Евгений Лукин - Грехи наши тяжкие (сборник)
– Классно…
– Так вот есть у них там, в будущем, такая одна проблемка – интеллектуальный диссонанс называется. Это когда шмотки оказываются умнее своего носителя.
– И чо?
– Ну так шмотки-то – они же друг с другом контачат! Обувь со штанами, штаны с пиджаком… А тут уж и до заговора недалеко! Бунт вещей, прикинь! Столковались, короче, и вытряхнули из себя того дурика… ну, которого я задержал… Вытряхнули – и пошли искать кого поумнее.
– Нашли? – обмирая от любопытства, спросил я.
– Ага! Нашли! – ощерился Мундыч. – Много ты там таких найдёшь! А тут ещё закономерность: чем грядушка слабоумнее, тем он одеться покруче норовит… – Выпил, подмигнул. – А прикид этот его взбунтовавшийся мы ещё месяц ловили…
– А чего там ловить? – опешил Петька. – Видно же: шмотки – а в них никого…
– Ну как это никого? – лукаво прищурился Мундыч. – Я ж тебе говорю: вещи – ум-ны-е! Заложника взяли…
– Ни фига с-се… – выдохнул Петька. – Это как?
– А так… Проникли в хату ночью, пока он голый спал, наделись на него – и вперёд. А он-то, бедолага, даже на помощь позвать не может – всё у них под контролем… Мало того! Они ему карьеру сделали – в главари мафии вывели! А чего? Одёжка – последнего поколения! Подумаешь там – мафию возглавить… Мы троих крёстных отцов задержали – троих! – пока сообразили, что люди тут вообще ни при чём… что это прикид шкодит…
Мы с Петькой сидим ошалелые, представить пытаемся. Потом Петька с запинкой говорит:
– А вот машины времени… тоже умные?
– Умнее всех! – чуть ли не с гордостью заверяет Мундыч. – Ты думаешь, почему до сих пор ни одну подбить не удалось?
Осёкся, да поздно. Смотрим на него во все глаза. Крякнул Мундыч, взгляд отвёл.
– А, ладно! – говорит. – Только, ребята, никому ни слова… Это я вам нечаянно служебную тайну выдал… Короче, так. Никто никого никогда не подбивал…
– А-а… что же тогда на этих… на пьедесталах?..
– Известно что! – хмуро объясняет Мундыч. – Дали заказ скульптору, съездил он на автомобильное кладбище, набрал обломков, перекурочил, покрасил… Ну и водрузил.
– Зачем?
– Ну вот! – всхохотнул Мундыч. – Зачем! А ещё староста класса! Чтобы хронопатриоты глядели и гордились…
Надо же! А я, главное, удивляюсь, почему это у машины времени – и вдруг фордовский бампер, только помятый сильно.
Глава 7,
в которой Мундыча забирают на лечение, а Прохор с Петром навещают его в госпитале хроноразведки
А дня через два забрали нашего Мундыча. «Скорая помощь» приехала – и забрала. Будто бы в наркологию. Только, я думаю, никакая это была не «Скорая помощь». Разболтался Мундыч, государственные тайны выдавать начал – вот и упрятали, чтоб язык не распускал.
– Как бы, – говорю, – они и до нас не добрались…
– А чего до нас добираться?
– Ну как… Начнут всех трясти, с кем он контачил, ну и вот…
Задумался Петька.
– Слышь, – говорит, – а вдруг это не наши его? Вдруг грядушки?
Сказал – будто лягушку за шиворот запустил.
– А что?.. – придушенно сипит Петька, а сам глаза таращит. – Чего он там про нас рассекретил? Вот про них он рассекретил – это да! И про беспилотничков, и про дороги электромагнитные… и что дебилы они там все поголовно…
– Так он же не только нам с тобой! Он, как вернулся, обо всём в хроноразведку доложил…
– Ну вот за это его и…
– Почему не сразу?
– Ну… – замялся Петька. – Выжидали…
– Так «Скорая помощь» же… – бормочу.
– А то у грядушек в «Скорой помощи» своих людей нету! Все завербованные… Пригнали машину времени, подвезли на «Скорой» – и туда!
Совсем зябко стало. Потом сообразил, говорю:
– Ты чо? Сейчас бы знаешь какой переполох был! В хроноразведке… Ты чо! Бывшего сотрудника грядушки украли! Всех бы свидетелей трясли – и нас тоже…
– Да о нём уже забыли все! – убеждает Петька. – Кому он нужен? Подумаешь, отставник, пенсионер… Только мы одни к нему и ходили! А грядушки – они ж мстительные, сам знаешь…
Поговорили так, поговорили и решили всё это дело проверить. Вдруг он и вправду ни в какой не в больнице, а исчез бесследно!
Пришли навестить, банку пива под мандарины заныкали, а нам в приёмном покое говорят: нету его – был, но перевели в госпиталь. Значит, не грядушки, значит, всё-таки наши его упекли… Поехали в госпиталь, а там сидит этакая тётя Стёпа в белом халате и никого не пускает. Вернее, пускает, но только своих.
Сели на лавочку, съели по мандарину. А вокруг чистота, порядок, аж не по себе становится: кустики пострижены, дорожки выметены, вдоль бордюра – плакатики, вроде как в уголке гражданской хронообороны. На том, что напротив нашей скамейки, грядушечник спящим притворяется. И надпись крупными буквами: «Не всяк спит, кто храпит».
Ну понятно – госпиталь хроноразведки!
И тут подсаживается к нам на лавочку улыбчивый такой кругленький в больничной пижаме – и ласково на нас смотрит. Румяный. Седенький. На колобка похож. Мы уже хотели на всякий случай удрать, а он вдруг интересуется:
– Феликсовича навестить пришли?
Растерялись, кивнули.
– Ты – Пётр Безотечества? – спрашивает.
– Да… – отвечает мой дружок, слегка перетрусив. Обычно ж как? Раз Петром назвали, а не Петей, значит, опять из школы исключать собираются.
А улыбчивый этот – весь в щёчках и ямочках – поворачивается ко мне.
– А ты, стало быть, Прохор… староста класса… Что ж, молодцы, ребята, молодцы! Хорошая смена растёт! Я уж, честно признаться, думал, Феликсович опять мёртвых душ в отчёт насовал – чертей хотел ему выписать… А вы, оказывается, и впрямь в природе существуете… Он мне вас как ценных работников охарактеризовал. В частности, тебя, Прохор…
– Меня?!
– Ценный, говорит, кадр, – подтвердил он. – Неделю назад внедрён по заданию в тайную ложу грядушечников…
– Это мы с папкой в гости ходили… – пролепетал я.
– Папка? – обрадовался улыбчивый, даже ладошки потёр. – Папка – это здорово, папка – это прикрытие…
Петька вмиг обиделся, наежинился. Ну понятно: вся слава мне, а ему – хрон сушёный…
– Что же касается Петра Безотечества, – видя это, говорит колобок, причём таким голосом, будто правительственную награду вручает, – то в отчёте он особо отмечен как перспективный агент влияния…
Теперь уже и Петька просиял.
– О! И гостинцы принесли… Давай передам! – Взял у нас пакет, заглянул, нахмурился. – А что ж пиво не догадались в бутылочку от чего-нибудь безалкогольного перелить? Тоже мне юные опера! Учить вас ещё и учить… Значит, так, друзья! Феликсович пока прикован к постели, связь с ним держать будете через меня. Спросите в приёмном покое Герундия Петровича, позовут – выйду.
– А что с Мун… то есть с-с… с Феликсовичем? – спрашиваем робко.
– Так, – говорит, – профилактика…
Встал и пошёл. Я ему вслед гляжу и думаю: ничего себе! Значит, я Мундыча в свой отчёт вставляю, а он меня – в свой?
А плакатик, что напротив нашей скамейки, так в глаза и лезет. «Не всяк спит, кто храпит!» Да уж…
– Это он нас завербовал, что ли, получается?
– А чего нас вербовать? Мы и так хронопатриоты!
– Слушай, а ведь этот нас операми назвал…
– Юными…
– А какие ж мы ещё?
Встали, гордые, и подались на выход.
– А вдруг нам задание дадут, а? Настоящее!
– Какое настоящее?
– Ну… к грядушкам забросят…
Замолчали. Представили. Аж дух захватило.
– Да нет… – говорю. – Мы ж ещё в школе учимся…
– Ну! Вот в ихнюю школу и внедрят! Вроде как «Гостья из будущего», только наоборот…
А что, думаю, запросто! Подумаешь, одиннадцать смайликов выучить! Главное, язык за зубами держать, и чтобы ни одного слова по-нашему. Ну скажешь разок: «бибибля»… или там «чухчухнах» – и всё… Зато кайф какой: по электромагнитной дороге на заднице, как с ледяной горки… Даже рулить не надо – шоссе за тебя всё само разрулит…
Потом смотрю, а Петька идёт и лоб морщит.
– Слушай, – говорит, – а что такое агент влияния?
– Фиг его знает, – отвечаю. – Ты вон в Мундыча пиво вливал всю дорогу… ну и вот… Агент влияния.
– Да иди ты! – вскинулся Петька, но вдруг обмер и уставился на плакат – крайний, тот, что перед самыми воротами.
Смотрю, а на плакате нарисована машина времени. Настоящая. Не подбитая. Вроде часового механизма, в который кресло и рычаги засобачили. Вот она, значит, какая… А может, и не такая. Может, её для секретности нарочно по-другому нарисовали… С двух сторон на эту самую машину со зловещим видом облокотились двое грядушек. На одном написано «Уэллс», на другом – «Макаревич». Наверное, они её и придумали, потому что на плакате ещё подпись была: «Сон разума рождает чудовищ. Франсиско Хосе де Гойя».
Не знаю, кто такой, но сразу видно, что наш человек.
* * *Во дворе было всё по-прежнему. Ничего не изменилось: те же три карапуза в песочнице, те же две бабушки на скамеечке.