Джеймс Стивенс - Кувшин золота
— Хаос, — сказал он, — есть первое условие. Порядок есть первый закон.
Постоянство есть первое размышление. Спокойствие есть первое счастье. Наш брат мертв — похорони его.
Сказав это, он вернул взгляд к кончику носа, а ум — к максиме, и погрузился в глубокое размышление, в котором ничто восседало на несущественности, а Дух Хитрости таращил глаза на эту загадку.
Седая Женщина из Дун-Гортина взяла понюшку табаку из табакерки и подняла плач по своему мужу:
— Ты был моим мужем, и теперь ты мертв. Это мудрость убила тебя.
Если бы ты послушался моей мудрости вместо своей собственной, ты поныне досаждал бы мне, и я поныне была бы счастлива.
Женщины сильнее мужчин — они не умирают от мудрости.
Они лучше мужчин, потому что не ищут мудрости.
Они мудрее мужчин, потому что знают меньше, а понимают больше.
Мудрецы — воры, они воруют мудрость у ближних.
У меня было четырнадцать сотен проклятий, мой невеликий запас, и ты хитростью выкрал его и опустошил меня.
Ты украл мою мудрость, и она сломала тебе шею.
Я потеряла свое знание, и все-таки я жива, и плачу над твоим телом, а для тебя оно оказалось слишком тяжелым, мое невеликое знание.
Ты никогда больше не пойдешь в лес поутру и не будешь гулять в полях звездной ночью. Ты не сядешь у очага в холодную ночь, не ляжешь в постель и не встанешь снова, и вообще ничего не будешь делать с этого дня.
Кто будет теперь собирать шишки, когда угасает очаг, и кто позовет меня по имени в пустом доме или рассердится, что котел не кипит?
Теперь я воистину в отчаянии. У меня нет ни знания, ни мужа, ни чего еще сказать.
— Если бы у меня было что-нибудь лучше, оно было бы твоим, — сказала она вежливо Тощей Женщине с Инис-Маграта.
— Спасибо тебе, — ответила Тощая Женщина, — это было очень хорошо. Не начать ли теперь мне? Мой муж задумался, и мы не сможем помешать ему.
— Не заботься, — сказала Седая Женщина, — счастье мне недоступно, и, кроме того, я уважаемая женщина.
— Это более чем так, воистину.
— Я всегда делала то, что нужно, тогда, когда нужно.
— Я буду последним человеком в мире, кто отрицал бы это, — с теплотой ответила Тощая Женщина.
— Ну так и хорошо, — сказала Седая Женщина, и начала разуваться. Она встала посреди комнаты и поднялась на носки.
— Ты — достойная, уважаемая леди, — произнесла Тощая Женщина с Инис-Маграта, и тогда Седая Женщина стала вращаться быстро, и все быстрее, пока не превратилась в сплошное движение; через три четверти часа поскольку была очень крепкой — она замедлилась, стала видимой, покачнулась и упала рядом со своим покойным мужем, и на лице ее было красота, едва ли не превосходившая красоту его лица.
Тощая Женщина с Инис-Маграта шлепнула детей и отправила их спать, затем зарыла два тела под очагом, а затем, с некоторым трудом, оторвала мужа от его медитаций. Когда он начал воспринимать обыденную действительность, она пересказала ему все, что случилось, и сказала, что он один виноват в этой печальной утрате. Он ответил:
— Яд вырабатывает противоядие. Конец сокрыт в начале. Все тела растут на скелете. Жизнь — накидка смерти. Я не лягу спать.
Глава III
На следующий день после этого печального события Михаул МакМурраху[4], фермер с маленькой фермы поблизости, пришел в сосновый лес, нахмурив лоб. У двери маленького домика он сказал:
— Господь со всеми, кто здесь, — и вошел внутрь.
Философ вынул трубку изо рта:
— Господь с тобой, — ответил он и вернул трубку на место.
Михаул МакМурраху обвел пальцем комнату:
— А где другой? — спросил он.
— А!.. — сказал Философ.
— Он, должно быть, вышел?
— Должно быть, — ответил Философ без выражения.
— Ну, да не важно, — сказал гость, — потому что у вас у самого мудрости столько, что впору открывать лавку. Я пришел сегодня по той причине, что хотел попросить вашего почтенного совета насчет стиральной доски моей жены. Она у нее всего пару лет, и последний раз она пользовалась ею, когда стирала мою воскресную рубашку и свою черную юбку с такими красными штучками на ней — знаете?
— Никоим образом, — ответствовал Философ.
— Ну, и ладно; в общем, доска пропала, и моя жена говорит, что ее взяли или эльфы, или Бесси Хэнниган — вы знаете Бесси Хэнниган? У нее усы, как у козы, и хромая нога…
— Никоим образом, — ответствовал Философ.
— Все равно, — сказал Михаул МакМурраху. — Она доски не брала, потому что моя жена поймала ее вчера и два часа заговаривала ей зубы, а я тем временем обшарил все углы в ее доме — доски там не было.
— И не могло быть, — сказал Философ.
— Может быть, тогда ваша честь расскажет, где она?
— Может быть, — ответил Философ. — Ты слушаешь?
— Слушаю, — сказал Михаул МакМурраху.
Философ придвинул стул поближе к гостю, так что они соприкоснулись коленками. Он оперся ладонями на колени Михаула МакМурраху:
— Стирка и мытье — обычай экстраординарный, — сказал он. — Нас обмывают по приходе в этот мир и по уходе из него, и от первого мытья нам нет никакого удовольствия, а от последнего — никакой пользы.
— Ваша правда, сэр, — сказал Михаул МакМурраху.
— Многие люди считают, что обмываниям помимо этих мы обязаны одной лишь привычке. Тогда как привычка есть постоянство действия, это самая отвратительная вещь, и от нее очень трудно избавиться. Поговорка скажется там, где писание смолчит, и безумства наших праотцов нам важнее, чем процветание нашего потомства.
— Против этого я ни слова не скажу, сэр, — промолвил Михаул МакМурраху.
— Кошки — философический и вдумчивый народ, но они не признают полезности ни в воде, ни в мыле, однако же считаются чистоплотными. Из каждого правила есть исключения, и я знавал некогда кота, обожавшего воду и купавшегося каждый день: он был невероятной скотиной и в конце концов сдох от вертячки. Дети почти так же мудры, как кошки. Истинно, что они используют воду множеством способов, например, для уничтожения скатерти или фартука, а также я наблюдал, как они смазывают лестницу мылом, выказывая при этом глубокое знание свойств этого вещества.
— И вправду, почему бы и нет? — сказал Михаул МакМурраху. — У вас не найдется спички, сэр?
— Никоим образом, — сказал Философ. — Опять же, воробьи — весьма бойкий и рассудительный народ. Они используют воду для утоления жажды, но когда они грязны, то принимают пылевые ванны и немедленно очищаются. Безусловно, птиц можно часто увидеть в воде, но там они ловят рыбу, а не моются. Я часто думал, что рыбы — грязный, скользкий и неумный народ: это потому, что они столько времени проводят в воде, и неоднократно было замечено, что, будучи извлеченными из этой стихии, они тотчас задыхаются от невероятной радости, избавившись от своего длительного мытья.
— Это я видел сам, — сказал Михаул. — А вы, сэр, слыхали о рыбе, которую Подин МакЛохлин поймал в шляпу полицейского?
— Никоим образом, — сказал Философ. — Первый умывшийся, вероятно, был человеком, искавшим дешевой популярности. Любой глупец может вымыться, но каждый мудрец знает, что это — ненужная работа, потому что природа очень скоро вернет его к естественной и здоровой грязи. Поэтому следует искать не способа очиститься, а способа стяжать более редкую и отличную грязь, и тогда, возможно, собранные слои материи смогут, путем обычного геологического спрессовывания, соединиться с человеческим покровом и сделать одежду ненужной…
— Я про стиральную доску, — сказал Михаул. — Я как раз собирался сказать…
— Не имеет значения, — ответил Философ. — В некоторых случаях я признаю необходимость воды. В качестве того, по чему плывут корабли, она практически незаменима (как ты понимаешь, не то, чтобы я вполне одобрял корабли, от них происходят и длятся в веках международное любопытство и малые паразиты разных широт). Как элемент, которым гасится огонь, которым заваривается чай, или по которому можно скользить зимой, она полезна, но в жестяном корыте она приобретает отталкивающий и недостойный характер. Теперь по поводу твоей стиральной доски…
— Желаю вам удачи, ваша честь, — сказал Михаул.
— Твоя жена говорит, что она либо у эльфов, либо у женщины с козьей ногой.
— Усами, — поправил Михаул.
— Они хромые? — спросил Философ с усмешкой.
— Будь по-вашему, сэр; я уже и сам не уверен, при чем там она.
— Ты говоришь, что эта нездоровая женщина не брала стиральную доску твоей жены.
Следовательно, остается предположить, что ее забрали эльфы.
— Похоже на то, — сказал Михаул.
— По соседству с нами живут шесть кланов эльфов; но метод исключения, приспособивший мир к земному шару, муравья к его окружению и человека к господству над позвоночными, не подведет и на этот раз.
