Алексей Лукьянов - Спаситель Петрограда
— Господа, к чему весь этот спор, — вмешался он в разговор. — Я прекрасно понимаю, что доставляю вам массу хлопот, но, поверьте, я не со зла. Что такое?
Шеф с гримером побледнели, видно было, сколько усилий доставляло Михал-Юричу не отдать честь. Каблуки его все-таки предательски щелкнули. Назарбаевич открыл рот.
— Ваше… — вырвалось у него.
— Ну ты и фрукт, Возницкий! — Шеф вытер испарину с висков. — Этак же и удар получить можно.
Юран смущенно молчал. Он видел себя краем глаза в огромном зеркале справа, но это был не царь, это был он — Юрий Марян-Густавович. Что произошло, почему эти двое увидели не его, а монарха — оставалось непонятным.
На ужин подали шампанское.
Едва на улицах Питера зажглись фонари, в номере Крокодила негромко зазвонил телефон.
— Кто говорит? — поднял трубку Крокодил.
— Слон! — последовал грубый ответ. — Выходи давай. Белый «Фольксваген».
На улице его и вправду поджидал белый автофургон.
— Ты что, крокодил, что ли? — спросил сидевший за рулем небритый тип, похожий как две капли воды на продавца из «Бармалея», только без усов и акцента.
— Это позорно? — сверкнули в полумраке салона зубы.
— Да не, я думал — кликуха! — нервно хохотнул водитель. — Ну что, за халвой?
— Трогай, любезный, — разрешил Крокодил.
«Фольксваген» резко взял старт и помчался сначала по ярко освещенным цветными неоновыми рекламами улицам российской столицы, потом по окраинам, залитым светом обычных галогеновых фонарей, а затем вырвался за пределы города.
Километров через пятьдесят фургон нырнул влево, и спустя пять минут они оказались в дачном поселке, мимо которого промчались на максимально возможной скорости, и остановились только с противоположной стороны поселка, возле огромного сруба с мансардой и металлическим гаражом.
— Приехали! — бросил водитель и вышел.
Крокодил покинул салон, засунул лапы в карманы пальто и проследовал за водителем. Тот отпер калитку, и они прошли по, видимо, наспех расчищенной тропинке в дом.
В доме пахло дымом, так, будто кто-то забыл отодвинуть вьюшку печи. Еле слышно потрескивали дрова, в зале, куда водитель провел Крокодила темным коридором, сияла люстра и зеленовато-голубым пламенем догорали в камине поленья.
— Однако не шибко вы бережетесь, — ухмыльнулся Крокодил. — А если бы я оказался жандармом?
Гиви Зурабович, сидевший перед камином, закутавшись в плед, жеманно ответствовал:
— Не надо шутить с нами, уважаемый. Вы сами знаете, что вас проверили вдоль и поперек. Итак, что вас интересует?
— Что-нибудь скорострельное для ближнего боя, винтовка с оптическим прицелом для дальнего — и, пожалуй, все.
Гиви Зурабович удивился.
— Это что — масштабная террористическая акция? Расстрел питерских рабочих? Мне сказали, что вы одного оборудования на миллион золотом возьмете.
— Если вы хотите поиметь хоть какую-нибудь выгоду, в ваших интересах предоставить мне то, о чем я попросил. Там видно будет.
Крокодил резко упал на живот и ударил хвостом наотмашь. Подкравшийся сзади с топором детинушка нелепо всплеснул могучими руками, и прежде чем он грузно плюхнулся на пол, челюсти Крокодила сомкнулись на запястье правой руки.
Вопль боли и ужаса был громкостью не меньше ста децибел. Откушенная кисть, выпустившая топор, исчезла в желудке рептилии.
— Гиви Зурабович, — поцокал Крокодил, — вы меня разочаровываете. Этого урку я оставляю себе, а вы мне предоставляете снайперскую винтовку армейского образца, ТТ-автомат и боеприпасы. Потом я с вами свяжусь. Деньги на Московском вокзале, в камере хранения.
Толстяк велел заткнуть Никиту, который орал, глядя на обкушенную руку, и, когда его увели прочь, спросил:
— Ну допустим, все будет так, как вы просите… Никита-то вам зачем?
— Съем, — ответил Крокодил. — Чего добру пропадать?
В конце концов Ивану все уши прожужжали про этого крокодила: и каждый-то его видел, и каждому-то он улыбался… Как крокодилы могут улыбаться? Вообще-то они и на задних лапах ходить не могут, и папиросы курить… Иван Филаретович стал подозревать, что является объектом грандиозного розыгрыша.
Вот и папенька: вернулся со службы и уверяет всех домашних, будто в метро на Василеостровской встретился с чешуйчатым гадом нос к носу.
— Ты, папа, правду говоришь или так, прикалываешься? — с подозрением разглядывая родителя, спросил Иван.
— Дерзишь, Филаретыч.
— Но ведь так не бывает.
В это время Машенька, домработница, спустилась со второго этажа и сообщила, что по телевизору показывают крокодила, того самого…
— Шанс убедиться, — сказал папенька.
Однако сын не поторопился:
— Ты же сам говорил, что нельзя верить всему, что показывают по телевизору.
— Брысь! — шикнул отец, и Иван с хохотом умчался в гостиную.
На экране мелькали кадры из жизни столичного гостя. Сообщалось, что он из Арабских Эмиратов, работает проводником-инструктором по водному туризму, женат, имеет трех детей — Тото, Коко и Лёлё.
— Как же вы, житель жаркой Африки, оказались в холодной российской столице? — спросил репортер.
Попыхивая папиросой «Беломор», крокодил ответил:
— Это такая экзотика.
На этом репортаж закончился.
Иван Филаретович открыл рот. Он ожидал, что такому необычному гостю должны уделить не три-четыре минуты, а по крайней мере полчаса. Что он — так и слоняется по Питеру ради экзотики? Откуда в Питере экзотика?!
— Папа, а что крокодилы едят? — спустившись в гостиную, поинтересовался Иван.
— Здрасте, пожалуйста! — Папенька оторвался от газеты. — Тебе сколько лет, Филаретыч?
Иван покраснел, однако не сдался:
— Но ведь это ненормально, когда хищник разгуливает по улице. Он же может напасть на человека и съесть его.
Папенька отложил газету в сторону.
— Ваня, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не пугайся. Теоретически любой человек может напасть на себе подобного и убить его: тростью, перочинным ножом, голыми руками. Мало того. Ежедневно на службе я сталкиваюсь с людьми, которых, кажется, легче убить, чем объяснить им элементарные вещи. Встречаются также подлецы, склочники, лентяи, которых тоже порой хочется пристрелить. Может, начнем запирать всех в клетки, начиная с меня?
Иван задумался.
— Что же теперь, и на улицу выйти нельзя?
— Почему? — удивился папенька.
— Ну… — помялся Иван. — На меня ведь могут напасть…
— А почему до сих пор никто не нападал?
Теперь Иван озадачился не на шутку. Почему люди не бросаются друг на друга, действительно? Ведь это и в самом деле легко: удар — и нет человека. Правда, посадить могут…
— Боятся наказания? — Он поднял глаза на папеньку.
— Приехали! — Тот, похоже, всерьез расстроился. — Ты, получается, ведешь себя цивилизованно потому лишь, что мама или я можем оставить тебя без сладкого или даже отшлепать? Хорош гусь! Я-то думал, что мы друзья…
— Но мне ведь и в голову не приходит бесчинствовать, — стал оправдываться Иван.
— Так почему это должно прийти в голову другим? — спросил папа. Филаретыч, все ведь очень просто. Если думать, что люди не нарушают закон только из-за боязни наказания, получается, что все преступники — очень смелые люди. А это не так — все они трусы и слабаки и при должном отпоре стараются уйти от прямого боя. Люди живут вместе, а жить друг с другом в постоянном страхе, что на тебя нападут и убьют, невозможно. Это неминуемый нервный срыв. Поэтому любое асоциальное поведение ставится вне закона, как угрожающее совместному проживанию людей. Человек постоянно несет груз ответственности. Как только он отказывается от ответственности и заявляет, что хочет свободы, — это первый сигнал, что тут что-то не то. Скорей всего такой субъект хочет жить за чужой счет. Жить среди людей и быть вне зоны ответственности невозможно, понимаешь? Почему ты ведешь себя подобающим образом?
— Я — ответственный? — широко распахнул глаза Иван.
— Вот именно! — торжественно объявил папенька. — А теперь идем ужинать.
Двенадцатое января— Запомни: ниже пояса тебя видеть не должны, — уже битый час долдонил шеф. — Вышел на террасу, принял парад, помахал рукой — и назад.
— Понял, не дурак. — Возницкий разглядывал себя в зеркалах, тщетно выискивая хотя бы одну общую черту с портретом государя императора. — Дурак бы понял, — добавил он шепотом.
— Разговорчики! — незлобиво прикрикнул Михал-Юрич.
Сегодня — день рождения императора. Большой парад состоится на Дворцовой, Преображенский и Семеновский гвардейские императорские полки строем пройдут вкруг Александровской колонны, а как стемнеет — начнется фейерверк.
Зимний уже стал для Юрана чем-то привычным. Он не жил, конечно, по расписанию Его Величества, трапезничал в своей комнате, по дворцу лишний раз не шлялся, дабы не портить паркет. Для этой надобности на копыта ему надевали толстые войлочные чехлы, однако подковы рвали плотную шерсть чуть ли не через час ходьбы, так что Возницкий сам ограничил передвижения по коридорам.
