Вероника Рот - Преданная
Зик тычет указательным пальцем в кнопку лифта. Нам нужен 99-й. Пока лифт поднимается, я закрываю глаза. Я почти вижу темную пропасть под ногами, лишь тонкий пол отделяет меня от падения. Лифт вздрагивает, затем его двери открываются.
— Спокойно. Мы делали это тысячу раз, — усмехается Зик.
Я киваю. Сквозь щели в потолке внутрь врывается воздух, и видна яркая синева неба. Я плетусь за остальными к лестнице, не в силах заставить свои одеревеневшие ноги двигаться хоть немного быстрее. Нащупываю ступени и сосредоточиваюсь. Надо мной неловко карабкается Шона.
Однажды, когда Тори набивала мне татуировку на спине, я спросил у нее, не считает ли она, что мы — последние оставшиеся люди на Земле. «Возможно», — буркнула она. Но здесь, на крыше, действительно ощущаешь себя единственным живым существом. Смотрю на здания, расположенные на границе болота, и мое сердце начинает ныть. Как будто этот вид вот-вот расплющит меня.
Зик бежит к блоку зип-лайна и пристегивает к стальному тросу строп. Придерживает его, чтобы он не соскользнул вниз, и зовет Кристину.
— Все к твоим услугам.
Кристина размышляет вслух:
— Как мне съехать?
— Назад, — говорит Мэтью. — Я бы хотел проехаться, глядя вперед, чтобы не намочить штаны. Не хочу, чтобы ты мне подражала.
— Эх, ты.
Потом она забирается в строп — ногами вперед, животом вниз, чтобы видеть удаляющееся здание. Я содрогаюсь и отворачиваюсь. А все они, по очереди спускаются: Кристина, Мэтью и Шона. Их радостные вопли разносятся по ветру, как крики птиц.
— Теперь ты, Четыре, — толкает меня Зик.
Я мотаю головой.
— Давай, — улыбается мне Кара. — Покончим с этим одним махом.
— Нет, — отвечаю я. — Езжай ты. Пожалуйста.
Она глубоко вздыхает и протягивает мне урну. Металл теплый, от многочисленных прикосновений. Кара лезет в строп, и Зик потуже затягивает его на ней. Она скрещивает руки на груди и отправляется в полет: над аллеей Лейк-Шор, над городом.
Сейчас на крыше — только я и Зик.
— Вряд ли я смогу, — бормочу я.
— Конечно, сможешь, — убеждает меня он. — Ведь ты — Четыре, легендарный лихач.
Подхожу ближе к краю крыши. Хотя я стою в паре футах от бездны, мне мерещится, что я потеряю равновесие и упаду.
— Эй, Четыре, — окликает меня Зик, — ты должен исполнить то, что она сама всегда бы хотела. Она бы гордилась тобой.
Ясно. Мне уже не повернуть назад, но я до сих пор помню ее глаза и ее улыбку, когда она поднималась со мной на колесо обозрения.
— Как спускалась она?
— Лицом вперед, — отвечает Зик.
— Отлично, — я передаю ему урну. — Прицепи ее за мной, ладно? Только сначала открой.
Залезаю в строп. Мои руки дрожат. Зик стягивает ремни на спине и ногах, потом закрепляет позади меня урну и открывает ее, чтобы пепел разлетелся в одну секунду. Я смотрю вниз, на аллею Лейк-Шор, сглатываю и отталкиваюсь. В какой-то момент мне хочется все переиграть, но поздно, — я несусь навстречу земле. Я ору так пронзительно, что возникает желание заткнуть себе самому уши. Мой крик живет во мне, наполняет мою грудь, глотку и внутренности.
И когда меня охватывает слепая паника, я догадываюсь, почему она спускалась именно так. Она чувствовала, что летает. Она была свободна.
Пустота подо мной — как раззявленная пасть, которая готова поглотить меня. И вдруг я понимаю, что больше не двигаюсь. Последние пылинки праха плывут по воздуху, как серые снежинки, и исчезают. Я почти достиг почвы и могу легко спрыгнуть. Все остальные уже сцепили руки, готовые поймать меня в сеть своих объятий. Я прижимаюсь лицом к стропу и смеюсь.
Кидаю им пустую урну, отстегиваю замки, удерживающие меня, и камнем падаю вниз. Друзья подхватывают меня. Я удивленно смотрю на Хэнкок-билдинг, и внезапно наступает тишина. Нам неловко. Кристина смахивает с ресниц слезы и произносит:
— Вот и наш Зик.
Зик и вправду мчится к нам. Сначала он выглядит как точка, потом как капля, и вскоре мы различаем его собственной персоной. Когда Зик тяжело плюхается на наши руки, мы качаем его, словно ребенка в колыбели.
— Здорово. Хочешь еще разок, Четыре? — спрашивает он.
— Ни за что, — твердо отвечаю я.
Нестройной толпой мы направляемся обратно к поезду. Шона вышагивает на своих скобах, Зик толкает пустую инвалидную коляску и потихоньку переговаривается с Амаром. Мэтью, Кара и Калеб оживленно о чем-то болтают. Кристина робко подходит ко мне:
— С Днем Выбора тебя. Кстати, если я спрошу тебя, как твои дела, ты мне все честно расскажешь? — шутливо говорит она.
— Мне нелегко, но так будет всегда.
— Понятно.
Мы плетемся позади всех, мимо заброшенных зданий с темными окнами, через мост над болотистой рекой.
— Иногда жизнь — настоящий отстой, — вздыхает Кристина. — Угадай, что поддерживает меня на плаву?
Я вопросительно поднимаю брови, и она меня передразнивает.
— Те моменты, которые не являются отстоем. Главное, суметь их заметить.
Она улыбается, и мы бок о бок поднимаемся по лестнице на станционную платформу.
В детстве я был убежден в том, что каждый из нас может сломаться в любую секунду и никто не избежит повреждений. Но теперь я узнал, как это исправить: мы просто чиним друг друга.