Леона Райноу - Год последнего орла
Недавно стало известно, что наблюдается некоторое сокращение численности орлов…».
— Ничего себе сокращение, — горько усмехнулся я.
«…Я уверен, что все патриоты Америки разделяют мои чувства по отношению к этому высокому символу блистательного величия, в течение стольких лет воодушевлявшему наш народ…»
— Красиво шпарит! — восхищенно пробормотал Джо.
«…Подыскивая человека, достаточно компетентного, чтобы принять на себя заботу о сохранении нашей Национальной Эмблемы (по крайней мере до дня празднования), я счел, что Ваши научные познания в орнитологии в совокупности с беззаветным служением на поприще космических исследований позволят Президентскому Совету единодушно принять Вашу кандидатуру.
Поскольку ценность царственной птицы — как с точки зрения психологии, так и из соображений пропаганды — далеко превосходит любую мыслимую сумму денег, в отношении расходов вам предоставляются неограниченные полномочия».
— Ого! — прошептал Джо. — Открытый счет!
«Поэтому я имею честь назначить Вас Председателем Временного Комитета по Защите, Сохранению, Размножению и Прославлению Великого Американского Белоголового Орла. Я назначил также комитет из пяти видных специалистов для проведения Ваших директив в жизнь.
Искренне Ваш, Б.-Н.БОННЕТ, Генеральный Космический Директор».Внизу была приписка:
«Заседание Национального Юбилейного Комитета по празднованию Двухсотлетия состоится в Пятидесятизвездном Зале Космоцентра в Вашингтоне в 10 часов 24 августа. Ждем Вас. Б.-Н.».
— Смотри-ка! — охнул Джо. — Сам Бенедикт-Наполеон? Они, видно, считают тебя и в самом деле важной птицей!..
— Да, я действительно был слегка разочарован тем, как меня встретили, с достоинством сказал я, — но теперь я вижу, что меня просто решили поберечь.
Я понесся к профессору поделиться этим неожиданным известием.
— Ты понимаешь, что это значит? — спокойно спросил Стэдмен.
— Ну, не совсем. Потому-то я и пришел к вам.
— Это самый большой скандал в нашей истории. Фотографии Американского Орла развешаны по всем столбам и кислородным киоскам. Ведь двести лет исполняется и Эмблеме тоже. — Он тяжело вздохнул. — А теперь осталось тринадцать замученных, полудохлых птиц, И отвечаешь за них ты!
У меня пошел мороз по коже.
— Подумай об охотниках за сувенирами, — продолжал он, — ведь каждому понадобится по перу из орлиного хвоста! А представители музеев, которые понаедут за экспонатами! А любители фейерверков! А эти идиоты с ружьями, которые на все пойдут, лишь бы пальнуть в орла! А шутники! А просто любопытные невежды с прожекторами! Я уж не говорю о жуликах, спекулянтах и психах!..
— Может быть, вам лучше не ввязываться, — произнес я, глядя в сторону.
— Мой мальчик, — усмехнулся профессор Стэдмен, взяв меня под руку, — я пойду за тобой всюду и сам буду сидеть в засаде с пулеметом или дезинтегратором, где ты только скажешь.
Мы обнялись. Потом сели и тотчас принялись разрабатывать срочные меры.
Для начала мы связались по радио с властями Аляски и приказали им установить круглосуточный кордон вокруг гнездовий американских орлов и ни под каким видом туда никого не пускать, даже нефтяников. Власти, как мне показалось, были готовы пойти нам навстречу.
Обеспечив (как мы надеялись) временную безопасность орлов Аляски, мы позвонили губернатору Флоридаполиса и потребовали, чтобы он тоже дал распоряжение о круглосуточном патрулировании в районе сохранившихся на его территории трех гнезд с пятью птицами. Он, однако, был несколько обеспокоен: а как быть с частными владениями? Я твердо заявил ему, что это чрезвычайный случай, что у меня особый приказ Б.-Н.Боннета и что эти птицы теперь находятся в моем распоряжении. «Ладно, сделаю все возможное», проворчал он. «Сделайте больше», — сказал я и повесил трубку.
Потом я приступил к сбору своего комитета на экстренное совещание. Члены комитета уклонялись, как могли. Я наивно полагал, что все, как я, загорятся желанием решить эту безотлагательную острую проблему. Как я ошибался!
Столь же наивно я полагал, что смогу позвонить шефу Бенедикту-Наполеону, дабы уточнить свои полномочия и посоветоваться. Однако подняться выше третьего секретаря-референта мне не удалось, да и то ее автоматический телетаймер прерывал наш разговор после первых семидесяти пяти слов. В конце концов я подстерег секретаршу на улице.
Мне было сказано, что мои намеки на недостаток внимания к орлам совершенно необоснованны. Наоборот, орлы окружены вниманием! В вашингтонском Хранилище научных работ исследованиями, посвященными орлам, — завалено целое крыло флигеля, две временных пристройки, и еще три контейнера стоят во дворе нераспечатанными.
Она надвинула кислородную маску и шагнула прочь. У меня екнуло сердце.
— Но как же я смогу познакомиться со всем этим материалом, узнать о сегодняшнем положении дел…
— В Главном Мозге хранится достаточно информации, чтобы за несколько дней работы вы получили обо всем представление.
И она побежала к минибусу.
Пришлось отправиться в Главный Мозг. Там я отыскал орнитологическую секцию, а в ней — обширный угол, отведенный семейству Haliacetus leucocephalus (отряд соколиных).
Десять лет назад, когда я работал в университете, меня волновало только исчезновение милых моему сердцу певчих птиц. Об орлах я тогда и не задумывался. Теперь же я узнал, что уже тогда орлы вымирали на протяжении нескольких десятилетий. От трехсот с лишним тысяч белоголовых орлов, которые насчитывались в 1782 году — каких-то двести лет назад, когда наши прадеды изобретали национальную эмблему, — осталось только тринадцать! Невозможно! Убийственно! Кощунственно! Охваченный гневом, я углубился в историю.
«…К 1975 году, — читал я в одной из выданных Главным Мозгом карточек, — земельная собственность на Аляске и во Флориде сильно поднялась в цене. Это не позволило отвести сколько-нибудь значительные Площади для заповедников. Никакой реальной ценности орлы не представляли. Их отстрела какой-то мере контролировался, но применение пестицидов продолжалось и расширялось».
Понемногу я успокоился и даже почти поборол уныние. Мне пришлась по душе атмосфера Главного Мозга — царящие здесь покой и тишина, немедленно поставляемая информация и весело подмигивающие лампочки на пультах.
И все же временами меня охватывал ужас. Например, когда я читал о том громадном белоголовом орле, который лениво парил над каньоном, когда два фермера, сидевшие в маленьком самолете, открыли по нему стрельбу. Сперва орлу подбили одно крыло, и он начал сваливаться в штопор, но все еще пытался подняться и улететь. Ему удалось попасть в восходящий поток и удержаться в воздухе, но подняться выше он не мог, и они летели за ним, время от времени постреливая, — просто так, для развлечения, — пока он не выбился из сил. Потом они любовались, как он штопором падал в реку. По их словам, это было потрясающее зрелище — ничего подобного они в жизни не видели.
И тут я вдруг почувствовал, как меня бросило в жар. Я весь покрылся каплями пота.
— Никому нет дела до этих орлов, — бормотал я про себя. — И почему все это свалилось на меня? Я не могу… Отвечать никто не хочет… На карту поставлена моя репутация… Что я могу сделать?
Я начал припоминать, что мне говорил профессор. «Им только и надо, чтобы птиц хватило на праздник. Не стоит выбиваться из сил». «Но я могу попробовать», — отвечал я. Он тяжело вздохнул. «Для спасения белоголового орла нужны сосредоточенные усилия по крайней мере двух поколений — и боюсь, что это должны были быть два уже прошедших поколения…»
Я неожиданно захохотал. Неверными шагами я брел по залу, хватаясь за пульты, и хохотал как безумный. Люди удивленно оборачивались, показывали на меня пальцами, но я не мог остановиться. И вдруг я понял, что это вовсе не смех. Поток воздуха от кондиционера ударил меня в лицо, оно оказалось мокро от слез. Шатаясь, я направился к выходу — и увидел стоящую в дверях девушку.
Голубой облегающий форменный костюм делал ее похожей на песочные часы. Она стояла, высокая, гибкая, стройная, и от нее словно веяло прохладой и спокойствием. Она взяла меня под руку, проворно отвела на пустынный дворик и посадила на мраморную скамейку под искусственным кедром.
— Ну-ну, успокойтесь, — сказала она профессионально участливым голосом медсестры. — Сядьте здесь. Прислонитесь к дереву. — Она приложила руку к моей щеке. — У вас жар. Вот примите-ка две таблетки.
Она присела рядом, не отрывая от меня заботливого и в то же время немного иронического взгляда. Ее красота не была классической: вздернутый нос, пухлые губы. Но увидев, как она сидит на краешке скамейки, чуть склонившись ко мне, а ветерок слегка треплет ее распущенные волосы, я вдруг подумал, что это какое-то таинственное космическое существо, ниспосланное небесами, чтобы поддержать и утешить меня. Мне стало гораздо лучше.
