Алексей Лукьянов - Спаситель Петрограда
Возницкого завербовали и законсервировали, потому что в Генеральном штабе посчитали, что кентавр не может быть основным двойником: император ведь о двух ногах, не о четырех. Все доводы Колесникова о харизме и о феноменальном сходстве не принимались в расчет, хотя при личном контакте все генералы и полковники только диву давались — как две капли воды.
Оставалось только удивляться, почему до сих пор никто из простых смертных не заметил сходства Юрана с августейшей особой. Скорей всего никто просто не ожидал, что царь может так вот запросто слоняться по городам и весям. Откуда ему взяться в провинции, да еще без свиты, без охраны?
Устроили Возницкого в Волхове, пожарным. Матушку Юран выписал к себе, когда обзавелся квартирой — жалованья законсервированному агенту платили много и справно, так что двухкомнатный коттедж он купил через два года (пожарные в Волхове тоже не бедствовали).
А потом Юран подался в кузнецы. Сначала в учениках полгода проходил, а позже по третьему разряду в ремонтные мастерские на путиловском машиностроительном в Питере устроился. Была у него комнатка в заводском общежитии, а на выходные он к маме приезжал.
Зачем он нужен Жандармскому корпусу, за что ему выплачивают жалованье, равное двум окладам кузнеца, Юран не думал. Был уверен, что потом отработает, если понадобится. Ежемесячно, за день до перечисления жалованья, Возницкий получал заказное письмо якобы из «Русских ведомостей», в многолетней лотерее которых он, как постоянный подписчик, участвовал. В пакете, кроме всевозможных бланков, купонов и рекламных буклетов, лежал маленький ярлычок с паролем месяца. Возницкий запоминал пароль, а ярлычок сжигал, как предписывала инструкция.
Нельзя сказать, что теперь Юран вел себя, простите за рифму, как баран. Он никогда не был глуп и сообразил, что если на роль государя императора приглашают кентавра, значит, что-то не так. Насколько Возницкий помнил, царь Николай Петрович не был наполовину конем — личность императора была цельная во всех отношениях. Так почему именно Юран?
После аудиенции с Михаилом Юрьевичем Юрана в карете «скорой помощи» перевезли в какой-то питерский глухой дворик, где его встретил молчаливый мужик в лохмотьях. Жестом он велел Юрану следовать за ним.
Войдя в подвал, наполненный таинственными звуками, они довольно долго двигались в полной темноте. После двух поворотов направо и одного налево Юран почувствовал, что под копытами уже не вода, а сухая брусчатка. Лязгнула дверь, щелкнул выключатель, и Возницкий, едва привыкнув к свету, увидел, что находится в небольшом помещении со сферическим потолком. Дверь, через которую они вошли сюда, была старой, окованной медными пластинами, позеленевшими от времени и влаги. Следующая дверь оказалась гладким круглым люком без замков и ручек.
Тяжелая плита отошла под напором изнутри, проводник кивком велел Юрану войти, что тот и сделал. По другую сторону люка его приветствовал Михаил Юрьевич.
— Добро пожаловать в Зимний.
Девятое январяАнтикварная лавка на Бармалеевой улице называлась, естественно, «Бармалей», за прилавком стоял хамоватый верзила, одетый аляповато и смешно: в парчовую, расшитую бисером и жемчугом жилетку, в оранжевые атласные шаровары и остроносые шлепанцы на босу ногу. Голову продавца украшала алая турецкая феска. В волосатой груди искрился серебряный анк, недельная щетина стоила немалых денег цирюльнику, поддерживающему сие великолепие. Апогеем физиономии служили громаднейшие усы щеткой.
Крокодил вошел в лавку, попыхивая «Беломором», и осведомился:
— Как насчет халвы?
Детина в феске раскрыл пасть, усыпанную золотыми зубами, и спросил:
— Ты што, дарагой, читать нэ умэешь? Здесь антиквар прадают, а нэ шэрбэт.
Тотчас из служебного помещения раздался низкий женский голос:
— Ашот, в чем дело?
— Да какой-то кракадыл пришел, Гиви Зурабович, амлэт хочит.
Бамбуковые занавески за прилавком вдруг раздвинулись, и появился высокий толстый блондин в вельветовом костюме.
— Вы что-то хотели? — женским голосом спросил Гиви Зурабович.
— Я поинтересовался насчет халвы, — повторил Крокодил пароль.
— Вам ритуальной или на каждый день?
— Никогда не слышал о ритуальной, но с удовольствием бы узнал поподробнее, — и Крокодил проглотил тлеющий окурок.
— Прошу ко мне, — томно пропел Гиви Зурабович. — Ашотик, постарайся вести себя с покупателями повежливее.
Крокодил прошел в кабинет толстяка Гиви. Единственным предметом интерьера, заинтересовавшим Крокодила в тесном пространстве комнаты, заставленной коробками, футлярами и пакетами различных габаритов и степени наполненности, оказался засушенный крокодильчик, подвешенный к люстре.
— Не отвлекайтесь, уважаемый, он ненастоящий. — Гиви Зурабович уселся за столик, на котором в ворохе бумаг утопал ноутбук с большим экраном. Присаживайтесь.
Крокодил уселся на предложенный ему табурет с точеными деревянными ножками, и тот надсадно скрипнул.
— Итак, вас интересуют восточные услады, — еле заметно дрогнули в меру накрашенные ресницы хозяина лавки.
— Сласти, — поправил Крокодил. — Только сласти.
— Да, конечно, — как бы спохватился толстяк. — Сласти… Так вам ритуальные или на каждый день?
— Предпочитаю на каждый день, я ужасный сладкоежка. А ритуальные… это какие?
— Сейчас у меня нет литературы по данному вопросу, но если вам интересно, я покопаюсь во всемирной сети и что-нибудь вам подыщу.
— В таком случае, — Крокодил резко встал, — попрошу подготовить полный список и передать мне по этому адресу… — На стол Гиви Зурабовичу лег календарик с символикой отеля «Palace», в левом верхнем углу которого нацарапан был телефон пентхауса. На том они и расстались.
— Запомни: на люди показываешься только после гримера.
Михал-Юрич мерил гримерку строевым шагом от дверей до зеркала и продолжал долдонить одно и то же, Юран терпеливо сносил тяжелую операцию по превращению в государя императора Николая Третьего, гример Нурсултан Назарбаевич мучился, не зная, с какой стороны подступиться к кентавру.
— Вы бы, дяденька, стропила какие-нибудь мне за спину приладили, вам же неудобно… — посочувствовал Юран.
— Ничего, сынок, как-нибудь справлюсь. — подводочный карандаш для глаз замер у слезника и тут же начал свое движение обратно.
Грим ложился тонким слоем на лицо кентавра. Как бабу какую-то разрисовывают, ей-Богу, сокрушался про себя Юран. Ладно, мужики не видят.
— Рот не открываешь, появляешься исключительно на балконе, чтобы вся твоя конская суть не раскрылась. Возницкий, не спишь?
— С вами уснешь, как же! — огрызнулся Юран. Ему уже изрядно надоело исполнять обязанности царя.
— Злишься? — Михал-Юрич довольно потер руки. — Это хорошо, спортивная злость — она делу всегда полезна.
— Простите, а где сам государь император?
Шеф встал как вкопанный, пристально посмотрел Юрану в лицо и доверительно сообщил:
— Еще один подобный вопрос — и Алексеевский равелин распахнет свои гостеприимные двери.
— Да? — засомневался Юран, но спорить не стал.
— Пожалуй, все, — тяжело вздохнул Нурсултан.
Михал-Юрич разочарованно смотрел на Возницкого:
— С чего они взяли…
М-да, подумал Возницкий. Это кто угодно, только не царь. Никто не поверит, что я — Николай. Это просто балаган какой-то, маскарад.
— Ну не похож он на него, — оправдывался Назарбаевич. — Совсем не похож, тут уж никаким гримом не поможешь, на него даже маску надевать бесполезно.
Он в сердцах бросил полотенце в угол, снял халат и вышел вон.
— Ну, кузнец… — Сверкнув глазами, шеф бросился за гримером.
Будто я в чем виноват, обиделся Юран. Кто ему тогда объяснил, что его берут на такую сложную работу — косить под императора. Да скоро двадцать лет пройдет, как его завербовали, за это время царь элементарно мог измениться.
Из распахнутой двери доносились сдержанные уговоры шефа и яростное сопротивление гримера: «…нам очень нужно…» — «…да он же абсолютно не…» — «…господа из Девятого…» — «…а я не Господь Бог, а он не…»
Юран поднял полотенце и начал стирать с лица грим, просто так, на сухую. Потом подошел к умывальнику и жестко умылся. Утерся халатом, причесался, надел френч, приготовленный ему заботливым костюмером, и вышел в коридор.
— Господа, к чему весь этот спор, — вмешался он в разговор. — Я прекрасно понимаю, что доставляю вам массу хлопот, но, поверьте, я не со зла. Что такое?
Шеф с гримером побледнели, видно было, сколько усилий доставляло Михал-Юричу не отдать честь. Каблуки его все-таки предательски щелкнули. Назарбаевич открыл рот.
— Ваше… — вырвалось у него.
