Мервин Пик - Титус Гроан
– Мы очарованы, ваши светлости; я говорю: мы очарованы.
Она попыталась присесть в реверансе, но слишком тугое платье ей того не позволило.
– Вы знакомы с моей сестрой, конечно, конечно, конечно. Не желаете ль кофе? Разумеется, желаете, и немного вина? Естественно – или что бы вы предпочли?
Тут и Доктор, и сестра его обнаружили, что леди Кора и Кларисса, не обращая на них никакого внимания, уставились на Стирпайка, причем не так, как человек смотрит на стену, но скорее как стена смотрит на человека.
Стирпайк, одетый, кстати сказать, в отлично сшитую черную ливрею, приблизился к сестрам и поклонился.
– Ваши светлости, – сказал он, – честь пребывать под одной с вами крышей доставляет мне несказанное счастье. Знакомство с вами навек останется памятным для меня, – и прибавил, словно бы завершая письмо: – Всепокорнейший ваш слуга.
Кларисса, не сводя со Стирпайка глаз, поворотилась к Коре.
– Он говорит, что счастлив находиться под одной с нами крышей, – сказала она.
– Под одной крышей, – эхом откликнулась Кора. – Сильно счастлив.
– А почему? – без всякого выражения спросила Кларисса. – Разве из-за нас крыша меняется?
– Ничего в ней не может меняться, какой бы она ни была, – ответила ей сестра.
– Мне нравятся крыши, – сказала Кларисса, – в них есть что-то такое, что нравится мне больше всего другого, потому что они наверху дома, который покрывают, а мы с Корой любим быть наверху, потому что мы любим власть, и поэтому мы обе очень привязаны к крышам.
– Вот почему, – продолжила Кора. – По этой причине. Нам нравится все, что стоит выше другого, если только это не человек, который нам не нравится, и который стоит на такой высоте, на которой мы сами хотим стоять. Но нас наверх не пускают, хотя, правда, живем мы в стенах замка высоко, о да, очень высоко, около нашего Дерева – наше Дерево растет из стены и оно значительнее всего, что есть у Гертруды.
– О да, – сказала Кларисса, – у нее ничего такого значительного нет. Хоть она и украла всех наших птиц.
Кларисса обратила пустой взгляд на Кору, которая встретила его своим, казавшимся отражением сестриного. Нельзя исключить того, что обе они умели распознавать оттенки выражения в лицах друг дружки, но с определенностью можно сказать, что никому иному, сколь бы острым зрением он ни обладал, не удавалось различить ни малейшего движения мышц, предположительно управлявших полным отсутствием выражения на лицах сестер. Надо полагать, именно упоминание об украденных птицах стало причиной того, что сестры подошли одна к другой поближе, так что плечи их соприкоснулись. Видимо, то была общая их печаль.
Пока продолжался этот разговор, доктор Прюнскваллор пытался оттеснить сестер к креслам у камина, но безуспешно. Когда головы их были чем-то заняты, сестры напрочь забывали об окружающих. И комната, и люди вокруг существовать для них переставали. В их головах места хватало лишь для одной мысли за раз.
Впрочем, наступившее временное затишье позволило Доктору, на помощь которому подоспела Ирма, передвинуть Двойняшек, сочетая почтительность с принуждением, и усадить их у огня. Стирпайк, ненадолго покинув гостиную, вернулся с новым кофейником и двумя добавочными чашками. Подобная предусмотрительность всегда доставляла удовольствие Ирме, она склонила голову и приподняла уголки губ в чем-то, имеющем отдаленное сходство с жеманной улыбкой.
Однако, когда Двойняшкам вручили по чашке кофе, выяснилось, что в кофе они не нуждаются. Одна, взяв пример с другой, решила, что сама она или другая, а может быть, обе, а может быть и ни одна из них, кофе не хотят.
Желают ли они чего-нибудь выпить? Коньяку, хереса, бренди, ликера, мараскина?..
Обе с серьезным видом покачали головами.
– Мы только на минутку, – сказала Кора.
– Потому что проходили мимо, – подхватила Кларисса. – Только поэтому.
Но несмотря на то, что такой была названная ими причина, по которой они отказались от каких бы то ни было напитков, сестры отнюдь не выказывали желания уйти поскорее, да и говорить долгое время ничего не говорили – просто сидели с тихим довольством, созерцая Стирпайка.
По прошествии немалого времени, ровно половины которого Доктору с сестрой хватило, чтобы осознать безнадежность любых попыток завязать разговор, Кора взглянула Стирпайку в лицо.
– Мальчик, – сказала она, – ты здесь зачем?
– Да, – эхом отозвалась ее сестра, – вот что мы хотели узнать.
– Все, что мне нужно, ваши светлости, – тщательно подбирая слова, ответил Стирпайк, – это ваше всемилостивое покровительство. Одна только ваша благосклонность.
Близнецы повернули одна к другой головы, но тут же снова уставились на Стирпайка.
– Повтори еще раз, – сказала Кора.
– Каждое слово, – сказала Кларисса.
– Только ваше всемилостивое покровительство, ваши светлости. Одна лишь ваша благосклонность. Это все, что мне нужно.
– Ладно, ты их получишь, – сказала Кларисса. Тут, впрочем, выяснилось, что между сестрами все же возникают недолгие расхождения.
– Не сейчас, – сказала Кора. – Не так быстро.
– Слишком быстро, – согласилась Кларисса. – Пока еще не время оказывать ему благосклонность. Как его имя?
Вопрос был обращен к Стирпайку.
– Его имя Стирпайк, – ответил юноша.
По-над каминным ковриком Кларисса потянулась из кресла к Коре и прошептала:
– Его имя Стирпайк.
– Почему бы и нет, – ровно откликнулась сестра. – Сойдет и такое.
Голову Стирпайка, разумеется, переполняли идеи и замыслы. Две эти полоумные были для него подарком. А то, что они, похоже, приходятся сестрами лорду Сепулькревию, имело огромную стратегическую ценность. Они могут оказаться следующей после Прюнскваллоров ступенькой, ведущей наверх, если не в интеллектуальном смысле, то в социальном наверняка, а только это и имело сейчас значение. Да и в любом случае, чем ниже умственные способности его нанимателей, тем легче будет ему осуществлять свои планы.
То, что одна из них сказала: «Сойдет и Стирпайк», – показалось ему особенно интересным. Следует ли отсюда, что они хотят и дальше видеться с ним? Это значительно упростило бы дело.
На этом критическом этапе он счел за лучшее прибегнуть к старому своему приему – к бесстыдной лести. А там поглядим. Однако еще сильнее затронуло его авантюристическую жилку другое замечание – касательно Графини.
Эти нелепые близняшки, судя по всему, обижены – и обижены на Графиню. Обида их, если за нее правильно взяться, позволит ему двигаться в самых разных направлениях. Стирпайк, на свой сухой, бескровный манер, начинал испытывать довольство собой.
Словно во внезапном озарении он вспомнил две крошечные фигурки в столь же режущих глаз пурпурных платьях. В самый тот миг, как он увидел их входящими в гостиную, некое эхо пробудилось в его подсознании, и хоть Стирпайк отпихнул его в сторону, как покамест несущественное, оно теперь вернулось с удвоенной силой, напомнив, где он видел две крохотные копии близнецов.
Он видел их через огромное воздушное пространство, раскинувшееся над простором башен и стен. Он видел их этим летом на пологом стволе сухого дерева, выросшего под прямым углом из высокой, лишенной окон стены.
Теперь он понял, почему Двойняшки говорят: «Наше Дерево растет из стены и оно значительнее всего, что есть у Гертруды». Да, но следом Кларисса прибавила: «Она украла наших птиц». Что может отсюда следовать? Он, разумеется, часто следил из укромного места за Графиней с ее птицами и белыми котами. Нужно будет заняться этим попозже. Ничего не следует выбрасывать из головы, не повертев предварительно так и этак и не убедившись в совершенной бесполезности выбрасываемого.
Слегка наклонясь, Стирпайк свел вместе кончики пальцев.
– Ваши светлости, – сказал он, – вас ведь чарует пернатое племя? Его клювы, оперения, манера летать?
– Что? – спросила Кора.
– Любите ли вы птиц, ваши светлости? – повторил Стирпайк, упростив вопрос.
– Что? – спросила Кларисса.
Стирпайк внутренне поздравил себя. Если они и вправду такие дуры, он определенно сможет вертеть ими как захочет.
– Птицы, – повысив голос, сказал он, – вы любите их?
– Какие птицы? – спросила Кора. – О чем ты спрашиваешь?
– Мы о птицах не говорили, – вдруг заявила Кларисса. – Мы их терпеть не можем.
– Они такие глупые, – закончила за нее Кора.
– Глупые дуры, мы их ненавидим, – пояснила Кларисса.
– Avis, avis[12], конец вам, конец, – вступил голос Прюнскваллора. – О вы, орды небесные! ветви дерев лишатся своих благозвучных хоров и только тучи одни поплывут по синему небу.
Прюнскваллор, склонясь, потрепал Ирму по колену.
– Мне очень понравилось, – сказал он и продемонстрировал сестре сразу все свои блестящие зубы. – А что думаешь ты, моя необузданная?
– Глупости, – сказала сидевшая со Стирпайком на кушетке Ирма. Чувствуя, что за весь этот вечер ей, хозяйке дома, так и не представилось даже малой возможности проявить себя в качестве собеседницы, продемонстрировать свои удивительные, лишь ей, как она полагала, присущие таланты по этой части, Ирма обратила темные стекла свои к Коре, затем к Клариссе и попыталась заговорить с обеими сразу.
