Френсис Шервуд - Книга сияния
Да, это должны быть псалмы. Раввин сильно сомневался, что император узнает псалом, когда он его услышит. Таким образом всем взрослым обитателям Юденштадта по очереди было выдано существительное или глагол, артикль, прилагательное, после чем община в целом охватила все части речи, грамматику надежды, замаскированное благословение, слова обоюдоострые, как меч, слова могущественные, слова печальные, слова с изгибами и завитками в буквах, вертикальные слова, слова, что дождили и болели, просто слова-если-вы-не-против. При содействии этих слов, молился раввин, для Народа Книги могло свершиться настоящее чудо.
В это время немногочисленные ополченцы под руководством Йоселя упражнялись, метая камни по грубым мишеням в поле, учились отбивать и наносить удары короткими палками в уединении своих кухонь. Майзель при содействии Вацлава расхищал императорский запас ружей, бойков и пороха. В подвалах и обнесенных стенами дворах сооружались катапульты. Йосель накопил солидную груду камней. На верхние этажи поднимали сосуды с водой, веревки натягивали поперек улиц, проверяя, хватит ли длины, после чего сматывали в плотные клубки. Кнуты, свернутые, лежали в сундуках точно змеи, готовые ударить в роковой час. Канатчик трудился не покладая рук, свивая канаты для блоков, которые смогут выдержать вес котлов. Немногочисленную скотину сгоняли в тупики и оставляли на привязи в ожидании битвы. А главное, было прорыто несколько туннелей от подвалов к траншее, которая проходила вдоль наружной стены Юденштадта, замаскированная соломой и досками. Наконец, появились дозорные посты, расставленные на крышах домов.
В разгар этой напряженной тайной работы у рабби состоялась аудиенция с императором. На приеме во дворце присутствовали доктор Киракос, врач и главный советник по бессмертию, а также Браге, Кеплер, Майзель и Румпф. Верный Вацлав, разумеется, как всегда, занимал там свое место.
— Самое благоприятное время для передачи слов, ваше величество, — сказал раввин, — наступит после Йом-Кипура.
— А когда это — Йом-Кипур? — спросил император.
— В сентябре или октябре. У нас этот месяц называется Тишри.[49]
— Так нескоро? Сейчас еще только апрель закончился.
— Я постился, готовился и молился, ваше величество, и судя по всему…
— Да, — перебил его Браге. — В октябре мы будем в созвездии Весов, седьмом знаке Зодиака, знаке воды, все в равновесии, правит планета Венера. Звезды будут расположены благоприятно.
— Я вижу сны, в которых метеор падает мне на голову, когда я выхожу пройтись к львиному стойлу. Я тону, умираю, не могу вдохнуть. Что, если я умру еще до октября?
— Нет, ваше величество, вы не умрете до октября, — заверил императора Вацлав, хотя сам очень сомневался, что безумие не погубит Рудольфа еще раньше.
— Что значит твое «нет», Вацлав? Ты осмеливаешься говорить мне «нет»?
— Вы хорошо себя чувствуете, ваше величество? — Киракос шагнул вперед. — Возможно, вам следует прилечь?
— Прилечь? Когда моя голова буквально кишит идеями? Разве лев уходит прилечь, когда перед ним лань? Думаешь, я прилягу во время работы? Стыдись, Киракос, стыдись!
Вацлав отважился бросить быстрый взгляд на рабби Ливо, словно хотел сказать: «Вот видите, с чем мне приходится иметь дело?»
— Может быть, мне лучше навестить вас завтра? — предложил раввин.
— Раз мы приняли тебя сегодня — значит, сегодня, — император раздраженно постучал носком сапога по полу. — Мне не терпится стать бессмертным. Октябрь — это опять осень, когда земля умирает. А где та прекрасная евреечка, которая так хорошо шьет?
— Сегодня такой прекрасный денек, — вмешался Вацлав.
— Прекрасный денек для чего? Прекрати сбивать меня с толку.
Император не спал ни этой ночью, ни прошлой, ни позапрошлой. День у него в голове смешивался с ночью, создавая в голове жуткую муть, что искажала даже контуры зала, трона и короны.
— Раввин говорит вот о чем, ваше величество, — проговорил Киракос. — Чтобы слова возымели действие, они должны стать выдержанными, подобно вину, для полного успеха они должны взрасти как цветы. Поспешить — значит разрушить.
Киракос сам не понимал, почему он все это говорит. Неожиданные слова, вредные для его задачи в эти дни, выпрыгивали у него изо рта маленькими пузырьками, и после них оставался неприятный привкус сожаления.
— Если бы я смог заснуть… Возможно, я смог бы жить вечно — ибо, видит Бог, мне отчаянно нужны силы.
Прежде чем император отправлялся в постель, Вацлав вслух читал ему отрывки из поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим», в которых присутствовали говорящая птица, волшебник, священная война и обращенная ведьма. Вино, теплое молоко, горячие ванны, любовные утехи, бодрые прогулки, негромкая музыка, корень валерианы и опиум… Но ничто, похоже, не действовало.
— Значит, Лом-Капор… Я не понимаю — это что, какой-то особенный день? А та евреечка — когда она снова меня навестит?
— Рош-ха-Шана отмечает начало нашего десятидневного периода покаяния, который заканчивается в Йом-Кипур, день искупления, когда мы просим прощения за наши грехи, — рабби украдкой покосился на Майзеля, который стоял очень прямо, устремив взгляд куда-то вдаль и, похоже, почти его не слушал. Оба знали, что Рохель спасла ревнивая Анна Мария; однако воспоминания императора о том инциденте были весьма смутными.
— А кстати, раввин, — где голем?
— Он дома, ваше величество. Моет посуду.
— А, дома лучше всего… — император вздохнул. — Мы позаботимся о твоем возвращении домой, раввин. Ты ведь помнишь, не так ли, что ни один из вас не должен покинуть город, и стражникам у ворот дан приказ: не позволить ни одному еврею уйти из города? Так что, пожалуйста, даже не мечтай о бегстве. А что ты бы посоветовал мне для крепкого сна, раввин?
Рабби Ливо хотел сказать «чистую совесть», но вместо этого сказал:
— Мир и тишину.
— Тут ты прав. Вот бы хоть немного мира и тишины, немного понимания — только и всего. Так ты говоришь, еврейка отправилась в Пилзен? Да-да, ее необходимо как можно скорее сюда вернуть. Спешно пошли вестового, Вацлав. Мы хотим видеть ее в нашем замке. Вы же все знаете, она меня любит. А платье, которая она для меня сошьет, станет непревзойденным по красоте.
Рабби Ливо покидал двор глубоко озабоченным, но постарался выбросить из головы все недостойное, ибо уже шли приготовления к Песах. Все семьи в Юденштадте готовились встретить разъяренную толпу, что придет жечь их дома — и одновременно каждое помещение чистилось сверху донизу, чтобы не осталось ни следа муки, пшеницы, ячменя, овса. Был седер, рабби Ливо вслух читал отрывок из пасхальной Хагады, и дверь была открыта для прибытия ангела Элии. Тогда Перл показалось, будто она слышит шум. Но ничего особенного не обнаружилось: то ли ветер, то ли мышка, то ли ее страхи.
После Песах ополчение продолжало учения, но уже не столь подолгу и не с таким усердием. Более того: дети покинули свои посты на крышах, где дежурили ежедневно. Припасенная пища была съедена, котлы, наполненные водой, опустошены. Йосель снова стал помогать Перл на кухне, приносил, уносил, стирал, подметал…
А в первый день Песах, в замке, первая бабочка, корчась, вылезла из кокона, затем еще и еще одна, и скоро весь зал Владислава наполнился мельканием желтых крылышек с оранжевыми кончиками. «Живите, мелкие паразиты, живите», — еле слышно пел им Келли, готовый при падении хоть одной бабочки сломя голову броситься под сетки и утащить павшего на поле брани солдата — несмотря на целую ораву стражей и шпионов, которая следила за каждым его шагом. Каждый вечер пара алхимиков, словно исполняя торжественный ритуал, брызгала на цветки эликсиром из лабораторных пробирок. Бабочкам эликсир нравился, они его просто обожали, охотно потягивали, точно хотели еще. В связи с этим запертый, тщательно охраняемый сарайчик, где в герметично запаянных сосудах хранились галлоны эликсира, переместили поближе к обиталищу бабочек. Безусловно, рецепт эликсира, государственная тайна, был успешно соотнесен со всеми алхимическими стадиями — Препаратио, Фиксатио, Кальцинато, Сублимате, Сепаратно, Альбификатио и Конивинкцион Сиве. По сути, на самых последних стадиях процесс сделался настолько сложным, а уход за бабочками и их кормление отнимали столько времени, что и Келли, и Ди сами начали верить в то, что их стряпня представляет собой самый настоящий эликсир, который не только дарует бессмертие императору, но и на неопределенное время отложит их гибель. Алхимики болтали о том, какими они станут богатыми и что Прага в конечном итоге вовсе не такое уж скверное местечко. В «Золотом воле», когда люди осведомлялись о благополучии бабочек, эти двое отвечали: «Лучше и быть не может, все жиреют». Алхимики со своей стороны, вконец обленились, позволяя своим умам уклоняться от обдумывания разных неприятных материй. Тайком приобретенный опиум лежал, позабытый, где-то в углу лаборатории, забыты были и мечты о бегстве — или по крайней мере больше не представляли непосредственного интереса.
