Аркадий Гердов - Рутинное пришествие
Софокл, глядя, как Фома Кузьмич запекает ворону, прослезился.
— Ты что? — удивился Фома Кузьмич.
— Птичку жалко.
— Ребенку нужен белок, а от помидорной рыбы девчонка звереет
— Я тоже. Бычки без водки никак не идут.
— Никак, — подтвердил однорукий бомж Славик, подойдя к костру. — Но скоро все наладится.
— Без старухи? — удивился литератор, вытирая слезы несвежим платком.
— Зачем нам старуха, если у нас в штате чудотворец имеется? — заявил бомж Славик. — Аксакал бросил в народную гущу новый лозунг «Каждому ветерану помойки — свой индивидуальный фонтан!»
— Грандиозно! — всплеснул руками Софокл. — Мыслитель! Как верно он чувствует и понимает заботы и потребности простых людей! А срок назначил?
— А как же без срока? — удивился бомж. — Трехнедельный. Через три недели вынь и положь каждому свой фонтан. Кому что. Кому сухарь, кому портвешок, кому водяру. Вот так, господа хорошие.
— По два фонтана в день! — быстро прикинул Софокл. — Грандиозно! Какой масштаб и темп свершений!
Фома Кузьмич бережно перенес ворону на реквизированное при штурме особняка фарфоровое блюдо и с сомнением взгляд пул на однорукого.
— А этот чокнутый с прибаутками согласится?
— Да куда он денется, если состоит в штате? — злобно ощерился однорукий Славик. — Триумвират — это тебе не старуха. Тайгер мужик конкретный. С ним не покочевряжишься. Приговорит и приведет в исполнение.
— Это верно, — кивнул Фома Кузьмич и заорал: — Верка-а-а! Птица стынет.
Аггел сидел а прихожей особняка и смущался. Дама со шрамом на щеке брезгливо морщилась и опрыскивала его дезодорантом.
— Господи! Да, в чем это вы так извозились? Тельняшка эта драная! Может, что другое оденете? Что у вас есть? И Бога ради, мешок снимите. Что у вас в нем? Перья какие-то грязные торчат. Снимайте. Оставьте его здесь.
— Не положено, — вздохнул аггел, отворачивая лицо от шипящей струи.
— Господи! Что же вы так и предстанете перед триумвиратом с этим гадким мешком?
— Предстану, — вздохнул аггел.
— Господи! Вы же культурный человек, не дикарь какой-нибудь. Как можно? Вы что, боитесь, что я его украду? Что у вас в нем? Золото? Алмазы? Ну, Все. Оставьте мешок и входите. Они вас ждут.
Из гостиной, в которой проходило заседание триумвирата, выскочил Федя и, страшно выпучив глаза, зашептал:
— Ну, что тут у вас? Что за канитель? Аксакал изволят гневаться.
— Дух от него. Запах. И мешок вот не хочет, — тоже шепотом объяснила шрамная дама.
Федя принюхался, отчаянно махнул рукой.
— Гневаются они. Запускай с запахом и мешком. — Он громко чихнул, выбил нос и грозно взглянул на аггела: — Проходи, мешочник.
Для заседаний триумвирата стол в гостиной бы покрыт красным сукном и к нему были приставлены два кресла и стул для Феди. Назначенная секретарем триумвирата, дама со шрамом нашла в сорной куче портрет Клары Цеткин, стерла с него пририсованные усы и прилепила на стену в красном углу комнаты. Перед креслом Аксакала на столе помешался мраморный письменный прибор, роман Флобера «Мадам Бовари» на французском языке в бордовом плюшевом переплете и бронзовый канделябр без свечей. Перед Тайгером — только канделябр. Перед Федей стол был пуст, и это тяжело угнетало его самолюбие. Он хотел положить перед собой на стол карманные часы с дарственной надписью «от кодлы», проходившие уликой по закрытому уголовному делу, но ему не разрешили.
Аггел стоял перед столом и смотрел через окно на чахлую березку с пожухшими от жары листьями. В ветвях дерева кучковались мелкие птахи с желтыми грудками. Птичкам было весело.
— А способны ли вы творить котлеты по-киевски? Аксакал прищурился и положил руку на бордовый переплет романа. — И если да, то в каких количествах?
Аггел молчал, не отрывая взгляда от птиц.
— Ну а рубленый шницель с картофелем фри? — спросил Тайгер, сурово насупив брови.
— Или кашу перловую? — поучаствовал в допросе Федя, испуганно взглянул на Тайгера и быстро добавил: — С маслом.
— Гурман, — покачал кудлатой головой Тайгер и специальной тряпочкой протер пенсне. — А вы не молчите, гражданин чудотворец. Отвечайте, когда вас спрашивает народная власть.
— Народ должен жить в любви и смирении, — сказал аггел, с укором глядя на Федю. — А драться зачем? Сие есть большой грех перед Пастырем. Это Он может все, а я ничего не могу против воли Его.
— Так можете или не можете? Вы определитесь, товарищ! — Аксакал сердито разрубил ладонью перед собой воздух. — Оппортунистам не место в наших рядах. Именно в этом состоит сейчас особенность политического момента. Вы меня поняли, товарищ?
— Ты его понял, гнида крылатая? Определись с котлетой! — грубо уточнил Федя.
Аггел протянул руки к Аксакалу, дунул в его сторону, и в канделябре перед ним появились свечи, тут же сами воскурились, и в комнате благостно пахнуло фимиамом.
— Однако! — поморщился Аксакал. Вы мне прекратите эти поповские штучки.
Тайгер взял свой канделябр, понюхал пустые патроны для свечей и поставил его на прежнее место.
— Чревоугодие неугодно Господу, — тихо молвил аггел. — Хлеб насущный могу.
— Скромно, — сказал Тайгер.
— Да уж, — кивнул Аксакал. — Буханки или батоны? Пшеничный, надеюсь. А в каких все-таки количествах?
— Всех накормлю. — Все сыты будете, — подумав, произнес аггел.
— Все? — прищурился Аксакал. — А вы себя не переоцениваете, товарищ?
— Всухомятку, стало быть. А кашу не можешь, — с сердцем подытожил Федя,
— Рыбу могу, — вздохнул аггел,
— Рыбу? — заинтересовался Аксакал. — Позвольте спросить, какую? Осетринку заливную? Может, угорь горячего копчения вам под силу или судачок по-польски?
— Живую, — вздохнул аггел. — Образец нужен и обширная водная гладь. Ловить сами будете.
— А море тебе здесь не нужно? — с сердцем съязвил Федя. Аггел посмотрел на Федю и промолчал.
— Похоже на саботаж, — тихо сказал Тайгер Аксакалу. — Никогда не доверял представителям религиозных конфессий. А ты?
Аксакал вздернул бородку, почесал под ней горло.
— Попрошу вас, товарищ, перечислить полный ассортимент ваших гастрономических возможностей. Мы ждем!
Аггел вдруг почувствовал, что он проваливается в темную, смрадную бездну, и подумал, что надо бы вот прямо сейчас приладить крылья и вознестись отсюда, и присмотреть с высоты птичьего полета местечко, где можно будет спокойно и радостно воссиять. Он взглянул на дерево перед окном и увидел, что там уже не было веселых птах с желтыми грудками. Птички улетели. Аггел было потянулся к торбе за крылами, но удержался.
— Напрасно вы, люди добрые, посулили населению фонтаны винные. Напрасно. Не будет вам фонтанов. Не в радость, а во зло они здесь людям.
В гостиной повисла зловещая тишина. Все посмотрели на Аксакала.
— Вы правы, товарищ, — задумчиво произнес он, — поведение нашего чудотворца сильно попахивает саботажем.
— Ага, — радостно подтвердил простой мент Федя, — он у нас двурушник, ренегат и агент мирового сионизма. И его нужно немедленно карать по всей строгости.
— По всей строгости, — повторил Тайгер. — И что ты предлагаешь?
— В чулан без права переписки, — отчеканил Федя, вылупив глаза на Аксакала.
— Согласен, — кивнул Аксакал.
— Согласен, — эхом повторил Тайгер.
К специально приспособленной фанерке Фома Кузьмич приладил петлю из тонкой лески и рядом с петлей положил медную пуговицу с тисненым значком. Чтобы уж совсем незаметно было, присыпал петлю землей, а пуговицу для яркости потер о штаны. Полюбовавшись ловушкой, он положил фанерку под дерево с вороньими гнездами и залег в заросли высокого репейника следить. Какое-то время он следил за ловушкой и досадовал, что любопытные птицы шастают по ветвям дерева и не видят красивую пуговицу, но потом закатное солнце его сморило, и Фома Кузьмич задремал. Когда проснулся, вздрогнул от азарта. На фанерке, приглядываясь к пуговице, стояла упитанная, не меньше курицы, ворона. Фома Кузьмич затаил дыхание и замер, чтобы не спугнуть птицу, а она сбросила лапой пуговицу с фанерки на землю, повернула голову и хриплым патефонным голосом Утесова сказала:
— Ты вот что, горе-охотник. Ты это дело брось!
— Чего? — удивился Фома Кузьмич и поднялся на четвереньки. — Вы это мне?
— А то кому же? Тебе. Еще раз увижу, бельма выклюю.
— Что увидите? Это вы о чем? — как бы не понял Фома Кузьмич.
Ворона посмотрела на него злым янтарным глазом:
— Не придуривайся, не серди меня. Знаешь о чем.
— Так белок нужен девчушке-то. Где же еще? Не от хорошей жизни. Ты птица мудрая, понять должна.
Ворона оценила комплимент, повернула голову и взглянула на охотника другим глазом чуть добрее.
