Чайна Мьевиль - Город и город
Долгое время я оставался один. Исходил всю комнату вдоль и поперёк, смотрел в скрытую полусферой камеру. Снова подтянулся на подоконнике и смотрел из окна на крыши. Когда дверь опять открылась и я глянул вниз, комната, по контрасту с заоконным пространством, была окутана полумраком. Вошла та же троица.
— Йорджавик, — сказал мужчина постарше, опять по-бещельски. — Он всё-таки совершил брешь в одну сторону. Когда вы в него выстрелили, вы заставили его это сделать. Жертвы бреши всегда совершают брешь. Он жёстко взаимодействовал с Уль-Комой. Итак, что о нём знаем. Указания он получал откуда-то. Не от Истинных граждан. Вот как обстоят дела. Совершив брешь, вы попали в наше распоряжение.
— И что теперь будет?
— Всё, что нам будет угодно. Совершив брешь, вы принадлежите нам.
Они без труда могли сделать так, чтобы я исчез. О том, что это будет означать, имелись только слухи. Никто никогда не слышал даже рассказов о тех, кого забрала Брешь и кто отбыл положенный по закону срок. Либо такие люди были невероятно скрытны, либо их вообще никогда не выпускали.
— То, что вы не видите в наших действиях справедливости, ещё не означает, что они несправедливы, Борлу. Если хотите, воспринимайте это как суд над вами. Расскажите нам, что и зачем вы делали, а мы, возможно, поищем способы предпринять какие-то действия. С каждой брешью надо разбираться. Надо провести расследование: мы можем разговаривать с теми, кто не совершал бреши ранее, если это существенно для дела и мы в этом убедимся. Понимаете? Санкции бывают разной степени строгости. У нас есть ваше досье. Вы полицейский.
Что такое он говорит? Мы, стало быть, коллеги? Я молчал.
— Зачем вы это сделали? Расскажите нам. Расскажите нам об Иоланде Родригез и о Махалии Джири.
Я долгое время ничего не говорил, но плана у меня так и не было.
— Так вы знаете? Что вы знаете?
— Борлу.
— Что там снаружи?
Я указал на дверь. Они оставили её приоткрытой.
— Вам известно, где вы, — сказал он. — Что там снаружи, вы увидите. При каких условиях, зависит от того, что вы сейчас скажете и сделаете. Расскажите, что вас сюда привело. Об этом дурацком заговоре, который опять повторился, впервые за долгое время. Борлу, расскажите нам об Оркини.
Мне не предоставили ничего, кроме клина сепийного освещения из коридора, жидкой полоски, сохранявшей допросчика в тени. Чтобы рассказать им о деле, потребовалось несколько часов. Я ничего не утаивал, потому что они и так наверняка все знали.
— Почему вы совершили брешь? — спросил он.
— Я не собирался. Хотел посмотреть, куда делся стрелок.
— Тогда это брешь. Он был в Бещеле.
— Да, но вы понимаете. Такое, знаете ли, случается всё время. Когда он улыбнулся, у него был такой вид, что я просто… Я думал о Махалии и об Иоланде…
Я шагнул ближе к двери.
— Откуда он знал, что вы там будете?
— Понятия не имею, — сказал я. — Он наци, причём безумный, но у него явно есть связи.
— Какая роль в этом отводится Оркини?
Мы посмотрели друг на друга.
— Я рассказал вам всё, что мне известно, — сказал я.
Обхватив лицо ладонями, я глянул сквозь пальцы.
Мужчина и женщина в дверном проёме вроде бы не обращали внимания. Я бросился на них изо всех сил, как мне казалось, безо всякого предупреждения. Один из них — не знаю, кто именно, — нанёс мне хук в воздухе, из-за чего, пролетев через всю комнату, я врезался в стену и грохнулся на пол. Кто-то меня ударил, должно быть, женщина, потому что голова у меня вздёрнулась, а мужчина по-прежнему стоял, привалившись к дверному косяку. Мужчина постарше сидел за столом в ожидании.
Женщина оседлала меня, удерживая шею в каком-то захвате.
— Борлу, вы находитесь в Бреши. В этой комнате имеет место суд над вами, — сказал мой допросчик. — Здесь он может и закончиться. Вы теперь вне закона, решение обитает здесь, и оно — это мы. Ещё раз. Расскажите нам, как это дело, эти люди, эти убийства связаны с историей об Оркини.
Через несколько секунд он обратился к женщине:
— Что ты делаешь?
— Он не задыхается, — сказала она.
Я, насколько позволял мне захват, смеялся.
— Так дело не во мне, — сказал я наконец, когда смог. — Боже мой! Вы исследуете Оркини.
— Никакого Оркини нет, — сказал он.
— Все так говорят. Однако продолжают происходить разные события, люди продолжают исчезать и умирать, и снова и снова звучит это слово — Оркини.
Женщина слезла с меня. Я сидел на полу и качал головой, сокрушаясь от всего случившегося.
— Знаете, почему она так и не пришла к вам? — спросил я. — Иоланда? Она думала, что вы и есть Оркини. Если у неё спрашивали: «Как может существовать что-то между городом и городом?» — она говорила: «А вы верите в Брешь? Где она?» Но она ошибалась, не так ли? Вы не Оркини.
— Оркини не существует.
— Так почему вы спрашиваете обо всём этом? От чего я столько дней бегаю? Я только что видел, как кто-то из Оркини или очень на него похожий стрелял в моего напарника. Вы знаете, что я совершил брешь: почему вас заботит остальное? Почему вы просто не накажете меня?
— Как мы сказали…
— Что же это, милость? Справедливость? Да ради бога! Если есть что-то ещё между Бещелем и Уль-Комой, то где тогда остаётся место для вас? Вы охотитесь. Потому что это внезапно вернулось. Вы не знаете ни где Оркини, ни что происходит. Вы…
А, да чёрт с ними.
— Вы боитесь.
Мужчина помоложе и женщина вышли и вернулись со старым кинопроектором, протащили шнур в коридор. Они повозились с ним, и он зажужжал, а стена стала экраном. Показывали кадры допроса. Я резко отодвинулся, чтобы лучше видеть, по-прежнему сидя на полу.
Допрашивали Боудена. Раздался треск помех, затем он заговорил по-иллитански, и я увидел, что его допросчики были из милицьи.
— … не знаю, что случилось. Да, да, я прятался, потому что кто-то меня искал. Кто-то пытался меня убить. А когда я услышал, что Борлу и Дхатт собираются выехать, то не знал, могу ли я доверять им, но решил, что они, может быть, сумеют вытащить и меня.
— … был пистолет? — Голос у следователя был приглушён.
— Потому что кто-то пытался меня убить, вот почему. Да, у меня был пистолет. Можно достать почти на каждом углу в Восточной Уль-Коме, ну, вы сами знаете. Понимаете, я живу здесь уже много лет.
Нечто неразборчивое.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что никакого Оркини нет, — сказал Боуден.
Нечто неразборчивое.
— Ну, мне наплевать, что вы думаете, или что там думала Махалии, или что говорила Иоланда, или на что намекал Дхатт, и я, нет, я понятия не имею, кто мне звонил. Но такого места не существует.
Долгий громкий треск из-за неполадок с изображением и звуком, и появился Айкам. Он только плакал и плакал. Ему задавали вопросы, но он не обращал на них внимания, продолжая плакать.
Картинка снова изменилась, и на месте Айкама появился Дхатт. Он был в штатском, рука на перевязи.
— Не знаю, мать вашу! — закричал он. — Какого хрена вы меня спрашиваете? Разыщите Борлу, потому что он, похоже, куда больше меня смыслит в той хрени, что происходит. Оркини? Нет, чёрт возьми, потому что я не ребёнок, но дело в том, что, пусть даже это проклятое Оркини явная куча дерьма, всё равно что-то происходит, кому-то достаётся информация, которая им не по зубам, а другим неизвестные силы вышибают мозги. Чёртовы дети. Вот почему я согласился помочь Борлу, плевать, что незаконно, так что, если хотите отобрать у меня значок, валяйте, мать вашу! И милости прошу — не верьте в Оркини сколько угодно, так же как и я. Но пригибайте башку, когда вам палят в морду из этого несуществующего города. Где Тьядор? Что вы сделали?
Изображение на стене застыло. Следователи смотрели на меня в свете слишком крупного монохромного кадра с рычащим Дхаттом.
— Итак, — сказал старший, кивая на стену. — Вы слышали Боудена. Что происходит? Что вы знаете об Оркини?
Брешь была ничем. Это — ничто. Это банальность, трюизм. В Бреши нет ни посольств, ни армии, ни достопримечательностей. В Бреши нет валюты. Если вы совершаете брешь, она вас поглощает. Брешь — это пустота, полная злых полицейских.
Тот след, что снова и снова приводил к Оркини, предполагал системные преступления, тайные параправила, существование города-паразита там, где не должно быть ничего, кроме ничего, ничего, кроме Бреши. Если Брешь не была Оркини, то чем она была, если не насмешкой над самой собой, чтобы позволить продолжаться такому на протяжении веков? Вот почему мой следователь, спрашивая меня, существует ли Оркини, выразился так: «Значит, мы в состоянии войны?»
Я обратил их внимание на возможность сотрудничества. Посмел с ними поторговаться. «Я помогу вам…» — повторял я снова и снова, затягивая паузы так, чтобы каждое многоточие подразумевало «если». Мне нужны убийцы Махалии Джири и Иоланды Родригез, и они могли это понять, но торговался я не очень благородно. Меня пьянила возможность бартера, способ, крохотный шанс снова выйти из Бреши.
