Марина Дяченко - Пандем
– Зачем мне жить, Пандем?
«Не моё собачье дело. Думай сам».
…После того разговора прошло пять лет; Алекс жил, как улитка в раковине, брезгливо отстранившись от окружающего мира. Ему не раз и не два предлагали снимать боевики: по всему миру не угасала мода на визео-катастрофы, визео-потрошилки, визео-костедробилки. Алекс отказывался; единственным человеком, с кем он хотел и мог общаться, оставалась Александра – вечно занятая, ироничная и прохладная, своя до кончиков ногтей, понимающая Алекса куда лучше Пандема – так, во всяком случае, ему казалось – но не лезущая в душу, не желающая менять ни Алекса, ни окружающую жизнь.
А жизнь опять менялась; сидя в своей скорлупе, он замечал это всегда с опозданием. Спохватился, когда оказалось, что так называемые беседки уже давно и естественно вписались в городской ландшафт. Что с Пандемом уже никто не говорит «потоком» – только «встречами» в беседках. Что дети на улицах стали куда свободнее в выражениях… и осторожнее в поступках… во всяком случае, трёхлетние малыши уже не болтаются на верёвочных лестницах в двадцати метрах над землёй, но спокойно возятся в песочнике под присмотром нянек…
– От Шурки ушла жена, – сказала Александра в одно прекрасное утро.
Алекс спросил себя, что он чувствует по этому поводу – и обнаружил, что ничего. Люди давно живут вполне автономно: вместе, порознь – какая разница. Нет ни экономической, ни психологической, ни социальной надобности для существования семьи: сошлись, разбежались…
– Хотела с тобой поговорить, – сказала Александра. – По поводу Юльки.
– А что с ней? – спросил Алекс по инерции.
– «Без Пандема», – сказала Александра с такой выразительной интонацией, что он понял сразу. Без дополнительных расспросов.
* * *Кимово зерно проросло.
Это была победа. Это был праздник, искупающий длинные месяцы неудач. Первое живое зерно, сконструированное Кимом, было размером с его голову и весило сорок килограммов. Это, нынешнее, было размером с родинку на предплечье Арины…
Он отвлёкся всего на секунду.
Объёмный экран микроскопа воспроизводил каждое деление каждой клетки. Механизм, вложенный Кимом в мелкий кусочек материи, работал так, как хотел того Ким. Поощряемое специальным режимом внутри «колбы», развитие шло в сотни раз быстрее, чем это бывает в природе. То, что вырастало из зерна, не было ни растением, ни машиной – и одновременно было тем и другим. Ким знал, что если высадить зерно на поверхность планеты с заранее известными характеристиками и оставить там без присмотра – через время, сравнимое с человеческой жизнью, растение-машина, размножившись, создаст на планете атмосферу с заранее заданными, опять-таки, характеристиками…
Он вышел на балкон, спиралью обвивающий башню лаборатории. По перилам шёл кот; Ким закурил, не чувствуя вкуса сигареты.
– Ким?
Сперва ему показалось, что его окликнули из-за спины. Только секундой спустя он понял, что это вызов по телефону.
– Кто?
Умная машина, вмонтированная в его челюсть, нарочно говорила голосом, резко отличающимся от Пандемового. Ким сам так захотел.
– Виталий Кимович Каманин.
– Да.
Пение птиц.
– Папа?
– Привет. Что-то случилось?
– Нет, всё в порядке.
– Как мама?
– Мама? – короткая растерянная пауза. – Нормально. Я ей сейчас тоже позвоню…
– Что у тебя? Как дела?
– Отлично. Я прошёл в экипаж.
Ким не сразу понял:
– Очень хорошо. Молодец. В какой экипаж?
– В первый экипаж. В состав Первой Космической. Это точно.
– Погоди, – Ким облокотился о перила; наклонные, они скользили, Кима тянуло вниз. – Погоди… Ты же не говорил мне, что собираешься в экипаж!
– Здрассь-те. Я тебе говорил, по-моему, с раннего детства. Как и маме.
«Пан!!»
Тишина.
– Виталя, нам надо встретиться, – сказал Ким. – Сегодня. Ты можешь?
– Сегодня никак, что ты… Прости, никак…
– Завтра? Когда? Нам надо поговорить. Немедленно.
– Ну, может быть, завтра… Пап, по-моему, ты как-то не так понял.
– Завтра, – сказал Ким. – С утра. Я к тебе прилечу.
* * *– Что ты будешь пить? – спросил Алекс, скрывая неловкость.
– Пиво, – сказала Юлька.
На ней была намотана какая-то облегающая тряпка, эластичная, посверкивающая при каждом движении. С точки зрения Алекса, носить такое было бы очень неудобно. С точки зрения Алекса, подростковую грудь следовало бы прикрывать тщательнее. И огромные сапоги, размером с доброе ведро каждый, по мнению Алекса не вполне подходили к сезону.
Он отошёл к столу заказов и добыл для внучки литровый пробковый бочонок; Юлька откупорила его явно со знанием дела. Ничего, сказал себе Алекс. Предоставим Пандему устраивать ребёнкин метаболизм… Дети охотно пьют взрослую гадость, но кто хоть раз видел, чтобы дети пьянели?
Юлька сидела в «плавающем» кресле, Алекс стоял перед ней и не знал, как себя вести. Ворчливо-покровительственно, как дедушка с внучкой? Весело-игриво, как видный мужчина с юной особой? Сдержанно-строго, как взрослый с полузнакомым ребёнком?
В последний раз они разговаривали лет шесть назад. Половина её жизни.
– Ты удивлён, что я к тебе пришла? – спросила Юлька, своим небрежным «ты» задавая интонацию беседы.
– Да, – сказал Алекс, подумав. – Наверное, я не очень хороший дед…
– Может быть, – жёстко заметила Юлька. – Но мне всё равно, какой ты дед. Я к тебе с вопросом.
Алекс подтянул другое такое же кресло (магнитная подушка; кажется, что кресло парит в воздухе). Уселся. Сцепил пальцы:
– Ну?
– Как вы жили без Пандема? – спросила Юлька и недобро блеснула фосфоресцирующими (новомодные линзы!) глазами.
– Хороший вопрос…
Юлька сидела перед ним, натянутая как струна. Непонятное существо, чьих мыслей Алекс не мог себе представить. Кажется, она очень изменилась, превратившись из ребёнка в подростка. Кажется, прежде она была куда мягче. Впрочем, он никогда её толком не знал. Не интересовался её судьбой.
– Я не уверен, что знаю, как тебе ответить, – сказал он наконец. – Скажи, что ты хочешь услышать?
Она отвернулась. Закусила губу:
– Ничего не хочу услышать, кроме правды… Как вот ты, дед, жил без Пандема? Особенно когда тебе было двенадцать лет?
– У меня были друзья, – начал Алекс. – Я учился в школе… Если мы не понимали друг друга, мы дрались… Или расставались… Или искали общий язык… У нас были учителя, иногда очень плохие… Сейчас просто не бывает таких анафемски плохих учителей… И потом, ведь у нас были родители…
– А! Родители, – Юлька вскинула голову, жёстко заколыхались цветные волоски-сенсоры, вживлённые у висков.
– Да, – быстро сказал Алекс. – Мы тоже искали с ними общий язык… Часто не находили… Я, например, приносил своим одни неприятности. То есть я теперь это понимаю… Мир был… по-своему прекрасный… У меня друг погиб в двадцать лет, на войне… Жили, как крысы. Сильный – закогти… Ногами – упавшего… Вот чёрт, ничего почти не вспоминается. Как мы с приятелем в тринадцать лет ракеты пускали на Новый год… Как мать положили на операцию… Плохо помню… Юлька, ты думаешь, что Пандем в чём-то перед тобой виноват?
Она оттолкнулась ногами от стены; кресло медленно проплыло через всю гостиную, мимо свисавших с потолка лиан, остановилось перед серым экраном визора.
– Нет.
– Тогда почему…
– Потому! – она поднялась. – Только не надо мне рассказывать… Пандем то, Пандем сё… У меня был друг, который меня предал. Лучший друг! Кому после этого верить?
– Ты уверена, что он…
– Уверена! Потому что если бы я была Пандем, а он – Юлька, я бы всё для него сделала!
– Поэтому-то ты не Пандем, – сказал Алекс печально.
– Я знаю, ты искал способ, чтобы его убрать, – деловито сказала Юлька. – Убить.
– Ты что?!
– А-а, даже ты пугаешься… Всем теперь страшно такое представить… А между прочим, тысячи людей живут «Без Пандема»! Миллион почти… Не хочу я убивать Пандема. Мне просто так хреново без него… Такая пустота… Он это знает. Он думает, я к нему на коленках приползу. А я не приползу! Так и скажи ему, когда будешь в беседке… Ты ведь в беседку ходишь, как все?
За окном – где-то неподалёку – оптимистично запел петух.
– Ты была в красной зоне? – спросил Алекс.
Юлька мрачно кивнула:
– Живут, как свиньи. Некоторые беспандемные… А остальные – почти все, накинь! – притворяются беспандемными для фонту… Ничего, живут. Говорят, что счастливы. А мать велела мне вообще там оставаться. Была бы послушной девочкой – нашла бы себе стояка в красной зоне… Любофф… Гоняли бы вместе на веерах…
Алекс вдруг напрягся. Будто облачко, будто тень угрозы, видимая боковым зрением, проплыла по краю его сознания. Гонки на веерах…
