Гарри Гаррисон - К звездам!
Руки врача замелькали, снимая с Яна датчики, вытаскивая из вены иглу и протирая кожу спиртом.
Ян натягивал брюки, когда дверь распахнулась и раздался знакомый голос:
— Так вот ты где! Жив и здоров. Ну и заставил же ты нас поволноваться…
— Смитти! Что ты тут делаешь?
Ян порывисто схватил зятя за руку. Крупный нос, словно клюв, худое жесткое лицо — точно привет из дома среди округлой мягкости здешних обитателей. Похоже, что и Тергуд-Смит рад встрече не меньше.
— Здорово ты меня напугал. Я был в Италии, на конференции, когда услышал. Ну, подергал кой-какие ниточки, схватил военный самолет — и как раз приземлялся здесь, когда стало известно, что вы нашлись. Но надо сказать, выглядишь ты отлично. На тебе это происшествие не отразилось.
— Ты бы посмотрел на меня ночью, когда я одной рукой хватался за подушку, другой за Эйлин — и брыкался одной ногой. Не хотелось бы испытать такое еще раз.
— Да, похоже, что тебе здорово досталось. Надевай рубаху и пошли выпьем, ты мне все расскажешь. Вы видели корабль, который вас потопил?
Ян отвернулся за рубашкой, и лица его зять не видел. Ему сразу вспомнились ночные предостережения. Действительно голос Смитти изменился, когда он задавал последний вопрос, или показалось? Вопрос-то не такой уж невинный!.. Ведь, в конце концов, он — Безопасность, да такого уровня, что может «хватать» армейские самолеты среди ночи… Надо было решаться. Говорить всю правду — или начинать лгать.
Натягивая рубашку через голову, он глухо сказал из-под нее:
— Ничего не видели. Ночь была темная, а на кораблях — никаких огней. Первый прошел так близко, что мы едва не опрокинулись. А второй врезался прямо в нас. — До сих пор все святая правда. — Хотел бы я знать, кто эти ублюдки. Конечно, я тоже виноват, что болтался без огней, но все-таки…
— Совершенно верно, старина. Пиши жалобу, я тебе помогу. Я уже начал расследование и кое-что выяснил. Два военных катера на учениях, очень далеко от того места, где должны были быть. Когда они вернутся на базу — то услышат пару ласковых слов, можешь не сомневаться.
— Да черт с ними, Смитти, это ж недоразумение!
— Ты очень добр к ним — но ты же джентльмен. Ладно. Давай заглянем к Эйлин, а потом все-таки пойдем выпьем.
Эйлин звонко расцеловала их обоих, потом всплакнула — сказала, от радости, — и потребовала, чтобы Тергуд-Смит выслушал во всех подробностях, что с ними приключилось. Ян напряженно ждал, стараясь не выдать себя. Вспомнит ли она субмарину? Кто-то ему солгал: две совершенно разные версии о катерах. Взорванные контрабандисты — или два военных катера? Кому верить?
— … И — тррррах! Вот так мы очутились в воде. Я совсем захлебнулась, ну и ревела, конечно, а вот этот старый морской волк сумел удержать меня над водой. По-моему, я еще и поцарапать его пыталась за его заботы. Паника! Пожалуй, прежде я и не знала, что означает это слово. А голова ушиблена, и все вокруг крутится и расплывается перед глазами… Потом появилась подушка — я ухватилась за нее, — и мы поплыли… И помню еще, как он меня старался подбодрить, а я ему не верила. А потом — ничего.
— Ничего? — переспросил Тергуд-Смит.
— Абсолютно. Следующее, что я увидела, — вот эта палата. И мне рассказали, что произошло. — Она взяла Яна за руку. — Я никогда в жизни не смогу отблагодарить тебя, ведь не каждый день женщине спасают жизнь… А теперь уходите, пока я не разревелась снова.
Из больницы они вышли молча. Тергуд-Смит показал на ближайшее кафе.
— Здесь годится?
— Конечно. Ты Лиз что-нибудь сообщал?
— Ночью нет. Не было никакого смысла ее будить, чтобы она там с ума сходила. Но утром, узнав, что с тобой все в порядке, я ей позвонил, и она шлет тебе всю свою сестринскую любовь. И велит впредь держаться подальше от маленьких парусных лодок.
— Ну, Лиз в своем репертуаре. Твое здоровье.
— Твое.
Они подняли стаканы и выпили. Бренди обожгло, согрев какую-то точку внутри, о которой Ян и не знал, что она замерзла. Но согрело не до конца. Ему пришлось подавить желание рассказать зятю о прошедшей ночи. О подводной лодке, о том, как их спасли, о катерах — обо всем. Не совершает ли он преступления, умалчивая о случившемся? Только одно ему помешало выболтать всю правду: израильтяне спасли им жизнь — а Сара сказала, что если он проговорится о субмарине, то подвергнет их опасности. Забыть. Он обязан забыть все это.
— Хочу еще стаканчик, — сказал он.
— Я составлю тебе компанию. Знаешь, забудь ты эту ночь и наслаждайся отпуском.
— Ты мои мысли читаешь.
Но память не уходила, гнездилась где-то в уголке сознания, готовая вырваться наружу, едва он расслабится. Прощаясь с Тергуд-Смитом у площадки вертикального взлета, Ян испытывал виноватое удовлетворение от того, что ему не всегда придется быть начеку и помнить о своей лжи.
Солнце, еда, вода — все было замечательно. Только на яхтах они больше не катались по молчаливому согласию. В постели Эйлин проявляла свою благодарность с таким пылом, что к утру оба бывали счастливы — и выжаты, как лимон. Но воспоминания его не покидали. Просыпаясь на заре — щекой на рыжих волосах Эйлин, — он вспоминал Сару в подводной лодке, вспоминал ее слова. Неужели он погряз во лжи? Это казалось невозможным.
Прошло две недели, и они, пожалуй, были уже не прочь покинуть теплое море. Воспоминания, конечно, останутся. Они отлично загорели — будет что показать друзьям в Англии, пусть позавидуют, — и уже хотелось домой. И хорошего мяса хотелось, с картошечкой, после всей непривычной гастрономической роскоши. Кормят здесь отлично, ничего не скажешь, но нельзя же всю жизнь прожить на такой пище, надоедает.
Они расстались на аэровокзале Виктории после долгого прощального поцелуя, и Ян поехал к себе домой. Заварил чайник крепкого чая и понес его в мастерскую, неосознанно расслабившись, когда входил в дверь и включились лампы. Стена над рабочим столом сплошь увешана инструментом, блестит полированный хром… На столе идеальный порядок, чистота, аккуратно разложены разные приспособления… В специальной рамке был зажат прибор, с которым Ян возился перед отъездом. Ян сел и покрутил его; потом взял ювелирную лупу, чтобы проверить, как пропаяны контакты. Прибор почти готов к работе — если только вообще заработает. Должен — компьютерная модель это подтвердила. А идея была простая.
Все крупные морские суда для навигации используют спутники. В любой точке Мирового океана всегда бывает не меньше двух таких спутников. Навигационные приборы корабля посылают сигналы, спутники их отражают, а отраженные сигналы сообщают азимуты спутников и их высоты над горизонтом корабельному компьютеру, который без труда вычисляет местонахождение судна с точностью до нескольких метров. Все это не сложно, и такие приборы замечательно эффективны — но довольно громоздки и дороги. Для большого корабля это мелочь. А если небольшая яхта? Надо сделать маленький, легкий прибор. И Ян уже довольно долго работал над упрощенной конструкцией, которая могла бы подойти любому судну, независимо от размеров. Прибор получался достаточно компактный и дешевый, его мог бы приобрести кто угодно. Если он будет работать, то можно и запатентовать его — лишние деньги никогда не помешают… Но это все в будущем. А пока надо сделать, чтобы он работал, — и миниатюризировать все его детали.
Но на этот раз он не увлекся работой, как это обычно бывало прежде. В мыслях было другое. Он допил чай и унес поднос на кухню. Потом зашел в библиотеку, взял с полки тринадцатый том Британской энциклопедии и быстро пролистал страницы до нужной статьи:
Израиль. Промышленно-сельскохозяйственный анклав на побережье Средиземного моря. Территория прежнего государства Израиль. Обезлюдевший в годы чумы, заселен добровольцами ООН в 2065 г. Управляет арабскими сельскохозяйственными районами к северу и к югу и отвечает за торговые перевозки всего региона.
Вот оно! Черным по белому — и в книге, которой можно верить. Исторические факты, без каких-либо эмоций. Просто факты. Факты?..
Но ведь это неправда! Он же был на той подводной лодке, он разговаривал с израильтянами. Или с кем-то, кто выдавал себя за них. Они на самом деле израильтяне? А если нет — кто тогда? Во что он оказался втянут?
Как это сказал великий Хаксли? Ян вспомнил, что прочитал эти слова, едва поступив в университет, переписал и повесил у себя над столом. Примерно так: «…Великая трагедия науки состоит в том, что даже самый уродливый факт способен погубить самую прекрасную гипотезу». Он твердо придерживался этого трезвого правила и изучал науки именно так, трезво. Факты. Дайте факты — а гипотезы сами вырастут.
Но что за факты здесь? Он был на борту субмарины, которая попросту не могла существовать в том мире, какой он знал. Но она существует. Значит — картина мира неверна?
