Ксения Таргулян - Корабль уродов
Якобс опешил, замялся. Было бы издевательством сказать, что мы были в Морской Короне за десять минут до взрыва, но всё хорошо, мы успели сбежать, вот только Джек прямо сейчас умирает.
— Да что ты молчишь? Алло!
— Да, я… мы в Штаман-Рейне. Джек болен.
— Чем? Что с ним?
— Не знаю. Никто не знает. Что-то странное.
— Что значит «что-то странное»? Какие симптомы?
И Якобс рассказал всё по порядку, начиная еще со своего проигранного спора с наемниками Мморока. Когда он дошел наконец до симптомов, Артур потребовал, чтобы он повторил их все Мекс, и передал ей трубку. Мекс сосредоточенно выслушала — и разозлилась:
— Что, и это всё? Да я и двух курсов в меде не закончила — и знаю, что тут делать! У вас что, интернета нет? Нельзя прогуглить? У него просто обезвоживание и голод. Нужно ввести глюкозу и раствор соли. У вас там есть врачи?
Покатавшись по городу, в который постепенно возвращалось население, Игорь с подручными раздобыли врача, и то ли наняли, то ли похитили его, чтобы он меня лечил. С помощью элементарной капельницы он за считанные часы поставил меня на ноги, а затем всякими изощренными методами, которых и названия-то вспоминать не хочется, стал постепенно выводить из моего организма остатки кристалла.
Через неделю этот врач заявил, что сделал всё, что в его силах, и безучастным тоном дал мне сотню рекомендаций, кардинально не соответствующих моему образу жизни. И, взяв оплату мелкими купюрами, радостно уехал. Может, мы его пугали, а может, лечить Вентеделя казалось ему чем-то недостойным.
Я всё еще чувствовал себя довольно слабым и боялся съесть лишний кусок мяса, но опасений мое состояние больше не вызывало. Тем временем из нашего убежища приехал Артур, из ревнивой предосторожности оставив Мекс дома, и мы подолгу трепались втроем: я, он и Якобс. Правда, выяснилось, что с ноутбук с моим «летчиком» безвозвратно сгинул, и на минутку мне снова захотелось впасть в депрессивный авитаминоз — но вскоре я решил, что таки отделался малой кровью.
По мере выздоровления, чем больше я убеждался в своей безопасности, тем сильнее меня волновал один странный вопрос. Что происходило с голубой слизью, после того как она расставалась с моим телом? Нет, это не зависимость и не умопомешательство. Это вполне закономерный вопрос. Но я осознавал его нелепость и задавал только тем, кто мог знать, и очень осторожно. Большинство не понимало, о чём я, и я закрывал тему. Потом я спросил Вренну, и она пожала плечами:
— Она уползла. Я видела, как она перебиралась через стенку тазика, как медуза. Ну, это же часть кристалла — она что-то себе думает, хочет.
Я уставился на нее:
— Ты понимаешь?
Вренна встретила мой изумленный взгляд с легким недоумением.
— Не знаю. По-моему, это всё мерзко, и надо забыть.
Я покачал головой.
— Слушай, можешь позвать Артура? Я хотел вам обоим одну вещь рассказать.
Я бы пригласил и Якобса, но не мог избавиться от осторожного недоверия к нему.
Вренна взглянула на меня устало.
— А можно не сейчас, Джек? У меня есть дело.
Я удивился. Неприятно удивился. Что-то в ней изменилось, что-то стало не так после того, как я вернулся из небытия. Уж не разочарована ли она?..
И тут я вспомнил что-то. Перед глазами на секунду всплыло изображение светловолосого человека, стоящего рядом с нею, потом сидящего напротив меня, с ледяными глазами, с раздутыми от бессильного протеста ноздрями. Я крупно видел его лицо — он наклонялся надо мной? И мы, кажется, даже говорили тогда. Я бормотал что-то бессвязное, слышал чей-то голос в ответ. Всё это было приветом из прошлого, всё это что-то значило. Я силился нащупать свои воспоминания внутри воспоминаний, поймать те ощущения — но лицо… я уже вспомнил его. Сейчас, на трезвую голову, я понял и вспомнил достаточно.
— Лени?..
Она раздраженно молчала.
Воспоминания разбивались о мой разум, как волны, накатывая одно за другим, и я не мог укрыться от них. Они шли вперемежку — то старые, с Лени-мальчишкой, над которым я потешался, проверяя свои постановочные способности, то свежие, туманные и болезненные, в которых человек с тем же лицом почему-то лет на десять старше и вызывает уже мой страх.
Была поздняя беспросветная ночь, может даже утро — раннее декабрьское утро, часов пять. Вренна вышла из палаты на несколько минут, измученная, с глазами, тонущими в огромных темных омутах вокруг них, и вернулась с ним, с незнакомцем, как мне показалось. Я был наполовину в сознании — всё видел и слышал, но плохо связывал события между собой и едва ли мог логически мыслить.
Теперь я припоминаю, что Вренна попросила этого «незнакомца» посидеть со мной, потому что она почти сутки не спала и валится с ног, а он… и возразить не успел. Потому что она и не просила толком, а просто сообщила ему, поставила в известность, что идет спать на несколько часов, а он остается тут, на ее месте.
Она вышла, «незнакомец» подошел, встал надо мной, и мы долго молча буравили друг друга взглядами. Если бы это был поединок взглядов, то он бы, несомненно, победил. Потому что меня его вид наполнял ужасом. Я ясно видел, как он достает откуда-нибудь мокрую тряпку, накрывает мне нос и рот — и вот, я беззвучно и беспомощно задыхаюсь, как какой-нибудь недоношенный котенок. Я мог выдумать множество способов тихого и безапелляционного убийства, и взгляд этого человека, неотрывный, безжалостный, не давал мне думать ни о чём другом.
Но хуже всего было, что даже ничего не делая, он может наслаждаться моим ничтожеством и унижением. Меня накрывали, затягивали на секунды бездонные пропасти воспоминаний, я приходил в себя, видел его сидящим напротив, ловил себя на том, что брежу вслух, проклинал всё, снова отключался. А потом его место занял Якобс, и я с облегчением и неосознанной благодарностью уснул.
Теперь я сидел на кровати, и в ушах стояли шаги Вренны и щелчок, с которым за нею закрылась дверь. «Он всё еще здесь? — напряженно думал я, — если он всё еще здесь…» Мысль об этом человеке вызывала во мне злость — обнаженное, раскаленное чувство соперничества, мстительность и ревность. Всё, что было с ним связано, выводило меня из себя. И зачем я тогда оставил его в живых?
Люди | 17
С отменным щелчком Леон откупорил четвертую бутылку пива и разлил его по граненым стаканам.
По мере того, как город неохотно оживал, здесь заново открывались бакалеи, и становилось возможно употреблять что-то кроме больничных запасов. Впрочем, Леон не был уверен, что пиво и прилагающиеся к нему разносолы были результатом покупки, а не мародерства.
Легкий хмель пустил свои побеги у него в голове, и теперь разговор клеился легче.
— Слушай, конечно, я не буду говорить, мол, какого черта он поправляется. Он твой друг — да и вообще, это не по-человечески, — Леон отхлебнул из стакана. — Но просто я не понимаю, что она в нем нашла!.. Вот сколько можно вокруг него бегать?
Артур, его пивной собутыльник на этот вечер, усмехнулся и промолчал, посчитав этот вопрос риторическим.
— Она ведь даже — представляешь? — заставляла меня с ним сидеть! Господи… Да я в страшном сне представить такой злой иронии не мог. Я даже не знаю, что было ужасней — подтирать за ним (черт возьми!) или выслушивать его бредни о великой жертве или еще более величайшем предназначении.
— Только после трех стаканов дешевого пива человек может сначала вспомнить, что говорит о твоем друге, а потом начать поливать его грязью, — философски заметил Артур.
— Грязью? По-моему, я очень сдержано выражался. Грязью я поливаю по-другому.
— Ну, разумеется. Я вот только не очень понимаю, за что ты, собственно, так взъелся на него? Ну, помимо ревности, разумеется.
— Я думал, ты знаешь эту историю?
— Как он развел вас с Вренной? Да, разумеется. А ты бы предпочел, чтобы он действительно кого-то из вас убил?
Леона передернуло от снисходительности, сквозившей в голосе этого пижона. Он фыркнул:
— Дело же не в этом.
— А в чем же? — нелепо потягивая пивную пену с края стакана, Артур буравил его черными насмешливыми глазами.
— В том, что он заставил нас поверить в смерть друг друга, — с расстановкой раздраженно разжевал Леон. — Это ведь всё равно что он убил ее для меня, а меня — для нее, понимаешь? Мы абсолютно верили в то, что другого больше нет.
— Я понимаю.
— Пф, — он закатил глаза.
— Пять лет назад, — повествовательным тоном начал Артур, выжимая в осевшее пиво вялую четверть апельсина, — я во второй раз в жизни попал в клинику. Тебя кстати не напрягает общаться с психически неуравновешенным огненным магом? Так вот…
Леон, слышавший от Вренны про «огненную магию», про себя усмехнулся.
— …Дело было в том, что мне — вернее, нам: мне, моим товарищам и моей будущей жене — прислали фотографии и видеозапись. С казнью нашего общего друга. Отвратительно долгая казнь и отвратительно подробная запись с отвратительными комментариями и разглагольствованиями. Автор записи явно наслаждался происходящим — и автор записи явно был сестрой нашего друга. Впрочем, сводной. Никто из нас не усомнился в подлинности записи, и… мы очень горевали, конечно, и винили себя…
