Вадим Еловенко - Осознание
- Как тут классно! - сказала со счастливой улыбкой Настя.
Оглядывая сверкающую в лучах солнца еще холодную воду и дальний еле видимый берег, я согласно кивнул.
- Теплее будет, лодки выкатим со склада. Покатаемся. - Сказал я предвкушая, - Я хоть погребу, а то совсем мышцы расслабились.
Катя расстелила на свежей зеленой травке скатерть и достала нехитрый завтрак для меня и себя. Мне она приготовила бутерброды с копченым мясом, нашего же копчения. Потом достала салат из помидоров и огурцов в эмалированной миске.
- Я иногда вспоминаю город… - сказала она, протягивая мне ложку. - Моя подруга что там осталась, наверное, еще долго не попробует свежих овощей.
Меньше всего я хотел вспоминать свою жизнь в городе. Мне почему-то вспоминалась не приятное время в общаге при заводе, или в районе глядящих, а мой подвал, редкие скромные праздники, самогон, супчики быстрого приготовления. И еще мне вспоминались Олег и Наталья. Эти, по моему мнению, или совсем сгинули в кошмаре разрухи, или уже были настолько сами по себе, что представить их стол и что они там едят, было сложно.
- Чего скуксился? - спросила Настя меня, подвигая поближе миску, а сама, впиваясь в толстую сдобную булочку и запивая ее чаем из железной кружки. Я налил себе из термоса тоже чая и отпивая горячий напиток сказал:
- Да, блин, ты со своими воспоминаниями о городе… Я ведь не все время там жил в привилегированном районе. Мне и в подвале жить пришлось.
- Ну, извини. - Сказала она больше для формы. - Хотя чего там… все же кончилось. Ты все прошел. Всем все доказал. Теперь ты не последний человек здесь. Василий говорил на днях, что, может, ему удастся тебя к зиме комендантом сделать, а нынешнего своим первым помощником перевести.
- Не хочу я быть комендантом. - Признался я. Настя подсела ко мне, и тоже рассматривая сияющую воду, сказала:
- Надо. Надо расти.
- У, ты какая… - с улыбкой сказал я. - Тебя я нужен или мои погоны?
Она засмеялась и попросила, чтобы я глупости не спрашивал. Что ей нужен только я, а она просто заботится, чтобы я не закис, занимаясь одним и тем же.
Яркое весеннее солнце настолько разморило меня после завтрака что я, устроив голову на коленях Насти, без зазрения совести задремал, слушая веселые голоса птиц из близкого кустарника. Я бы так и продремал до вечера или пока бы у нее не затекли ноги, но довольно нешуточный гром, раскатившийся над нашими головами, заставил меня подняться и оглядеться.
- Это что такое? - спросил я, наблюдая все такое же чистое небо и сияющие отблески волн.
- Не знаю. - С тревогой, оглядываясь сказала Настя. - Гром какой-то. А может взрыв.
- А откуда? - все не понимал я.
Покачав головой Настя ничего не ответила. А через минуту и отвечать не надо было. Целый сноп молний ударил в воду из абсолютно безоблачного неба. И если в синеве молнии были не так заметны, то на фоне воды они буквально жгли глаза светом. Ломанные, страшные, болезненного белого цвета они впивались в воду вопреки всем известным мне законам физики. Вода, выпуская гейзеры пара, взрывами рвалась навстречу все новым и новым потокам разрушительного света. При каждом попадании казалось и сама вода начинала сиять изнутри.
Настя подскочила, но я дернул ее, вниз крича на ходу перекрывая ревущие раскаты грома:
- Молния бьет в самую высокую точку!
Она меня не расслышала, но послушно залегла в траве, благо с нашего хоть и высокого, но покатого берега видно было всю эту феерию.
Не совру, если скажу, что молнии долбили в один и тот же участок реки не менее получаса. Все законы вероятности, все законы физики нарушили эти рваные змеиные тела, вскипятившие немало воды своими ударами. Когда закончился гнев небес, начали всплывать тела.
Я смотрел на этот ужас, и не было у меня ни слов, ни сил, чтобы что-то сказать и успокоить в панике прижавшей ладошки ко рту Насте. Изувеченных, обнаженных, обваренных и, кажется, даже обгоревших тел было никак не меньше двадцати - двадцати пяти. Они неторопливо всплывали и начинали неспешный дрейф по течению всего в каких-то полусотне метров от берега. Я поднялся все, пытаясь разглядеть детали изувеченных трупов. В том, что такие тела, могут быть только мертвыми, я не сомневался.
- Артем! - позвала меня Настя, и я повернулся к ней. Указывая одной рукой на воду, а второй все так же прикрывая ротик, моя жена, казалось, еле сдерживала крик.
- Я вижу. - Как можно строже и показывая, что нет повода для паники, ответил я.
- Он живой! - закричала Настя с еще большим ужасом в глазах.
Рассматривая плывущие бездыханные тела я не понял, кого она имела ввиду. Только одно тело уж не знаю, по какой причине вяло перевернулось в воде и теперь плыло лицом вниз. Точнее тем, что осталось от лица. Ни о каких признаках жизни говорить не приходилось.
- Нет он не может быть живым. - сказал я жестко.
- Вон! Он рукой двигает.
Оказывается, я все это время смотрел не на того. Совершенно в другом конце этой страшной флотилии я увидел человека и с одного взгляда понял, что он жив. Раскрытые ничего не видящие глаза, широко раскрытый чуть дергающийся рот, и рука что слишком медленно загибалась под тело к спине…
- Сделай что-нибудь! - закричала Настя и я не думая, стал спускаться по длинному песчаному склону к воде.
Сделай что-нибудь… хорошо сказать. Вода, с которой только сошел окончательно лед это далеко не для слабонервных. Я подскочил к берегу и теперь еще лучше рассмотрел того, кто мне был нужен. Не жилец, уверенно подумал я тогда, видя со своего места его красную, ползущую, бугристую от ожогов кожу. С такими ожогами не живут. Я поглядел наверх где, ломая в бессилии руки, за еще живым трупом наблюдала Настя. Скинув обувь, я решительно вошел в воду. Холод пробрался сквозь носки и забрался под брюки. Нет не так. Обжигающий холод будет вернее сказано. Я сжал до боли зубы, пытаясь перетерпеть этот кошмар, и пошел, осторожно перебирая ногами по дну. Когда вода дошла до мошонки, я не выдержал и застонал. Боль была такая, что я думал сам скончаюсь. До медленно вращающегося в воде трупа оставалось еще метров тридцать, тридцать пять.
В такой воде не плавают. В такой воде не живут. Это вода, в которой человек отдает богу душу за минут тридцать, не дольше. А я все упрямо шел вперед и думал, что если выживу, все что думаю скажу Насте о ее «Сделай что-нибудь». Я был уже по грудь в воде, и у меня страшно заломило грудь, когда я решился и поплыл. В гребков пять-десять я был у нужного мне тела и попытался ухватиться за него. Ледяная вода залила мне лицо и я в панике дернулся вырываясь на воздух. Уцепившись за изуродованную руку абсолютно голого человека, я потянул его к себе и, уже не обращая внимания, что его голова скрылась под водой, потянул за собой к берегу.
Как я с кругами перед глазами выбирался на берег и вытягивал за собой этого монстра, я уже плохо помню. Зато помню на себе руки Насти, сдирающие с меня одежду. Помню, как она сама раздевалась и отдавала мне свой тренировочный костюм. Она был словно раскален когда мои одеревеневшие руки и ноги влезали в него. Настя, стоя в одном нижнем белье под жарким солнцем выжимала мои вещи и бросала их на огромный камень у воды.
- Надо поднять его наверх! - сказала она, и я чуть не взвыл. Я еще не отогрелся и каждое движение отдавалось такой болью в пострадавших в Последнюю ночь суставах, что ни о какой физической нагрузке думать не приходилось. Но я пересилил себя и подхватил это уродливое тело подмышки.
Он был жив и смотрел на воду безумными глазами, когда я пытался затянуть его на высокий берег. Мне это удалось. Я положил его у задних дверей и, открыв машину, буквально на руках содрогаясь и сдерживая спазмы от отвращения перед этим уродством, втащил его в салон.
К машине бегом поднялась полуобнаженная Настя, держа в руках мои мокрые вещи и ботинки. Я одел обувь и сел за руль. Пока я обувался, Настя и мои шмотки и скатерть с завернутым в нее завтраком закинула в багажник и захлопнула заднюю дверь. Закатив раму с запасным колесом на место, она прыгнула на сиденье справа от меня и, задыхаясь, сказала: «Поехали».
Но не успели мы проехать и ста метров, как я почувствовал тошнотворный запах от тела незнакомца. Открывая окно и сдерживая в желудке все, что там не вовремя оказалось, я старался не дышать и думать только о дороге. А Настя вот удержаться не смогла.
- Останови! - взмолилась она и когда я резко ударил по тормозам открыла дверь и, перегнувшись выплеснула все чем позавтракала. Плача и утирая губы рукой, она села на место и открыв окно, высунулась в него головой. Я осторожно тронулся дальше, стараясь не провалиться в колею грунтовой дороги.
- Запах… - пожаловалась Настя, хотя в лицо ей бил ветер и аромат весенних полей. - Я не могу. Этот запах…
- Терпи, Настен… - сказал я, тоже страдая от запаха. - Скоро будем на месте.
В лагерь мы въехали даже не подумав, что Настя в некотором не особо одетом виде. Вытащив из багажника одеяло, когда остановил машину у лазарета, я протянул его ей, Пока она заворачивалась в него, я подхватил уродливое тело и вынес его на руках из салона. Открыв пинком дверь в этот сарай я пронес пострадавшего внутрь и в смотровой уложил на деревянную застеленную клеенкой кровать. Терапевт поднялся со своего места за столом отвлекаясь от присутствующего здесь заключенного и подошел ко мне. Присев перед пострадавшим на корточки, и без смущения сжав в пальцах кожу на бедре обнаженного человека, он поднялся и попросил меня позвать второго врача из соседнего помещения, приемного покоя. Я, найдя врача, привел его в смотровую и сказал:
