Юрий Леляков - На пороге Галактики
— Думаешь, идея была такая: завлечь вроде бы юмором — и под это внушить ощущение собственной греховности и порочности? — переспросил Ареев. — А что, может быть… Тем более, я всё думал: почему эти сектанты так истерично преданы своим предводителям, лезут к людям в душу с идеей какого-то их превосходства и непогрешимости? А так — конечно, если их подобным образов убедили, что они — скоты, а он — святой… Но могло быть и ещё иначе! — вдруг сообразил Ареев. — Он даже не планировал никаких видений — всё и должно было остаться на подсознательном уровне! Уже само подсознание каждого из нас — перевело в зримые образы, в гротесковую символику сновидений идеи, что он пытался нам внушить! А так, конечно, предпочёл бы не вести дискуссию, не строить ответные видения — вложить что-то именно в парализованное, беспомощное подсознание! Но — что и зачем? Что… декан ни во что не ставит Хельмута как учёного; я — не способен пойти на какие-то жертвы или ограничения; ты — унизительно беден, и тебе остаётся только с завистью смотреть на богатые прилавки; Сергей — беспомощен перед каким-то политическим злом; а Альберт — должен помнить, что его будущих пациентов уже ждут с лопатами и гробом? И всё — только чтобы создать чувство смятения, неуверенности, внутренний разлад — и привязать к себе как духовное опоре? И неважно даже — на какие ошибки толкнёт такое ложное подсознательное убеждение, как изменит жизнь?
— Хотя сам — тоже обыкновенный человек… — ответил Мерционов. — Да, и наверно — знаете что ещё делает? Кто ему чем-то не нравится — тому прямо говорит: ну и иди обратно в свою школу, свой вуз, свою денежную экономику с магазинами и базарами, выбрось свою одежду — и тому подобное! И подсознание человека под гипнозом — всё буквально воспринимает!
— Точно… А в моём случае, наверно: попробуй уехать на каком-то поезде от себя и своих проблем! — догадался Ареев. — И даже не представляет, как тут срабатывают подобные метафоры…
— Вот именно… И ничего тут, по сути, «аномального», — добавил Мерционов. — Даже — на уровне какой-то западной фантастики про драконов и рыцарей… Просто — как в душу плюнули, оставили грязный cлeд…
— Это, если брать из фантастики, похоже совсем на другое, — ответил Кламонтов. — Как — кандидата на выполнение особо опасного и ответственного задания точно так же проверяют в виртуальной реальности или под гипнозом… И он там — сражается с теми же драконами, или — просто с какими-то оккупантами, или — выходит в космос заделывать пробоины в обшивке звездолёта, или — отстаивает свои проекты на высоких совещаниях, где все — против него… А потом оказывается: ничего на самом деле не было, всё — только проверка. И по итогам, как он себя проявил, выносится вердикт: прошёл, годишься. Или: провалил все тесты, меняй профессию, тут — и на дублёра третьей очереди не тянешь… Но хоть бы раз где-то был поставлен вопрос: а ему самому как теперь с этим жить? Ведь это — часть его памяти, в которое всё было как наяву — опасность, риск, напряжение! И получается, теперь он… ветеран никому не известных битв, ликвидатор придуманных аварий, автор несуществующих проектов — переживший как наяву то, чего не было в известной нам реальности… то есть как бы тоже участник другой, «не совсем нашей» истории! И я даже вспоминаю фильм, где большую часть времени дело происходит будто в космическом полёте — и вообще хороший, интересный, увлекательный — но вот финал… Вдруг оказывается: весь этот полёт со множеством аварий на борту и риском при их устранении — был всего-навсего имитацией, испытанием на пути к настоящему! И всеми почему-то принимается как должное, все довольны, что испытание успешно пройдено… Но согласитесь, в данном случае это же… не то, что например в армии — тревога, которая может оказаться и учебной! Тут это — ощущение полной реальности происходящего… ситуация жизненного выбора, подвига, жертвы, смертельного риска! А в результате — ложная память, целый ложный кусок жизни, оказавшийся учебной тревогой! Разве тут будет — искренняя радость какого-то успеха, преодоления?
— Нет, будут совсем другие чувства… — с затаённым гневом согласился Мерционов. — И в первую очередь, наверно — что изгажено самое сокровенное. То, во что верил, готов был посвятить жизнь… А после такого — к каким ещё целям и высотам идти под руководством тех, кто уже однажды так с тобой поступил? Ради чего сполна выкладываться, идти на риск — если всё снова может оказаться не более чем игрой? И главное — какой исход испытания не будет обесценен тем, на что способен сам испытывающий? Ну вот допустим, выяснилось, что это было испытание — а дальше что? Кто для чего годен, кто кому и в чём может верить, какая у кого с кем общая цель — после такого?
— Да, но если и это — ещё не то… — снова предположил Тубанов. — И всё — ещё сложнее… Понимаете, я вдруг подумал: а если всё, что мы помним, в данном случае — вообще не главное? Как раз и есть — ложная память, прикрытие, муляж поверх чего-то?
— Но что же тогда главное? — с тревогой спросил Кламонтов, будто начав смутно догадываться.
— Не хотелось бы накалять и без того депрессивную обстановку — но… Понимаете — я вспомнил об этих 25-х кадрах, гипнотических инструкциях, которые активизируются соответствующим сигналом — например, фразой, мелодией… И — как этим пользуются организации чисто политического или криминального направления, в чьих истинных целях никакой мистики…Только околомистический антураж, в который верят те, кого используют… Внушая им, что те — маги, тамплиеры, амазонки — борются ещё с кем-то… Ну хотя бы — с теми же драконами. За которых принимают членов другой подобной организации… И самому страшно представить, что с нами кто-то мог пытаться сотворить такое — но зачем-то же кого-то искали…
Кламонтов почувствовал, как у него всё холодеет внутри. Неужели… это и есть — самая главная и страшная правда о том, что произошло? Но тогда… как жить дальше? Если, возможно… в глубине его памяти заложено что-то, о чём он не подозревает — но что способно взорваться как логическая, информационная мина, повинуясь неожиданно произнесённому кем-то коду? И… от чего даже никто не в силах заблаговременно избавить его — ведь никто не знает, что представляет собой эта инструкция и этот код? И вся надежда лишь — что он, возможно, не понадобится кому-то, кто вложил код, тот не вспомнит о нём, или не найдёт его? А иначе — что будет с ним самим, его личностью, мироощущением? Или… он уже не тот, кем был, только ещё не заметил этого? Не тот Кламонтов — что поступал в университет с надеждой так много сделать для человечества;, и не тот — который, во многом успев разочароваться, уходил в академотпуск; и даже — не тот, каким ещё вчера шёл на встречу с тем гуру?..
Он медленно, оглушённо обвёл взглядом комнату — словно не веря уже и в её реальность… И ведь в чём-чём — а в собственной психологической целостности до сих пор не было повода сомневаться… А теперь? Стоило Тубанову высказать предположение — и всё будто раскололось на «до» и «после»…
Жуткая, давящая тишина повисла в комнате. Слова Тубанова произвели эффект разорвавшейся бомбы не на него одного — на всех. И Кламонтов понял: надо срочно найти какое-то хотя бы возможное решение этой ужасной загадки, ответ, который дал бы хоть какую-то надежду, что опасения несостоятельны! Иначе — с каким чувством они теперь уйдут отсюда, с чем им придётся жить, что подозревать в себе? Но — как найти это решение, эту надежду?..
— Искали, говоришь… — глухо и как бы пересохшими губами произнёс Ареев. — Но если так — то кого? Не сотрудников секретных учреждений, не банкиров, не депутатов, не тех, кто умеет обращаться с оружием… Просто — школьников и студентов, которые сами в смятении, в духовном поиске… То есть — кто может откликнуться на мистические идеи, но сам вряд ли что-то решает… И потом — тайный агент должен быть с безупречной биoгpaфией, не говоря о физическом и психическом здоровье, так зачем создавать ему репутацию сумасшедшего? Нет, кто-то просто убедился, что мы ему не подходим — и отбросил нас за ненадобностью…
— А на какую роль, думаешь, они искали кандидата? — с судорожным вздохом, свидетельствующим, что предположение не далось даром и ему, спросил Тубанов. — Всё-таки — проповедника каких-то идей, пророка, возбудителя толпы?
— Или носителя мистической тайны, — предположил Ареев. — Мало ли легенд и преданий о как-то особо отмеченных или избранных людях, которых можно выявить по таким-то знакам или признакам? И это сейчас перестройка и гласность более-менее приоткрыли завесу над подпольной мистической активностью — а на самом деле такое подполье в разных формах непрерывно существует тысячелетиями… И вот — кому-то понадобился тот, кто по факту рождения может быть кардиналом тайного ордена, или скажем, принцем Атлантиды… Но — не получилось, сорвалось. Не нашли в нашем лице тех, кого искали. Вот и надо — заставить нас что-то забыть. И пусть взамен мы помним какой-то мистический сумбур — это им не опасно, только бы не вспомнили то, главное…
