Рэй Брэдбери - К западу от Октября (сборник)
Помедлив, она решилась пощупать его запястья: в них пульсировала ледяная вода. Мисс Минерва Холлидей отпрянула, словно обжегшись сухим льдом. Потом, склонившись над бледным лицом, она зашептала:
– Слушайте меня очень внимательно. Договорились?
В ответ, если это ей не почудилось, раздался один-единственный холодный удар сердца.
Она продолжала:
– Сама не знаю, как меня осенило. Но я знаю, кто вы такой и чем страдаете…
Поезд вписался в поворот. Голова больного бессильно моталась, как будто у него была сломана шея.
– Могу сказать, от чего вы умираете! – шептала она. – Ваш недуг называется «люди»!
Он выпучил глаза, как от выстрела. Она не останавливалась:
– Вас убивают люди, попутчики. В них и коренится ваше недомогание.
Плотно закрытый рот, смахивающий на рану, дрогнул от подобия выдоха:
– Да-а-а-а-а… а-а-а-а.
Она крепче сжала его запястье, пытаясь нащупать пульс:
– Вы ведь родом из Центральной Европы, верно? Когда в ваших краях долгими ночами завывал ветер, люди настораживались. Но с приходом перемен вы решили найти избавление в путешествиях, хотя…
В этот миг коридор огласился зажигательным хохотом молодой, взбодренной вином компании.
Немощный пассажир содрогнулся.
– Откуда… вы… – зашептал он, – все это… знаете?
– У меня большой медицинский опыт и цепкая память. Я видела, знала кое-кого, похожего на вас, когда мне было шесть лет…
– Правда? – выдохнул он.
– В Ирландии, неподалеку от Килешандры. У моего дядюшки там был дом, который простоял не менее ста лет, и как-то раз, в дождливую, туманную ночь, на крыше послышались шаги, потом что-то заворочалось в коридоре, будто ненастье проникло в дом, и ко мне в спальню вошла эта тень. Я села в кровати, и меня обдало холодом. Мне это врезалось в память; я убеждена, все было наяву: тень присела ко мне на кровать и стала нашептывать какие-то слова… точь-в-точь… как вы.
Не открывая глаз, больной старик прошелестел из глубин своей арктической души:
– И кто… нет, что… я такое?
– Вы не больны. И вам не угрожает смерть. Вы…
Ее перебил отдаленный свисток Восточного экспресса.
– …призрак, – закончила она.
– Да-а-а-а-а! – вырвалось у него.
Это был неизбывный крик бедствия, признания, убежденности. Старик резко сел:
– Да!
Неожиданно в дверном проеме возник молодой священник, готовый исполнить свои обязанности. Поблескивая глазами, он облизнул губы, присмотрелся к немощной фигуре и, сжимая в одной руке распятие, спросил в полный голос:
– Наверное, пора?..
– …совершить последние приготовления? – Старик приоткрыл одно веко, словно крышечку серебряной шкатулки. – С вами? Нет. – Он перевел взгляд на сестру милосердия. – С ней.
– Сэр! – вознегодовал священник.
Отступив назад, он дернул распятие вниз, как парашютист дергает кольцо, резко повернулся и ринулся прочь.
А старуха-сиделка осталась подле своего пациента, теперь пораженного еще большей бледностью; наконец он сам вывел ее из оцепенения:
– Как же вы намереваетесь меня выхаживать?
– Ну, – смущенно улыбнулась она, – что-нибудь придумаем.
Восточный экспресс опять протяжно завыл, рассекая ночные мили туманного марева.
– Вы едете до Кале? – спросила она.
– Да, потом в Дувр, оттуда в Лондон и еще дальше, в окрестности Эдинбурга, где стоит замок, в котором я буду в безопасности…
– Боюсь, из этого ничего не выйдет… – Лучше бы она выстрелила ему в сердце. – Нет, нет, постойте, вы не так поняли! – воскликнула она. – Ничего не выйдет… без моей помощи! Я провожу вас до Кале, а потом через Ла-Манш в Дувр.
– Да ведь вы меня совсем не знаете!
– Ничего страшного: в раннем детстве, которое прошло в туманной, дождливой Ирландии, я видела вас во сне – задолго до встречи с таким, как вы. Когда мне было девять лет, я бродила по торфяникам в поисках собаки Баскервилей.
– Понимаю, – сказал бледноликий незнакомец. – Вы англичанка, а в англичанах сильна вера!
– Точно. Сильнее, чем в американцах – тем свойственно сомневаться. Французы? Циники. Англичанам и вправду нет равных. Почитай, в каждом старинном лондонском доме обитает грустная повелительница туманов, которая плачет перед рассветом.
На очередном повороте дверь купе сама собой откатилась в сторону. Из коридора хлынул поток ядовитых голосов, горячечной болтовни, богохульного – иначе не скажешь – хохота. Несчастный больной обмяк.
Проворно вскочив, Минерва Холлидей захлопнула дверь и не мешкая обратилась к своему подопечному с той долей фамильярности, которую дает многолетняя привычка к ночным бдениям у чужой постели.
– И все же, – спросила она, – кто ты такой?
И странный пациент, увидев перед собой лицо печальной девочки – возможно, той самой, которую ему довелось встретить многие годы тому назад, – начал историю своей жизни.
– Две сотни лет я обитал в заштатном городке неподалеку от Вены. Чтобы выдержать нападки неверующих, равно как и глубоко верующих, я прятался в пыли библиотек, подкрепляясь мифами и кладбищенскими преданиями. По ночам наслаждался, когда от меня в испуге шарахались лошади, заходились лаем собаки, разбегались коты… стряхивал крошки с могильных плит. С годами мои собратья по невидимому миру исчезали один за другим, потому что замки и угодья приходили в упадок, а то и сдавались внаем под женский клуб или гостиницу. Лишенные крова, мы превращались в призрачных скитальцев; нас поносили, топили в болоте безверия, сомнений и презрения, делали из нас посмешище. Население росло, а вместе с ним росло и безверие, и все мои соплеменники пустились в бега. Я – последний, кто пытается пересечь Европу и добраться до какого-нибудь мирного, умытого дождями прибежища, где люди, как им положено, пугаются при виде сажи и дыма бродячих душ. Англия и Шотландия – это по мне!
Его голос затих.
– А как тебя зовут? – спросила она, помолчав.
– У меня нет имени, – прошептал он. – Тысячи туманов проплыли над моим родовым склепом. Тысячи дождей оросили мое надгробие. Следы резца стерты ветром, водой и солнцем. Моего имени не вспомнят ни цветы, ни травы, ни мраморная пыль. – Он открыл глаза. – Зачем это тебе? Почему ты мне помогаешь?
Только сейчас она по-настоящему улыбнулась, потому что с языка сорвался единственно верный ответ:
– Мне впервые в жизни досталась синяя птица.
– Синяя птица?
– Я прозябала, как пыльное чучело. Не ушла в монастырь, но и не вышла замуж. Ухаживала за больной матерью и полуслепым отцом, ничего не видела, кроме больничных палат и ночных мук на смертном одре. От меня исходил запах лекарств, а встречные мужчины не склонны были считать его ароматом духов. Вот так я и сама сделалась похожей на привидение, понимаешь? А теперь, в эту ночь, прожив шестьдесят шесть лет, я наконец-то нашла такого пациента, какой мне еще не встречался. Господи, во мне пробудился азарт. Спортивный интерес! Я проведу тебя сквозь толпу на вокзале, мы увидим Париж, оттуда доедем до побережья, сойдем с поезда и пересядем на паром. Чем не…
– Синяя птица! – подхватил ее бледный подопечный, содрогаясь от накатившего смеха.
– Она самая! Каждый из нас нашел свою синюю птицу. Вот только… – осеклась Минерва Холлидей, – в Париже, кажется, едят мелких пташек, вдобавок к тому, что поджаривают на костре священнослужителей.
Бледноликий опять закрыл глаза и шепнул:
– В Париже? Да, верно.
Поезд издал скорбный вопль. Ночь миновала.
Они подъезжали к Парижу.
Как раз в это время по коридору пробегал мальчуган лет шести. Он заглянул в купе и при виде больного остановился как вкопанный, а бледный старик ответил ему холодом ледяного полярного безбрежья. Ребенок ударился в плач и пустился наутек. Престарелая сестра милосердия широко распахнула дверь и высунула голову.
Мальчик что-то сбивчиво объяснял стоящему в отдалении отцу. Тот бросился по коридору с криками:
– Что здесь происходит? Кто напугал моего… – Он не договорил. Сквозь открытую дверь купе в вагоне замедлившего ход Восточного экспресса он увидел это бледное лицо – и прикусил язык, пробормотав: – …моего сына?
Бледноликий пассажир смотрел на него спокойным туманно-серым взглядом.
– Я не… – Француз отшатнулся, прищелкнув языком от изумления. – Пардон! – У него перехватило дыхание. – Примите мои извинения!
Он поспешил к сыну и затолкал его в купе, приговаривая:
– Нечего реветь! Пошел!
За ними захлопнулась дверь.
– Париж! – пронеслось по всему поезду.
– Тихо и быстро, – приказала Минерва Холлидей, прокладывая путь своему дряхлому спутнику среди вокзальной сумятицы и чужой клади.
– Я сейчас растаю! – вскричал бледноликий.
– Со мной не растаешь! – Она выставила перед собой корзину для пикника и чудом втолкнула своего подопечного в последнее такси, оставшееся на стоянке.
Под грозовым небом они подъехали к воротам кладбища Пер-Лашез. Массивные ворота уже закрывались. Медсестра достала пригоршню франков. Створки ворот застыли на полпути.
