Келли Линк - Милые чудовища
— У него не было времени на тех, кто не играет в футбол, — сказал я.
— Мне всегда казалось, что он жестковато с тобой обходится.
— Вряд ли я был его любимчиком, — сказал я. — Да и сам я не особо его любил. Но он был хорошим тренером. Он никогда не давил на меня больше, чем нужно.
— Я сказал Тернеру, что ты вернешься нескоро. Откровенно говоря, я не знаю, что нам теперь делать. Если нам позволят остаться в Коста-Рике. По ангару ходят слухи… Что ответственность лежит на нашем правительстве. Что мы целились в Калексико. По мне, так в этих слухах мало правды, но американцы тут и без того не в фаворе, Дорн, а уж если местные начнут распространять подобные басни… И дома, в Филадельфии, меня тоже по головке не погладят. Я связался со своими ребятами. Доктор Уиллис орала на меня целых пять минут, а потом повесила трубку. Я сбежал, хоть и знал, что им без меня придется туго.
— А вдруг ты бы заболел, если бы мы остались, — сказал я. — Или я бы заболел.
Отец уставился на свои руки.
— Кто знает… Я собирался рассказать тебе о визах. Чтобы у тебя был выбор. Но ведь, случись что, я бы не смог тебя бросить… — он умолк и сглотнул. — Я поговорил с Паулой и остальными последователями Блисса. Сегодня им с самого утра так и не удалось ни с кем связаться. Ни с кем из колонии. У них ведь там тоже карантин, помнишь? И нет врача. Только двое гинекологов и костоправ.
— Все будет хорошо, — сказал я. Мне не впервой было поднимать кому-то настроение. Однако я не мог не оглядеться, и на этот раз я заметил то, что раньше предпочитал не видеть. Все остальные вели или только что закончили такие же разговоры, как наш с отцом. О знакомых, которые умерли. О том, что происходит, пока мы сидим здесь взаперти.
— К Хансу Блиссу вот-вот во второй раз прилетят инопланетяне, ты что, забыл? — сказал я. — Разве такой человек может скопытиться от всякой ерунды вроде гриппа? Эти пришельцы небось сделали ему прививку. Помнишь, он говорил, что с тех пор ни разу не болел?
— Ценный аргумент, — сказал отец. — Особенно если ты достаточно доверчив, чтобы купиться на речи Блисса.
— Эй вы, двое, — позвала нас Наоми. Она раскраснелась и выглядела довольной, как будто последнее слово в споре с парнем — фанатом Блисса снова осталось за ней. Кажется, она уже не злилась на меня. И я тоже не мог на нее злиться. Все, что она сказала, более или менее правда. Я знаком с ней совсем недавно, но уже ясно, что это в ней самое ужасное.
Отец забрал у меня из рук футбольный мяч. Не знаю, когда я успел в него вцепиться, но сейчас действительно без него лучше. Отец опустил мяч на пол, сел на раскладушку рядом со мной и похлопал меня по ноге.
— Все будет отлично, — сказал он, и я кивнул.
Мой брат Стивен был старше меня на четыре года. Он меня недолюбливал. Если верить отцу, когда я был совсем мелкий, Стивен нарочно отстегивал ремень безопасности на моем детском сиденье в машине, и само сиденье тоже отстегивал. Когда мне было пять, он столкнул меня с лестницы. Я тогда сломал запястье. Мама видела, как он это сделал, поэтому в следующие два года Стивен раз в неделю посещал детского психолога по имени мисс Блэр, офис ее был в самом центре. Помню, я тогда ему завидовал.
Когда родители развелись, Стивену было десять лет, а мне шесть, и они решили, что каждый возьмет на себя заботу об одном ребенке. Стивен был в восторге от этой идеи. Он всегда стремился стать единственным ребенком в семье.
Мама вернулась к себе в Далтон, штат Колорадо, где занялась бухгалтерией на принадлежавшем ее родне роскошном пижонском ранчо и спа-курорте. Когда я прилетал к ним в гости, Стивен вел себя так, чтобы мне было понятно: тут все принадлежит ему. Его дом, его лошади (причем все), его мамуля, его дедушка с бабушкой, его дяди, тети и кузены. Он навещал нас с отцом всего один раз, а потом у него вроде стряслось что-то с внутренним ухом, и ему стало противопоказано летать. Поэтому больше он не приезжал. Отца он тоже недолюбливал.
Когда я в последний раз видел маму и Стивена, тот собирался подавать заявку на поступление в колледж. Кажется, он уже не так ненавидел меня, как раньше. Он был практически взрослый. А я просто мальчишка. У меня, в отличие от него, было атлетичное телосложение, зато оценки убогие. Я был низковат для своего возраста. Он видел мое раздражение из-за того, что он высокий, а я нет, и это каким-то образом смягчало положение. У него была девушка, массажистка из спа-салона, и его даже не колыхало, что она взяла себе за правило быть со мной дружелюбной. Я неплохо провел время в той поездке. Мы с мамой много гуляли и ходили в поход в каньоны. А когда вернулись, девушка Стивена приготовила нам ужин. Мы были почти как одна семья. Стивен показал нам видеофильм, который он снял специально, чтобы отправить вместе с заявкой в колледж. Когда я похвалил фильм, он обрадовался. Конечно, мы ссорились, как и всегда, но в тот раз до меня дошло, что Стивен любит хорошую схватку. Может, он всегда был таким, а может, просто вырос. Он радовался, если ему давали достойный отпор. Раньше я никогда не пытался дать ему отпор. Еще он подал документы на визу, чтобы поступить в крутую кинематографическую школу в Калексико.
Через пару месяцев среди лошадей на ранчо начался падеж. Мать прислала е-мейл и сообщила, что дядя вызвал местного ветеринара. Они добивали больных лошадей. Когда мы разговаривали по телефону, голос у нее был кошмарный. Мама любила лошадей. Вслед за лошадьми на ранчо стали умирать и люди. Иногда грипп перескакивает с одного биологического вида на другой. Вот почему многие люди с тех пор перестали держать кошек, птичек и вообще любых питомцев.
На следующий день я разговаривал с мамой еще два раза. Потом все пошло под откос, причем очень быстро.
Отец дневал и ночевал в больнице, а люди все умирали и умирали. Мама подхватила грипп. И умерла. Стивен тоже умер. Его девушка заболела, а потом ей стало лучше. Она послала один мейл до болезни, и один по выздоровлении. Из них я и узнал, что произошло. В ее первом письме говорилось, что Стивен просил ее передать нам, что он нас очень любит. Должно быть, он умер во время карантина. Должно быть, сначала он почувствовал, что простудился, а потом температура наверняка взлетела до небес, он бредил, был без сознания, поэтому не мог никому ничего сказать. Отец говорил, эта разновидность гриппа действует на человека очень быстро. Так что больной даже толком не страдает. По-моему, девушка Стивена насочиняла насчет его слов. Она была милая. И вряд ли он когда-нибудь ей рассказывал, что терпеть меня не мог. Что пытался меня укокошить. Ведь всегда хочется, чтобы дорогие тебе люди думали, будто у тебя прекрасные отношения с семьей.
Ничего тяжелее мне раньше делать не доводилось. Когда отец вернулся домой, мне пришлось рассказать ему обо всем. С тех пор мы это почти не обсуждали. Не знаю, почему некоторым людям проще говорить о пришельцах, чем о смерти. Пришельцы мало к кому являются. А смерть ко всем.
Той ночью мне снился Соркен. Он стоял в воротах вместо меня и обращался ко мне по-испански, как костариканский охранник. Я знал, что если только смогу разобрать его слова, он будет доволен, и я снова смогу встать в ворота. Мне хотелось сказать, что мне жаль его, и жаль, что я сейчас в Коста-Рике, и жаль, что я так и не перезвонил ему после тех его сообщений, но он не понимал меня, потому что я не владел испанским. Я все надеялся, что мне на помощь придет Лара.
Но вместо нее появились пришельцы. Они прибыли, как и говорил Ханс Блисс, окруженные волнами эмоций: радости, любви, идеального взаимопонимания и всеведения, по-это сразу стало неважно, что Соркен не помнит английского, а я не умею говорить по-испански. Мы наконец просто взяли и поняли друг друга. А потом инопланетяне подхватили Соркена и забрали с собой.
Я вцепился в раму ворот и держался что было сил. Почему-то я был уверен, что они вернутся за мной. Я не хотел лететь с ними, пусть даже их планета была прекрасна, невероятно прекрасна, и они сами были еще прекраснее, чем говорил Блисс. Меня окатила волна тепла и какого-то инородного восторга, и тут я проснулся, потому что Наоми хлопала меня по плечу. У нее была тарелка с едой. Завтрак.
— Прекрати мычать про прекрасное, — сказала она. — Ладно? Охотно верю, что оно прекрасно, что бы это ни было. Я врубилась, ага? Вот черт, Дорн, ты что, кончил во сне? Я прямо в смущении, фу, гадость! Пойду-ка я отсюда и позавтракаю где-нибудь в другом месте.
Лучше бы я умер. Но вместо этого я незаметно переоделся под одеялом, сходил за своим завтраком и вернулся. Наоми сидела, уткнувшись в книгу.
— И не надо воротить от меня нос, — сказал я. — Что тут такого, с парнями иногда случается.
— С девушками тоже, — заметила Наоми. — Только не подумай, я вовсе не намерена вести с тобой сексуально-образовательные беседы. Хотя, если верить тому, что говорят о современных американских школах, тебе бы не помешало.
