Александра Седых - Башня континуума
Шериф, злой и угрюмый, подошел, увязая сапогами в мокрой весенней хляби. Правая рука его безжизненно висела на перевязи. Не проронив ни слова, он закатал здоровой рукой рукав и продемонстрировал губернатору жуткие ожоги на ладони. Кое-где мясо было прожжено буквально до костей.
— Руку шериф сунул в как бы пузырящуюся мембрану эту, — объяснил губернатору министр внутренних дел.
— Лучше бы сразу голову сунул, — пробормотал Харт, — да что за мембрана? Где она?
— Перед вами, — тихо сказал шериф.
Губернатор Харт уставился прямо перед собой и футах в пятидесяти впереди разглядел, наконец, пресловутую пузырящуюся мембрану. То была отнюдь не мембрана… и она совсем не пузырилась… и все же описание подходило на редкость точно. Слабо светящаяся стена вздымалась к небу, закругляясь в вышине, смыкаясь и образуя навес наподобие циркового шатра или раздутого до невероятных размеров мыльного пузыря из тончайшей радужной пленки, по поверхности которой время от времени пробегали искрящие синие зигзаги. Складывалось ощущение, что стена пульсирует, раздувается, словно бока колоссального животного, и дышит.
— Что с рукой? — спросил губернатор оторопело.
— Да откуда мне было знать, что так выйдет, — ответил шериф, — ведь и подержал всего секунду. А то посмотрите, что получится, если туда, положим, камень швырнуть.
Здоровой рукой шериф метнул в сторону мембраны довольно крупный и увесистый камень. Губернатор услышал сочный, причмокивающий звук. Мембрана поглотила камень и тотчас исторгла обратно облачную горстку мельчайшей трухи.
— Стрелять пробовали? — поинтересовался Харт.
— Да, и оно поглощает выстрелы без малейшего ущерба для себя, — ответил шериф.
Губернатору Харту сделалось муторно. Человек он был уже немолодой, бюрократ средней руки, на своем посту ничем выдающимся не отличился, разве что, сообразив куда ветер дует, вышел из Консервативной Партии и вступил в Партию Новых Демократических Преобразований. К вышестоящим властям выказывал крайнюю лояльность, взятки брал, но умеренно, гражданам помогал по возможности, — почему не помочь. Через два года Харт планировал выйти на пенсию, перебраться в скромный дом за городом, копаться в розовом садике и нянчить внуков. И вдруг вместо почетной пенсии перед ним замаячили отставка, импичмент, позор, — если не тюремное заключение. А то и что похуже.
— Сколько их там, внутри? — спросил он шепотом.
— Шестьдесят тысяч, — ответил министр внутренних дел.
«Шестьдесят тысяч заложников, — подумал губернатор. — В том числе женщины и дети…»
— Толпу разогнать, — распорядился он, взяв себя в руки, — мембрану или как там ее — оцепить и близко никого не подпускать, пока не разберемся, в чем дело. Ничего не предпринимать без моих распоряжений.
Как по заказу к тому времени, как толпу деликатно, но настойчиво разогнали, на горизонте показались скакуны. Они приближались к внутреннему краю мембраны, и скоро сделалось возможным хорошо рассмотреть седоков. Даймса губернатор узнал сразу.
— Даймс, ты похож на продажную девку, — холодно поприветствовал его губернатор, поглядев на длинные волосы мэра Коммуны, перехваченные кожаным обручем.
На своих грациозных тонконогих лошадях, в старинных одеждах, с луками и арбалетами, колчанами стрел за спинами, луддиты походили на эльфов. Обычно их старомодный антураж забавлял Харта, но сейчас они выглядели зловеще.
— Итак, что все это должно значить, Даймс.
— Ах, это, — сказал Даймс и усмехнулся, — точно не знаю, как это называется. По-вашему, всем вещам на свете нужно давать имена? Если угодно, можете называть это явление ментальным барьером… хотя, мой уважаемый сэр, сии два слова весьма грубо и приблизительно опишут суть происходящего.
— Ментальный барьер?! — крикнул губернатор. — Что за чушь!
— Если это и чушь, губернатор, то эта чушь находится у вас в голове. Ваша ненависть, ваша злоба — вот единственное, что не позволяет вам войти сюда. Мы решили, что больше не станем терпеть вмешательства мира Вовне в наши дела и принимать у себя людей, не разделяющих или вовсе отвергающих наши убеждения.
— Ваши убеждения? О каких убеждениях вы толкуете? — крикнул губернатор. — Давайте посмотрим правде в глаза! Вы — просто горстка помешанных наркоманов. Устраиваете омерзительные свальные оргии, поклоняетесь вашему Духу, копошитесь в отбросах при свете свечей… словно крысы.
Сопровождающие Даймса луддиты не понимали слов губернатора, ибо не понимали современного языка Империи, но его очевидно гневные интонации взбесили их, головорезы закричали в ответ что-то воинственное и стали показывать неприличные жесты. Губернатор не столько оскорбился, сколько встревожился. Явно случилось что-то очень скверное. Обычно луддиты, само собой, вели себя странновато, но вежливо и гостеприимно. Пусть по отношению к чужакам из столь ненавистного им Вовне.
— Что у вас произошло, Даймс? Переворот?
— Я бы воздержался от громких словес и назвал это небольшим изменением нашего политического уклада, — ответил Даймс невозмутимо.
— Как так?
— Не желая донимать вас незначительными подробностями, просто сообщу, что теперь в Коммуне главный — я. И, конечно, Дух.
— А как же Совет Коммуны? — спросил министр внутренних дел.
— Был Совет, да сплыл, — ответил Даймс и засмеялся, очевидно, наслаждаясь собственным остроумием. — Нет причин для беспокойства, уверяю. Переворот, используя вашу терминологию, произошел практически бескровно. На Слиянии Дух объявил моему народу, что отныне я, и только я являюсь глашатаем и проводником его священной воли.
— Неужели ваши люди безропотно проглотили это?
— В основном. Недовольных нашлось немного, и мы быстро заткнули им глотки.
— Каким образом?
Даймс с красноречивой ухмылкой провел ребром ладони по горлу.
— И вы спокойно говорите нам обо всем этом?
Даймс засмеялся.
— Я беседую с вами исключительно из вежливости. Вы меня не достанете, губернатор.
— Зато вас здорово достанут наши ракетные установки.
Даймс равнодушно пожал плечами.
— Попробуйте. Хотя на вашем месте я бы воздержался от поспешных и необдуманных решений. Вам будет нелегко объяснить, почему вы решили развернуть военные действия против мирных жителей, среди которых — беззащитные женщины и дети. Вдобавок, это вас ни к чему не приведет. Дух поведал мне, что ментальный барьер без особого труда способен выдержать прямое попадание многотонной плазменной боеголовки.
Наступила гробовая тишина.
— Полагаю, нет причин для паники, господин губернатор, — прошептал, наконец, министр внутренних дел, — нам нужно тщательно, осторожно и всесторонне изучить вопрос. Я уверен, Даймс блефует. Главное, постараться наладить контакт с луддитами, настроенными более…
— Вы что, ничего так и поняли? — перебил его губернатор. — Мало того, что мы не можем войти туда, они не могут выйти оттуда. Люди из Коммуны заперты насмерть в этом пузыре… чем бы он ни был. Наладить контакт? Подавляющее большинство этих людей элементарно не понимают нашего языка. Да и мозги у них вконец промыты наркотиками. Вспомните хотя бы случай, о котором трубили в прошлом году местные газеты…
— Вы про ту шлюху, губернатор? — холодно осведомился Даймс из-под непроницаемого полога ментального барьера.
— Та женщина была беременна, ты, выродок. Ей пришлось идти десять миль, босиком, в стужу, чтобы добраться до ближайшей деревни. Женщина была беременна, больна и истекала кровью, потому что, прежде чем выгнать ее на мороз из вашего клоповника, вы забросали ее камнями! Ее не успели довезти до госпиталя, она погибла, и ребенок тоже!
Даймс с кривой усмешкой перевел слова губернатора луддитам, те вновь разозлились, закричали и стали показывать неприличные жесты. Губернатор и без дополнительных объяснений понял, что та женщина вела неподобающе фривольный по меркам Коммуны образ жизни, прижила ребенка невесть от кого, оттого и была изгнана с вящего одобрения Духа, а камнями ее забросали, чтобы другие не вздумали брать с нее пример.
Будучи почтенным отцом семейства, губернатор не одобрял блуда и разврата, и все же только дикие звери могли столь жестко обойтись с беременной женщиной. Чем провинилось нерожденное дитя? И сколько таких случаев, правда о которых не выплыла наружу, произошло в Коммуне за минувшие годы?
А Дух, о коем постоянно, бесхитростно и охотно твердили луддиты. Чем Дух был на самом деле? Неужели остаточной радиацией? Или обретшим плоть и силу коллективным бессознательным тысяч людей, сотнями лет обитающих в замкнутом на самое себя, тесном и своеобразном мирке Коммуны? Тотемным животным? Наркотической галлюцинацией? Но что за галлюцинация могла сотворить этот чудовищный барьер?
