Ольга Голосова - Преобразователь
— Моя сестра уже ответила, рыцарь.
Рэндальф отвернулся к огню.
— Тебе ли этого не знать? — Кловин возвысила голос. — Видит небо, реликвия нужна вам больше, чем нам. Вы и убили его.
— Чушь! Твою сестру убил ее спутник… Вор. Так сказал трактирщик.
— А кто был тем вором? Или нынче воры убивают своих жертв джамбией?
— Что ты сказала, тварь?!
— Видать, ты устал с дороги и мысли твои путаются. Пойди, допроси своих людей получше.
Рэндальф снова отвернулся.
— Эй там!
Двери приоткрылись, и в них просунулась голова солдата в кольчужном шлеме.
— Отведи ее к брату. И позови тех, кто был в трактире.
— Но это невозможно, господин, — испуганно ответил караульный. — Это люди Гильдии, и еще вчера они покинули замок. Вам лучше спросить об этом господина Билэта, вашего брата.
Глаза Рэндальфа потемнели. Он сжал кулаки.
— Хорошо, я спрошу!
— Господин, проводить… женщину к господину Билэту?
Рэндальф задумался, а потом кивнул.
— Веди. Я успею поговорить с ним позже.
— Там еще святой отец, он был вчера в трактире…
— Пусть войдет, — и рыцарь снова уставился на огонь.
* * *
Билэт стоял у окна и играл на флейте. Холодный ветер трепал пепельные волосы, задувал в рукава рубахи. Услышав скрип отворяемой двери, он обернулся, все еще не отнимая от губ инструмента.
Она вошла, медленно опустилась перед ним на колени и обняла его ноги.
— Нашла, — пробормотала она сквозь слезы и бросилась целовать его руки, украшенные золотыми браслетами.
Он поднял ее и, обняв, прижал к себе.
— Все уже позади. Ты со мной.
Он повернул ее мокрое от слез лицо к свету.
— Ты совсем не изменилась.
Она пожирала глазами насмешливое лицо ангела, лицо без единой морщины, без единого изъяна. Билэт был так близко, что его волосы касались ее лица.
— Как ты жила все это время, Кловин? — прошептал он, обхватив ее за плечи.
— Меня чуть не сжег на костре твой брат Хейдрик. Я бежала во Флоренцию. Я родила ребенка.
Билэт усмехнулся:
— Ну, братца съели твои сородичи, так что ты отомщена. Хочу знать, где ребенок и что с реликвией. Кстати, а у нас мальчик или девочка?
— Ребенок c Иосифом и его народом, — вопрос о поле ребенка она проигнорировала.
— Что?!! У христопродавцев? У жидов? У прощелыг? Чтоб их разорвало… Няньки под стать матери!
Желваки вздулись под бледной кожей, тонкие пальцы впились ей в плечи. Он с силой тряхнул ее.
— Ты бросила моего ребенка и отправилась шляться?! Воистину ты ничуть не лучше любой грязной крысы! — прошипел он ей в лицо. Голубые глаза его светились презрением.
Этого она вынести не могла.
— Билэт, ты несправедлив…
— Замолчи. Единственное, что ты должна была сделать, так это сберечь ребенка. Ты даже на это не годишься!
Глаза женщины, потемнев от обиды, наполнились слезами. Она закусила губы, чтоб не заплакать.
Билэт крепко держал ее, не отводя взгляда от ее лица и с жадностью следя за малейшими оттенками чувств, а ей казалось, что его взгляд прожигает ее насквозь.
Неожиданно он отпустил ее.
— На этот раз я прощаю тебя, — сказал он, и в голосе его почудилась не то усмешка, не то угроза.
Кловин посмотрела на него, пытаясь угадать его мысли.
Но он уже улыбался ей.
Она слабо улыбнулась в ответ. Он поднял ее на руки и понес в постель. Приникнув к его груди, она гадала, была ли то минутная вспышка ярости или она подсмотрела его истинное лицо.
Вдруг она резко отстранилась и пытливо заглянула ему в лицо.
— Скажи, ты знаешь, что отшельника из Черного леса убили?
— Да, сегодня Рэндальф с людьми вернулись оттуда.
— Ты уже успел с ним поговорить?
— Да, а что? — в голосе Билэта послышалось раздражение.
Кловин недоверчиво взглянула на него.
— Ты знаешь, за что убили отшельника?
— Небось твои сородичи свели с ним счеты, упокой, Господи, его душу. Их можно понять.
— Нет, Билэт, нет. Откуда им было знать, что он и есть пропавший Магистр? Да и зачем его убивать? Мое племя враждует с вашим, но мы не убиваем без причины.
— Тебе нужны причины? Быть Магистром Гильдии Крысоловов — это ли не причина?
— Но он больше не был Магистром. Сабдагам не нужны жертвы!
— Глупая женщина! Сабдагам нужна власть, тебе ли не знать? А ради власти готовы убивать и люди, и крысы!
Кловин поднялась с постели и прошлась по комнате.
— Билэт, поклянись мне, что ты здесь ни при чем! Ты один знал, кто он, ты хотел забрать у него реликвию!
Билэт хмыкнул.
— Ну, почему я один? В Риме знали. А что знают в Риме, знают повсюду. Опять же орден святого Доминика… Они давно суют нос в наши дела… Кстати, а ты не знаешь случайно, где все-таки может быть реликвия?
Он подошел к ней и развернул ее к себе.
— Мне кажется, ты ведаешь больше, чем хочешь мне сказать. Не за реликвией ли ты вернулась, милая?
Кловин вырвалась и обхватила лицо руками.
— Я устала, — глухо сказала она в ладони. — Я устала.
— Ты устала? А я не устал? Ты кривляешься как уличная девка, а я должен перед тобой оправдываться? О Боже! Почему ты несправедлив ко мне? — Билэт воздел руки к небу, потом рубящим жестом опустил ладони: — С каждым глотком мне кажется, что чаша Твоего гнева опустеет, но она снова полна. Теплое вино солоновато на вкус, и я пью его и не могу отказаться!
— Бог милосерд к тебе, Билэт. Бог дал тебе все. Просто ты жаден, и любое неисполненное желание считаешь величайшей несправедливостью.
Билэт повернулся.
— Ты и вправду так думаешь?
— Да. Я не человек, может быть, поэтому мне легче тебя понять. На дне твоих желаний таится жажда смерти, поэтому чаша твоей жизни наполняется вновь и вновь. Может быть, высшие силы пытаются продлить твое время. Но, Билэт, поверь мне, Бог исполняет только то, чего ты хочешь на самом деле. Хочешь, а не думаешь, что хочешь.
— Да ну тебя к монаху с твоей схоластикой. Если у тебя нет души, зачем тебе ум? — Билэт протянул руку и погладил женщину по щеке: — У тебя есть тело, по мне, так этого вполне достаточно.
Он знал, что мучает ее такими словами, и это возбуждало его больше, чем любые ласки.
— Смотри, твоя сестра умерла, а ты будешь лежать живая в моих объятьях. Значит, ты счастлива.
— О, Билэт, перестань.
— Я всего лишь следую твоей логике. Только что ты советовала мне быть счастливым невзирая на мою боль.
— Твоя боль придумана — это боль ребенка, которому не дали играть с огнем.
— А твоя боль? Какая разница, придумана она или нет, если она болит? Если тебе больно, значит, боль существует.
— Есть боль истинная и ложная.
— Вот опять. Я не могу спать с тварью, рассуждающей о боли, как каноник.
От слова «тварь» губы женщины дрогнули. Но она повернулась к мужчине и коснулась его руки:
— Перестань злиться, Билэт. Что сегодня с тобой? Еще солнце не село и дня не прошло с нашей встречи, а ты терзаешь меня так, как будто я в чем-то виновата перед тобой.
О, это было ошибкой — произносить такие слова.
Билэт отступил на шаг и позвонил в колокольчик.
В комнату вошел слуга — молодой парень деревенского вида.
— Прикажи подать что-нибудь перекусить. Вина, засахаренных фруктов… До ужина еще далеко, а у меня кишки сводит от голода.
Слуга кивнул и вышел.
Кловин подошла к окну и, коснувшись пальцами стекла, тихо произнесла:
— Я не могу понять, кто убил мою сестру. Ее смерть была выгодна только мне, — она горько усмехнулась, обнажив краешки белых зубов, — я теперь королева по праву рождения. Я единственная видящая в этом роду.
Билэт поднял голову и задумчиво посмотрел на нее.
— Пожалуй, да. После смерти сестры ты и вправду единственная.
— Смерть Бьянки здесь ни при чем. Только я вижу в нашей семье. Только я могу быть законной королевой.
— Что ты мелешь? Твоя сестра видела, это все знают! Иначе она не могла бы править вашим народом.
— Моя сестра врала всю жизнь. Она видела не больше, чем любая крыса на куче отбросов.
— Ты лжешь! — Билэт вскочил со стула и подошел к ней.
Кловин чертила на стекле букву «б».
— А что ты так всполошился? Тебе-то что? — женщина развернулась, и они едва не стукнулись лбами.
Билэт раздраженно топнул ногой.
— Скажи, что ты лжешь мне назло. Ты просто злорадствуешь.
— Нет… Не сейчас. Оставим ее в покое. Когда я смотрю на тебя, я каждый раз чувствую, что в мире нет ничего прекраснее тебя. Ты красив, даже когда злишься, — она протянула руку и погладила его по груди. Он отскочил от нее, как от раскаленного железа.
