Тим Хэй - Оставленные
Губы Хетти дрогнули. Но она сжала их и посмотрела вниз. По щеке ее скатилась слеза. Рейфорд еле сдержался, чтобы не обнять ее. В этом не было бы ничего чувственного, но он не мог позволить себе подать ложный знак.
— Хетти, — сказал он, — я так виноват перед тобой, прости меня.
Она кивнула, не в состоянии что-либо сказать. Она пыталась, но никак не могла овладеть собой.
— И теперь, после всего этого, — сказал Рейфорд, — я хочу убедить тебя, что забочусь о тебе как о друге и человеке.
Хетти сжала руки, стараясь не расплакаться. Она помотала головой, давая понять, что сейчас не готова к этому.
— Нет, — справилась она с собой наконец, — не сейчас.
— Хетти, я хочу…
— Пожалуйста, дайте мне хоть минуту.
— Сколько угодно. Но не уходи от меня сейчас, — попросил он. — Я был бы тебе плохим другом, если бы не поделился с тобой тем, что я открыл, чему научился, что снова и снова обнаруживаю каждый день.
Хетти закрыла лицо руками и заплакала.
— Я не хочу! — воскликнула она. — Я не намерена извинять тебя.
Рейфорд заговорил как можно мягче:
— Теперь ты обижаешь меня, — сказал он. — Если ты ничего не извлекла из этого разговора, твои слезы меня не радуют. Каждая слеза для меня как острый нож. Я виноват, я вел себя неправильно.
— Минуту! — воскликнула она убегая.
Рейфорд вытащил Библию Айрин и быстро просмотрел несколько мест. Он решил, что не стоит разговаривать с Хетти, держа в руках открытую Библию. Он не хотел смутить или отпугнуть ее, несмотря на то, что вновь обрел смелость и решимость.
— То, что вы хотите познакомиться с папиной теорией исчезновения, очень интересно, — сказала Хлоя.
— А я хочу? — спросил Бак.
Она кивнула. Он заметил крошку шоколада в уголке ее рта.
— Можно? — спросил он, протягивая руку. Она повернулась щекой, и он снял шоколад пальцем. А что делать теперь? Вытереть носовым платком? Импульсивно он поднес палец к своим губам.
— Фу! Как нехорошо! А если бы это была грязь?
— Тогда она была бы нашей общей, — сказал он, и оба рассмеялись.
Бак почувствовал, что покраснел, чего с ним не случалось уже много лет, и поэтому переменил тему.
— Вы говорите, что это теория вашего отца так, как будто не разделяете ее. Вы расходитесь с ним во мнениях?
— Он думает, что расходимся, потому что я спорю с ним, и он переживает из-за этого. Меня не очень легко убедить, хотя, по правде говоря, мы довольно близки. Видите ли, он думает, что…
Бак взял ее за руку:
— Простите, не надо говорить. Я хочу услышать это непосредственно от него и записать.
— Ой, извините меня.
— Нет, все нормально. Я не хотел бы вас обижать, но так я привык работать. Я с удовольствием выслушаю также и вашу теорию. Мы намерены собрать и мнения учащейся молодежи, но вряд ли мы станем использовать рассказы двоих людей из одной семьи. А вообще-то, раз вы говорите, что в основном согласны со своим отцом, то мне будет удобнее выслушать вас обоих одновременно.
Она умолкла и посерьезнела.
— Извините меня, Хлоя, это вовсе не означает, что меня не интересует ваша теория.
— Не в этом дело, — сказала она. — Но вы уже отнесли меня к определенной категории.
— Как это?
— Учащаяся молодежь.
— Действительно. Виноват. Понятно, учащиеся колледжей — это не школьники. Я вовсе не считаю вас школьницей, хотя вы намного младше меня.
— Учащиеся колледжей? Я еще не слышала такого термина.
— Я обнаруживаю свой возраст, не так ли?
— А каков ваш возраст, Бак?
— Тридцать с половиной, почти тридцать один, — мгновенно ответил он.;
— Я спрашиваю вас, насколько вы меня старше, — прокричала она, как будто разговаривала с глуховатым стариком.
Бак прорычал:
— Я бы купил еще печенья, малышка, но не хочу портить вам аппетит.
— Лучше не надо. Мой отец любит хорошо поесть, сегодня он угощает, так что оставьте место.
— Оставлю, Хлоя.
— Можно я что-то скажу? Только вы не подумайте, что это какой-то намек, спросила она.
— Слишком поздно, — ответил он. Она насупилась и стукнула его.
— Я хочу сказать, что мне нравится, как вы произносите мое имя.
— А я не знаю, как его можно произносить иначе, — сказал он.
— Нет, можно. Даже мои друзья произносят его односложно: «Кло».
— Хлоя, — повторил он.
— Да, — сказала она, — две гласных: долгое «о» и «я».
— Мне нравится ваше имя.
Он перешел на сиплый старческий голос:
— Это имя молоденькой девочки. Сколько тебе лет, малышка?
— Двадцать с половиной, пошел двадцать первый.
— Ох, милая, — сказал он тем же голосом, — мне казалось, что гораздо меньше!
Когда они возвращались обратно в клуб «Панкон», Хлоя сказала:
— Если вы пообещаете не придавать большого значения моей молодости, я не буду придавать большого значения вашему возрасту
— Идет, — сказал он с улыбкой. — Вы ведете себя как
взрослая.
— Я принимаю это как комплимент, — сказала она улыбаясь, как будто не была уверена, что он говорит серьезно.
— Да-да, — сказал он, — не многие в вашем возрасте так начитанны и так прекрасно говорят.
— А вот это, безусловно, комплимент, — ответила она.
— Вы быстро схватываете.
— Вы действительно брали интервью у Николае Карпатиу?
Он кивнул.
— Мы почти друзья.
— Без шуток?
— Нет, конечно. Но мы похожи.
— Расскажите мне о нем. Бак принялся рассказывать.
Хетти вернулась немного освеженная, но глаза ее по-прежнему были опухшими. Она села так, будто
ожидала, что истязания продолжатся. Рейфорд снова повторил, что он совершенно искренен в своих извинениях. В ответ она сказала:
— Давай забудем про все это!
— Мне нужно знать, что ты простила меня, — сказал он.
— Ты прямо-таки зациклился на этом, Рейфорд. Это что, освободит тебГ? Облегчит твою совесть?
— Думаю, что да, — ответил он. — Главное, что я хочу услышать от тебя это то, что ты веришь в мою искренность.
— Я верю, — сказала она. — Но от этого не становится легче. Но если тебе от этого лучше, я тебе верю. Я не держу на тебя обиды, так что считай, что я тебя простила.
— Вот теперь я получил то, что хотел. А теперь я хочу быть с тобой совершенно откровенным.
— Ой-ой-ой, еще что-то? Ты, наверно, хочешь просветить меня насчет того, что случилось на прошлой неделе?
— Именно так. Но я должен сказать тебе, что Хлоя не советовала переходить к этой теме сразу.
— Как продолжение того разговора, ты это имеешь в виду?
— Правильно.
— Прекрасная девушка, — отозвалась она. — Наверно, мы сможем понять друг друга.
— Наверно, потому что разница в возрасте между вами не так велика.
— Нет, Рейфорд, так не годиться. Если ты намерен представить наши отношения как: «ты достаточно молода, чтобы быть моей дочерью», то это следовало сделать раньше.
— Если не считать того, что в таком случае я должен был бы стать твоим отцом в пятнадцать лет, — ответил Рейфорд. — Во всяком случае, Хлоя считает, что ты пока не в таком настроении.
— Почему? От меня требуется какая-то реакция? Я должна принять твои идеи или что-то другое?
— Я надеюсь на это. Но пока я не ставлю вопрос таким образом. Если ты сейчас не можешь чего-то, я пойму. Но я думаю, что позже ты увидишь необходимость этого.
Похоже, Рейфорд чувствовал себя, как Брюс Барнс в день их первой встречи. Голос его был полон страсти и звучал убедительно. Ему казалось, что его молитва о смелости услышана. Он рассказал Хетти, как складывались его отношения с Богом: что ребенком он ходил в церковь, что за время их брака с Айрин они поменяли несколько церквей, сказал, что именно увлечение Айрин идеями о конце света побудило его искать общества на стороне.
Под взглядом Хетти Рейфорд сказал, что ему казалось, будто она понимает, к чему он клонит. Когда он рассказывал о том, что он обнаружил дома в тот день их приземления на аэродроме «О'Хара», Хетти сидела неподвижно.
Потом Рейфорд поведал ей, как он ходил в церковь, встретился там с Брюсом, о рассказе последнего и о видеокассете. А также об их изучении библейских предсказаний и о том, что нынешние проповедники в Израиле явно подобны тем двум свидетелям, о которых говорится в Откровении.
Рейфорд рассказал, как он молился вслед за пастором, как почувствовал свою ответственность за Хлою, как он хочет, чтобы она тоже обрела Бога. Хетти смотрела на него — ничто в ее позе и выражении лица не поощряло его. Но он продолжал. Он не просил ее, чтобы она помолилась вместе с ним, он только сказал, что не будет оправдываться за то, во что он верит.
— Теперь, по крайней мере, ты видишь, что, если человек искренне принимает все это, то он должен обращать и других людей. Он будет плохим другом, если не сделает этого. Хетти даже не кивнула в знак согласия.
