Джеймс Стивенс - Кувшин золота
— Как твое имя, вик виг[7] о?
— Шеймас Бег, сэр, — ответил мальчик.
— Это маленькое имя, — сказал лепрекон.
— Так меня зовет мама, сэр, — сказал мальчик.
— А как зовет тебя отец? — был следующий вопрос.
— Шеймас Эоган Маэлдуйн О'Карбайл Мак ан Дройд.
— Это большое имя, — сказал лепрекон и повернулся к девочке. — А как твое имя, кайлин виг[8] о?
— Бригид Бег[9], сэр.
— А как зовет тебя твой отец?
— Он никак меня не зовет, сэр.
— Итак, Шеймасин и Бридин[10], вы отличные дети, и вы мне очень понравились.
Будьте здоровы до нашего следующего свидания.
И лепрекон вернулся туда, откуда пришел. На ходу он подпрыгивал и щелкал пальцами, а иногда чесал ногу об ногу.
— Славный лепрекон, — сказал Шеймас.
— Мне тоже понравился, — сказала Бригид.
— Слушай, — сказал Шеймас, — давай, я буду лепрекон, а ты будешь двумя детьми, и я буду спрашивать у тебя, как наши имена.
Так они и сделали.
На следующий день лепрекон пришел снова. Он сел перед детьми и, как раньше, некоторое время молчал.
— Вы не будете спрашивать, как наши имена, сэр? — спросил Шеймас.
Его сестренка застенчиво оправила платьице:
— Меня зовут Бригид Бег, сэр, — сказала она.
— А вы играли когда-нибудь в камешки? — спросил лепрекон.
— Нет, сэр, — ответил Шеймас.
— Я научу вас играть в камешки, — сказал лепрекон, нашел несколько шишек и научил их этой игре.
— А играли ли вы когда-нибудь в лапту?
— Нет, сэр, — ответил Шеймас.
— А доводилось ли вам играть в «я выкую гвоздь ри-роу-рэдди-о, я выкую гвоздь ри-роу-рэй»?
— Нет, сэр, — ответил Шеймас.
— Это отличная игра, — сказал лепрекон, — ничуть не хуже, чем «шапку на затылок», или «двадцать четыре ярда на козлином хвосте», или «города», или «море волнуется», или чехарда. Я научу вас всем этим играм, — сказал лепрекон, — и научу вас, как играть в ножички, и в шарики, и в «казаки и разбойники». Лучше всего начать с чехарды, поэтому сейчас я вас научу. Ты, Бридин, нагнись вот так, а ты, Шеймас, нагнись так же и встань на вот таком расстоянии от нее. Теперь я перепрыгиваю через Бридин, потом пробегаю и прыгаю через Шеймасина, вот так, а потом отбегаю вперед и нагибаюсь. Теперь, Бридин, ты прыгай через своего братца, потом через меня, а потом отбегай чуть-чуть и нагибайся. Теперь, Шеймасин, твоя очередь; ты прыгай через меня, а потом через свою сестричку, а потом отбегай немного и нагибайся, и я буду прыгать.
— Это хорошая игра, сэр, — сказал Шеймас.
— Так и есть, вик киг — пригни голову! — ответил лепрекон. Отличный прыжок; лучше тебе и не прыгнуть, Шеймасин!
— Я уже прыгаю лучше, чем Бригид, — крикнул Шеймас, — и буду прыгать так же хорошо, как вы, когда немного потренируюсь — пригните голову, сэр!
Почти не замечая, они упрыгали за опушку леса, и играли теперь на диком поле, посреди которого лежали большие серые камни. Это было самое крайнее поле, а за ним вдаль к горизонту уходил вверх дикий, поросший вереском склон горы. Вокруг поля шла неровная ежевичная изгородь, там и сям пучками росли какие-то длинные, крепкие, потрепанные ветром растения. В углу этого поля стояло низкое широкое дерево, и, играя, они подбирались все ближе и ближе к нему. Лепрекон встал возле самого дерева. Шеймас разбежался, прыгнул и попал в нору у подножия дерева.
Бригид разбежалась, прыгнула и попала в ту же нору.
— Мама! — сказала Бригид и пропала в норе.
Лепрекон щелкнул пальцами, почесал ногу об ногу, тоже нырнул в нору и исчез из виду.
Когда время возвращаться домой пришло и прошло, Тощая Женщина с Инис-Маграта несколько встревожилась. Раньше дети никогда не опаздывали к обеду. Одного из них она терпеть не могла; это был ее собственный ребенок, но она забыла, кто из них кто, и, поскольку одного из них любила, приходилось любить обоих, чтобы не ошибаться и не наказывать того ребенка, к которому в глубине души лежало ее сердце. Поэтому она одинаково заботилась об обоих.
Прошло время обеда и пришло время ужина — только дети не пришли. Раз за разом Тощая Женщина выходила в темные сосны и звала их, пока не охрипла так, что сама почти не слышала своего крика. Вечер сменился ночью, и, дожидаясь возвращения Философа, женщина заново подумала обо всем. Муж ее не возвращался, дети не возвращались, лепрекон не пришел, как обещал…
Тут ее осенило. Лепрекон похитил ее детей! Она объявила лепреконам такую месть, от которой содрогнулись бы люди. В самом разгаре ее упоения из леса вернулся Философ и закрыл дверь.
Тощая Женщина набросилась на него:
— Муж! — сказала она. — Лепреконы с Горта-на-Клока-Мора похитили наших детей!
Философ посмотрел на нее.
— Похищение детей, — сказал он, — многие столетия было излюбленным занятием эльфов, цыган и разбойников Востока. Обычно это делается посредством нападения на какое-либо лицо и требования за него выкупа. Если выкуп не платится, у пленника могут отрезать ухо или палец и послать тем, кого это интересует, с заявлением, что через неделю за этим последует рука или нога, если только не будут выполнены соответствующие распоряжения.
— Ты понимаешь, что похитили наших собственных детей? — спросила Тощая Женщина в сердцах.
— Никоим образом, — ответил Философ. — Этому порядку, однако, редко следуют эльфы: они обычно крадут не за выкуп, а из любви к краже или по другим темным и, вероятно, важным причинам, и жертву свою держат у себя в замках или дунах, пока с течением времени та не забудет о своем происхождении и не станет мирным гражданином государства эльфов. Похищение детей никоим образом не ограничивается людьми или эльфийским народом.
— Чудовище, — прошипела Тощая Женщина, — будешь ты меня слушать?
— Никоим образом, — ответил Философ. — Многие хищные насекомые практикуют этот обычай. К примеру, муравьи — почтенный народ, живущий прекрасно обустроенными сообществами. Они развили самую сложную и искусную цивилизацию, и часто предпринимают дальние колонизаторские и другие экспедиции, из которых возвращаются с богатой добычей тли и других насекомых, которые становятся слугами и домашним скотом республики. Поскольку они не убивают и не едят своих пленников, эту практику можно также назвать похищением. То же самое можно сказать о пчелах, крепком и трудолюбивом народе, живущем в шестиугольных кельях, который почти не подвержен потрясениям. Было замечено, что иногда при отсутствии у них своей собственной матки они похищают ее у более слабых соседей и используют для своих нужд без стыда, без милосердия и без угрызений совести.
— Ты что, ничего не понимаешь? — воскликнула Тощая Женщина.
— Никоим образом, — отвечал Философ. — Субтропические обезьяны, как говорят, похищают детей, и нам сообщают, что они обращаются с ними весьма бережно, делятся с ними кокосовыми орехами, бататом, плантанами и другими экваториальными плодами с большой щедростью, а также переносят своих нежных пленников с дерева на дерева — часто на большом расстоянии друг от друга и от земли — с величайшей осторожностью и предупредительностью.
— Я ложусь спать, — сказала Тощая Женщина, — твоя каша на полке.
— В ней осталось мясо, дорогая? — спросил Философ.
— Надеюсь, что да, — ответила Тощая Женщина и прыгнула в постель.
В ту ночь Философа поразил самый экстраординарный приступ ревматизма из всех, какие он только знавал, и ему ничуть не становилось легче до самого утра, когда серый рассвет погрузил его хозяйку в тяжелую дрему.
Глава VI
Тощая Женщина встала в то утро очень поздно, а когда проснулась, нетерпение ее было столь велико, что она едва смогла позавтракать. Сразу же после того она надела свою шляпку и шаль и двинулась через сосновый лес по направлению к Горту-на-Клока-Мора. В краткий срок добралась она до каменистого поля, подошла к дереву в юго-восточном его углу, подняла камешек и громко постучала по стволу.
Стучала она по-особенному, два раза, потом три раза, а потом один. Из норы раздался голос:
— Кто там, извините?
— Бан на Дройд[11] с Инис-Маграта, и вы это прекрасно знаете.
— Иду, иду, Благородная Леди, — сказал голос, и через мгновение лепрекон выпрыгнул из норы.
— Где Шеймас и Бригид Бег? — строго спросила Тощая Женщина.
— Откуда же мне знать, где они? — ответил лепрекон. — А разве их нет дома?
— Если бы они были дома, я не пришла бы сюда, — был ответ Тощей Женщины. — Я считаю, что они у вас.
— Обыщите меня, — предложил лепрекон, распахивая жилет.
— Они там внизу, в твоем домишке, — рассердилась Тощая Женщина, — и чем скорее вы их выпустите, тем лучше будет для тебя и для пяти твоих братцев.
