктор этот, старуха… Синяк там кровью исходил. Ему минуты оставались. Кровищи на полу ведро было.
— Так ты охранял или в кабинете с ними сидел?
— Охранял. Но я ведь видел.
— Ну-ну… дальше.
— Подошёл китаец, я думал — наш.
— Ты способен думать?
Арнольд потупился.
— Если б был способен, ты бы не думал, что китаец — наш.
— Надо было всем нашим на рукава повязки сделать одинаковые. Тогда бы не путали! — неожиданно смело вспылил Арнольд.
Садальский даже слегка опешил от такой наглости. Но потом оценил мысль.
— А что, очень даже правильно ты говоришь. Вот ведь, нехватка профессиональных кадров сказывается. А думать ты умеешь, — в чёрных зрачках Садальского блеснул холодный огонёк одобрения, — надо назначить тебя взводным или ротным каким-нибудь. Вот структуру продумаем, обязательно назначу.
— Спасибо.
Леонид Яковлевич снова превратился в стену. Слово «спасибо» он не любил.
— Дальше рассказывай.
— Ну… он… типа… с кухни пришёл. Потом удар — и всё.
— Что — всё?
— Темнота.
— И ты думаешь, а мы выяснили, что думать ты умеешь, что всякая темнота — это смерть?
— Так она только вначале была! А потом я смотрю со стороны, как китаец у меня на шее пульс проверяет.
— У тебя?
— Ну… у тела моего…
— И… — что-то наподобие интереса отразилось-таки на лице Садальского, — как ты себя ощущал?
— Прикольно… легко так. Я и дома побывал, только там всё равно никого не было… и обратно вернулся. А потом появились эти…
— Кто?
— Не знаю. Страшные… ужасные… Со всех сторон.
— Врёшь! У тебя должно было быть как минимум три дня здесь. Никто за тобой в эти три дня прийти не должен.
— Я не знаю, — сжался Арнольд, — я только ужас помню. Не знаю, зачем они… Но когда этот парень начал молиться, их как ветром сдуло. Так легко стало… Словно на волнах укачивало. И я уснул…
— Уснул? Мёртвый?
— Ну я же мёртвый-живой был. Просто всё размылось… Расплывчато стало. Ну, знаете, как когда мама в детстве укачивает… Вот так…
— Ты ещё и образное мышление имеешь, — холодно заметил Леонид Яковлевич.
— А проснулся я уже в своём теле. Боль в горле ещё была, но я уже дышал. Даже говорить мог.
— А почему ты от них сбежал? Он же тебя с того света вернул? — на этот раз Садальский буквально пригвоздил Арнольда взглядом.
— Я боялся… что вы меня… накажете…
— Правильно боялся. Страх помогает человеку принимать правильные решения. На страхе держится любое государство. Страх и немного болтовни о свободе и равенстве… — последние слова Леонид Яковлевич, казалось, сказал самому себе. — Так ты думаешь, он чудотворец? — снова поднял тяжёлый взгляд на Арнольда.
