Александр Селин - Видео Унтерменшн
– Стоять! – закричал мужик, размахивая дубиной. – Только дернись! Поди, знал, на что идешь! Или не читал надписей на камне, гнида?!
Оцепенев от страха и свиста, до сих пор гуляющего в ушах, Звяга застыл, бледный, с подкосившимися ногами, не смея двинуться. Потом, помалу придя в себя, трясущимися руками снял мешок со спины и вместе с котомкой положил на землю.
Разбойник, внимательно оглядев путника с головы до ног, опустил дубину, а затем и вовсе засунул за пояс, убедившись, что этот человек без оружия, без воинской стати никакого сопротивления оказать не способен.
– Ладно, нечего посреди дороги стоять, – прорычал он уже совсем миролюбиво. – Поднимай с земли свои пожитки, со мной пойдешь.
Звяга поднял вещи и смиренно поплелся в том направлении, куда указывал разбойник. Они свернули с дороги, побрели по лесу и вскоре вышли на маленькую заимку, на краю которой стоял деревянный сруб, почерневший от времени, заросший травой почти до самой крыши. Такие домики обычно собирали охотники и лесорубы, устраивая себе перевалочное место, спасающее от ночи и дождя. Четыре стены, слюдяное окошко и простецкая крыша, придававшая срубу подобие скворечника. Иногда в таких домишках выкладывали печку на случай зимних работ, а то и не выкладывали совсем. Внутри стол да несколько бревнышек для сидения. И ворох сена, чтобы прилечь поспать. Пользовались такими вот убежищами все кто ни попадя.
Открыв дверь и втолкнув Звягу, разбойник указал на бревно, сам же, закрыв дверь на засов, сел по другую сторону от грубо сколоченного стола.
– Ну, показывай, что несешь с собой, читать не умеющий…
Не говоря лишнего слова, Звяга вывалил на стол содержимое заплечного мешка и котомки, а также выложил из карманов несколько медных монет.
– Как зовут-то? – задал вопрос разбойник, рассматривая плотницкие инструменты, не обратив никакого внимания ни на медяки, ни на еду.
– Ваула, – соврал Звяга, вспомнив предупреждения старика.
– Плотник?
– Да не так чтоб уж… Делаю, что придется… для пропитания…
– А куда путь держишь?
– В сторону Новгорода, на подработки какие-нибудь…
– А в наших краях, значит, не живется, не работается? – ухмыльнулся разбойник.
– Не работается.
– Ну Владимир, ну гнида! Всех мастеров выветривает из Киева! Кого ни встречу на дороге, то либо каменщик, либо гончар, либо плотник. При этом голодные все. Одного накормишь, другому денег дашь. Разорение одно! По обводной дороге уж три недели как никто не идет, женатым, стало быть, никто становиться не желает. Все прут через лес напрямую, словно хотят принять верную смерть! И как назло, хоть бы один купчишка попался, а то ведь нет – только оборванцы вроде тебя.
– А сам-то ты кто будешь, добрый человек? – осмелился спросить Звяга.
– Одихмантьевич я, – немного подумав, ответил разбойник. – Простых людей жалую, а у богатеев, наоборот, отбираю. Слыхал?
– Нет.
– Странно, что не слыхал…
Настал черед тряпичного свертка, внутри которого была запрятана гипсовая статуэтка. Одихмантьевич развернул тряпку.
– А это что?
– Лик и фигуру запечатлел своего друга, погибшего рыболова, – вздохнул Звяга. – Год назад бедняга утонул в Днепре.
– Во время крещения?
– Нет. Рыбачил. Челнок разбился о камни.
– Надо же! Надо же, славно-то как! – Одихмантьевич вдруг бережно взял статуэтку и на вытянутой руке задержал перед собой. – Человека нет, а образ его живет! Народы гибнут, реки высыхают, дерева гниют и валятся, а образ простого, никому не известного рыболова живет и будет жить еще тысячу лет, если бережно хранить статуэтку, конечно… Вот он, секрет бесконечной жизни! Вот оно, бессмертие на века! Много я думал о бессмертии или хотя бы о продлении жизненных лет, когда стаскивал сундуки с Владимировых обозов! Много думал о несправедливости, почему я, заполучивший столько добра, должен жить так же коротко, как и простой холоп. Но ты, Ваула-мастер, подсказал мне верное разрешение вопроса… Ну-ка погоди…
Положив статуэтку на стол, разбойник быстро подскочил к копне сена и достал откуда-то снизу, из-под копны, железную цепь.
– Ногу давай!
Он схватил щипцы и молоток со стола и несколькими ударами закрепил железный манжет на ноге Звяги. Другой же конец цепи прибил к бревну, на котором Звяга сидел.
– Образ народного защитника Одихмантьевича должен оставаться на века! – торжественно произнес разбойник. – Пережить князя Владимира и все его поганое семя. А ты, мастер, когда воссоздашь мой лик, проси у меня что хочешь. Хочешь – золота, сколько унесешь. Хочешь – стадо коней. Хочешь – мехов соболиных или самоцветов. Проси чего хочешь!
– Отпусти меня, – прошептал Звяга.
– Отпущу! – улыбнулся Одихмантьевич. – Конечно, отпущу! Как только воссоздашь мой лик в камне, то сразу же отпущу и немедленно щедро награжу! А теперь говори, где и какой специальный камень надо раздобыть и какой инструмент тебе нужен в дополнение. Мигом доставлю. Никаких денег для такого славного дела не пожалею! Говори!
Однако в этот момент послышалась какая-то возня за дверью. Приложив палец к губам, Одихмантьевич бесшумной кошачьей походкой подкрался к слюдяному мутному окошку, осторожно заглянул в него, затем снял с пояса дубину и прислонился к бревенчатой стене возле двери.
– Пронюхали, сволочи, – проговорил он тихо. – Разыскали землянку княжеские холуи. Или сами нашли, или кто-то им подсказал… Видишь, Ваула-мастер, откладывается наша работа по моему увековечиванию…
– Эй там! Отворяй! – послышались крики из-за двери. – Отворяй же! На этот раз не уйдешь, жидяра!
Одихмантьевич молчал и стоял все так же, не двигаясь, держа дубину наготове.
Снаружи послышался дружный топот, а затем последовал сильнейший удар, какой бывает, если несколько человек, разбежавшись, таранят ворота тяжелым бревном. С первого же удара слабенькая дощатая дверь не выдержала и вылетела вместе с засовом и петлями, больно ударив по голове прикованного Звягу. Теряя сознание, он успел услышать лязг железа, крики, конский топот и дикий, как уже было сказано, разрывающий перепонки пронзительный свист. Звезды закружились в его помутневшем сознании. Потом выстроились в рядок и, превратились в уточек, поплыли по ровной зеркальной поверхности голубого озера. Крякнула вожатая уточка, и весь выводок, построившись в треугольник, последовал за ней к мосткам, на которых русоволосая девушка в белом сарафане крошила сухарики и пригоршнями забрасывала их в воду на прокорм уткам.
Очнулся мастер после того, как кто-то обильно плеснул ему на голову холодной родниковой воды. Он протер глаза. Вокруг собрались, судя по снаряжению, княжеские воины. У всех лица были перекошены от злобы. Двое из них сидели в углу на сене, прикладывая мокрые тряпки к окровавленным головам. «Ушел! Ушел! – стонал один из раненых. – В который раз улетел пархатый Соловушка, жидовская сволочь! Сам упорхнул, да еще и моего коня увел!» «А ты куда смотрел? – укорял его другой воин. – Как будто забыл, что этот жидяра прыгает как куница… Да я и сам растяпа. Надо было стрелу приготовить, а не хвататься за аркан. Такого живьем не взять!»
«Надо же, – подумал Звяга, приходивший в себя. – Уж никак не думал, что разбойники могут быть иудейского происхождения. Иудеи, они, как известно, перекупщики осторожные. Все по торговым делам… А вон видишь как бывает. Крещение, что ли, повлияло? Может в скорости волки станут капусту есть, зайцы нападать на курятники, бараны охотиться на лис, а княжеские головорезы, того и гляди, начнут понимать себя в искусстве?».
– Говори, кто таков и что тут делаешь?! – строго спросил подошедший к Звяге воин, по виду старший из всех.
– Погорелец я… землекоп, – по ходу соображая, как ответить, заговорил Звяга. – Шел в сторону Новгорода на подработки… Да вот разбойник поймал и приковал к бревну.
– Как твое имя? Из каких краев родом?!
– Ваулой кличут, – продолжал врать Звяга. – А родом я… с Черниговской земли.
– Что от тебя нужно было разбойнику?
– Не знаю. Только-только поймал и приковал. Не успели даже поговорить…
Вытерев ладонью брови и убрав со лба волосы, с которых все еще стекала вода, Звяга осмотрелся, встречая недобрые и недоверчивые взгляды всех находившихся в избе воинов.
– Чудно, чудно, – задумался старший. – Этот жид вроде как считает себя защитником таких же, как ты, оборванцев. Бахвалится этим… А сам взял да и приковал. Взял да и приковал… Вот это все твое?
Он показал на вещи, которые нетронутыми оставались лежать на столе.
– Нет, не все… Медяки мои. Лапти мои. Еда моя. Инструменты не мои.
– А чьи?
– Не знаю. С самого начала тут лежали.
Старший потрогал инструменты, затем взял гипсовую статуэтку со стола и долго разглядывал ее, держа перед собой на вытянутой руке. Показал другим, всем, что присутствовали, и опять обратился к мастеру.
